Юрий Рубинский
Арабская весна: в столице Йемена Сане люди протестуют против правительства под традиционный танец.
Фото Reuters
Основное место в лентах новостей мировых СМИ за последние пару лет прочно заняли две темы: глобальный финансово-экономический кризис и связанные с ним движения протеста, которые приобретают все более широкий размах.
Гарант как зачинщик
В Греции, Испании, Италии, оказавшихся из-за огромных долгов на грани банкротства, планы жесткой экономии бюджетных расходов за счет социальных статей, продиктованные Евросоюзом и МВФ, вызывают массовые забастовки и уличные демонстрации. В еще недавно спокойной законопослушной Великобритании они вылились в беспрецедентную волну погромов и грабежей.
Неспокойно не только в Европе, но и на других континентах. Сотни тысяч израильтян целую неделю заполняли главную площадь Тель-Авива, требуя от правительства принять меры по решению острой жилищной проблемы. В Чили не прекращаются студенческие волнения, вызванные непопулярной реформой высшей школы. Всю Индию потрясло мощное движение против коррупции, толчком к которому стала публичная голодовка правозащитника Хараре. Даже в Китае, где уличные беспорядки, как правило, жестко пресекаются властями, небывало широкий отклик получили стихийные кампании в связи с крупной железнодорожной катастрофой и строительством химического завода, угрожающего здоровью местного населения.
Наконец, в центре внимания мировой общественности оказалась арабская весна – серия народных революций в странах Северной Африки и Ближнего Востока, которые смели или заметно ослабили коррумпированные авторитарные режимы, где диктаторы десятки лет сохраняли неограниченную власть, передавая ее нередко по наследству.
Всем этим движениям присуща одна общая черта: на улицы Афин, Мадрида, Каира, Тель-Авива, Сантьяго-де-Чили выходят не только и даже не столько представители самых бедных, обездоленных слоев населения, сколько более благополучного, казалось бы, среднего класса, особенно его младшего поколения – образованной молодежи, тесно связанной социальными сетями Интернета.
Между тем еще недавно средний класс считался самой надежной опорой существующего статус-кво: недаром Маркс признавал, что «сила буржуазного порядка в среднем классе». Если сегодня он превращается из гаранта стабильности в зачинщика беспорядков, на то есть достаточно веские причины как объективного, так и субъективно-психологического свойства.
Материальные критерии принадлежности к среднему классу и его удельный вес в населении колеблются в весьма широком диапазоне с учетом уровня экономического развития отдельных стран. В постиндустриальных США, Евросоюзе, Японии, где средний класс составляет большинство граждан, к нему относят семьи с доходом около 3–4 тыс. долл. в месяц, в государствах европейской части постсоветского пространства или на Балканах этот порог ниже втрое, в странах бывшего третьего мира – на порядок.
Средний класс располагает и немалой частью собственности – земельными участками, жильем, банковскими счетами, страховыми полисами, ценными бумагами: в США, например, их имеет в том или ином объеме почти половина семей.
Вместе с тем одним лишь размером дохода и состояния принадлежность к среднему классу далеко не исчерпывается – не меньшую роль играют социальный престиж, образование, культура, система ценностей.
Социологи относят к нему прежде всего тех, кто самостоятельно работает на себя, – малый и средний бизнес, создающий ныне более половины всех рабочих мест, торговцев, ремесленников, лиц свободных профессий, творческую интеллигенцию. По мере развития экономики в их ряды вливаются также все более многочисленные категории людей наемного труда – служащие государственного и частного секторов, управленцы среднего звена, научно-технические кадры, журналисты и т.д.
На протяжении долгого времени средний класс считался преимущественно консервативной силой. Опасаясь потерять достаток и положение в обществе, достигнутые порой трудом многих поколений ради надежды приобрести еще больше, его представители относились к любым рискованным авантюрам с явным предубеждением. Отсюда такие черты социальной психологии и политического поведения, как умеренность, недоверие к экстремизму, склонность решать проблемы общества скорее путем постепенных реформ, нежели крутой ломки устоявшихся структур.
Подобная психология вполне соответствовала промежуточному положению среднего класса, игравшего роль своего рода буфера, амортизатора между вершиной и основанием социальной пирамиды, лобовая конфронтация между которыми способна вызвать катастрофические потрясения вплоть до гражданской войны. Хотя вожди радикальных течений относились к среднему классу (из которого обычно выходили сами) с высокомерным презрением, считая обывательское «болото» главным препятствием на пути прогресса, в сущности, именно его прозаический здравый смысл не раз позволял обществу избегать кровавых катаклизмов. Недаром французский эссеист Поль Валери утверждал, что «мир стоит чего-нибудь из-за своих крайностей, но выживает только благодаря середине».
