Сергей Дзюба
Наша процедура голосования – бессодержательная формальность.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)
В прошлом году мне довелось побывать в Австралии во время проходивших там парламентских выборов. Событие это все живо обсуждали. Мои знакомые из университетских сотрудников поддерживали Партию лейбористов – одну из двух основных австралийских партий. Лейбористы выступают за поддержку образования, доступной медицины, других социальных программ. Познакомился я и с теми, кто поддерживал либералов – другую основную партию. Они говорили, что либералы сумеют оптимизировать экономику. По их мнению, пусть это и произойдет путем непопулярных мер, но в итоге всем станет лучше. Сходил тогда за компанию со своими знакомыми на голосование. На участке собралась значительная очередь. Как-то сразу почувствовалось, что люди уверены в важности происходящего, уверены в том, что от высказанного ими мнения действительно зависит вектор дальнейшего развития страны. По-хорошему им позавидовал.
Почему все это невозможно у нас? Почему наши выборы людям неинтересны, почему никто не обсуждает платформы партий, почему все понимают, что от их мнения ничего не зависит? Почему заранее очевидна победа партии власти и нынешних лидеров государства?
Об этом много раз уже писалось, и ответ, казалось бы, известен – к политической апатии населения привели подавление демократии, маргинализация оппозиции, зомбирование общественного сознания на ТВ. Говорят и о патерналистских настроениях в народе, о неизжитом чувстве раболепия перед начальством. Ну и конечно, сыграло свою роль в нулевые годы повышение уровня жизни из-за высоких цен на нефть.
Представляется однако, что корень проблемы все же не в этом. Заметим, что и в странах с передовой демократией сменяющие друг друга у руководства страной партии тоже вполне можно назвать «партиями власти». Обе упомянутые австралийские партии хорошо встроены в систему политического и экономического руководства государством. От их перестановки, по большому счету, ничего кардинального в системе управления государством не изменится, и уж точно не будет никаких потрясений. В Австралии есть, конечно, и радикальная оппозиция коммунистического и националистического толка, но она не пользуется популярностью. Люди хотят стабильности, предсказуемости действий власти. Это понятные стремления, избиратель поэтому и голосует за «партии власти». При голосовании австралийский избиратель, по сути, делает выбор лишь между двумя чисто прагматическими сценариями: собирать ли много налогов и тратить полученные деньги на необходимые для значительной части общества социальные программы или собирать налогов мало и способствовать таким образом развитию экономики. (Аналогичная дилемма лежит и в основе состязания демократов и республиканцев в США, лейбористов и консерваторов в Англии и т.д.) Российский избиратель по своей психологии не отличается от других. Ему тоже нужны политическая стабильность и предсказуемость власти. Нашим людям тоже неинтересна радикальная оппозиция. И должны произойти уж слишком большие подвижки в общественном сознании, чтобы народ в массе своей вдруг перестал поддерживать действующую власть (как это случилось в 1917 и в 1991 годах).
Главная разница между нашей страной и миром развитой демократии состоит в том, что у них там не одна «партия власти», а две (в некоторых странах три или даже больше). Отсутствие альтернативы является принципиальным недостатком нашей политической системы. Это приводит к серьезным негативным последствиям – к отсутствию здоровой политической конкуренции, к коррупции, к застою во всех областях политической и общественной жизни. И конечно, к отстранению народа от реального влияния на управление страной. Перед нашим избирателем никто не ставит понятных, сугубо прагматических задач, и ему остается только заниматься привычным «одобрямсом».
Это вещи очевидные, понимают это, видимо, и на самом верху. Именно таким пониманием были обусловлены, по-видимому, попытки создания альтернативных партий – сначала «Справедливой России», потом «Правого дела». Известно однако, чем эти попытки закончились.
Последние события в стране высветили главный порок сложившейся в России конфигурации власти. Наша власть построена по клановому принципу. Самыми «талантливыми» предпринимателями у нас являются родственники крупных чиновников. Так везде – и в центре, и в регионах. Говорят о «капитализме друзей», о могущественных кланах силовиков и т.д. Ну а на вершине всего этого – подбор кадров для высшего руководства по принципу землячества. Речь идет, понятно, о питерских. Это уже вообще полный нонсенс, такого нет ни в одной цивилизованной стране. Там как раз противоположное – любой политик может поплатиться своей карьерой, если будет продвигать людей не по их деловым качествам, а по принципу совместной учебы в одном вузе или происхождения из одного города. Подоплекой кадровых решений по-российски является стремление окружить себя людьми, близкими по какому-то признаку. То, что получается в результате реализации такого стремления, как раз и называется кланом.
О клановом характере власти весьма красноречиво говорит и несменяемость высших чиновников, в том числе себя скомпрометировавших. Ворон ворону глаз не выклюет – эта русская поговорка здесь как нельзя кстати.
Понятно, что клан разделить на две альтернативные части нельзя. Тогда он просто перестанет быть кланом. И тогда пропадет основа нынешней конфигурации власти. Вот почему не удается в России создать альтернативную партию.
Надо сказать, что нынешний президент Дмитрий Медведев предпринял ряд мер, которые были направлены на оздоровление кадровой ситуации в высших эшелонах власти. К ним относятся удаление чиновников из госкорпораций, обновление губернаторского корпуса, кадровые чистки в МВД и армии, других госструктурах, провозглашение новых принципов формирования кадрового резерва (президентские «сотня» и «тысяча»). Но эти меры пока ситуацию не переломили. Недавно он объявил о полном обновлении будущего правительства. Видимо, кадровая ситуация действительно дошла уже до критической точки.
Сейчас получается, что весь мир успешно модернизируется и развивается, а мы стоим на месте, если, конечно, не говорить об экспорте нефти и газа. В основном это происходит, наверное, из-за архаичности наших политических институтов (клановость как раз и говорит об архаичности). Самый худший сценарий на будущее – нынешняя «стабильность» (правильнее сказать, застой) закончится великими потрясениями. Тогда никому не поздоровится, в том числе и представителям ныне могущественных кланов.
Конечно, проблемы нашего нынешнего государственного «недоустройства» не имеют простого решения. Но по крайней мере о них надо открыто говорить.