Недолгий золотой век
Однако присущая среднему классу роль гаранта стабильности оказалась под вопросом на протяжении всей первой половины ХХ века, когда его материальное положение и моральные устои серьезно пошатнулись. Две мировые войны и Великая депрессия привели к крайней поляризации социально-политических сил как внутри отдельных стран, так и на международной арене, расколов мир на противоположные идеологии, общественные системы и военные блоки. Средний класс оказался втянут в экстремистские движения левого или правого толка, став массовой базой созданных ими тоталитарных режимов.
Зато после окончания Второй мировой, а затем и холодной войн могло создаться впечатление, что для среднего класса пробил поистине звездный час. В самом деле, тоталитарные диктатуры – как правые, так и левые – ушли в прошлое. Восстановление и реконструкция мировой экономики на протяжении послевоенного «славного тридцатилетия» стимулировали высокие темпы роста ВВП, плоды которого перераспределялись эффективной системой социальной защиты. Это привело к значительному увеличению покупательной способности среднего класса, получившего доступ к комфортному жилью, бытовой технике, автомашинам, досугу, развлечениям, образованию и культуре. Его дети заполнили аудитории университетов, открывавших перед ними двери социального лифта в высшие слои общества.
Повысился вес среднего класса и в политической жизни. На Западе именно его избиратели склоняли чашу весов в пользу того или иного варианта правящего большинства на выборах, обеспечивая смену у власти умеренных системных партий – консерваторов, либералов, социал-демократов, ограничивая их ротацию рамками левого и правого центров.
В освободившихся от колониализма независимых государствах третьего мира, где плюралистическая демократия западного образца, как правило, не прижилась, средний класс выступил на авансцену общественной жизни по-иному. Его ядро составили отныне не только традиционные торговцы и ремесленники («базари»), духовенство, но и чиновники национального административного аппарата, особенно офицерский корпус.
Однако «золотой век» среднего класса оказался недолгим – уже с середины 70-х годов он подошел к концу. Первыми признаками этого стали нефтяные шоки 1973 и 1979 годов – резкие скачки цен на энергоносители, связанные с событиями на Ближнем и Среднем Востоке. Повысив издержки производства развитых стран–импортеров сырья и энергии, они сократили среднегодовые темпы роста их экономик вдвое – до 1,5–3% ВВП, а в периоды кризисов до нуля, если не отрицательных величин.
В поисках дешевых рабочих рук, благоприятного для бизнеса налогового режима, социального и экологического законодательства западные капиталы и технологии устремились с запада на восток, в развивающиеся страны Азии, Латинской Америки, Африки, которые превратились в промышленные мастерские планеты. В то же время контрасты демографической динамики и жизненного уровня вызывали массовый отток трудовых мигрантов с юга на север.
Шок от элиты
Все эти перемены повлекли за собой и для среднего класса вообще и для западного в частности далеко идущие негативные последствия. Если в прошлом крестьяне, уходившие в города по мере модернизации сельского хозяйства, более или менее легко поглощались промышленностью, то с вступлением Запада в постиндустриальную эру ситуация изменилась. На фоне низких темпов экономического роста и всеобщей информатизации, сокращающей потребности даже в квалифицированной рабочей силе, сфера услуг, на которую приходится отныне две трети ВВП развитых стран, не может принять в полном объеме высвобождаемые трудовые ресурсы, результатом чего оказывается обострение проблемы занятости.
За последние четверть века доля безработных в самодеятельном населении увеличилась в высокоразвитых странах вдвое: с 4–5 до 9–10%, среднеразвитых – до 15–20, а развивающихся порой до 40–50. Она больно затронула и средний класс, особенно его младшее поколение, для которого университетский диплом перестал служить надежной путевкой в жизнь. Четверть выпускников высшей школы не могут найти работу по специальности более года, пробавляясь случайными заработками, и вынуждены жить у родителей, которые опасаются, что их детей ждет в будущем не повышение, а деградация социального статуса.
Между тем состояния и доходы представителей элиты, связанной с безмерно разбухшей финансовой сферой, достигли поистине астрономических высот. По данным журнала «Форбс», в 2010 году в мире насчитывалось 1011 долларовых миллиардеров и свыше 10 млн. миллионеров, активы которых (без учета основной недвижимости) составляли 40,7 трлн. долл. – в 2,5 раза больше ВВП США или трех следующих за ними держав – Китая, Японии, Германии вместе взятых.
Представителей среднего класса шокирует не столько сам факт существования столь грандиозного богатства, сосредоточенного в руках узкой социальной прослойки, сколько его происхождение. Даже в самой острой фазе нынешнего кризиса стратегические инвесторы ведущих корпораций продолжали получать внушительные дивиденды, топ-менеджеры – огромные оклады и бонусы вне зависимости от состояния балансов их компаний, а при уходе со своих постов «золотые парашюты» – многомиллионные пакеты акций по символической цене (stock options).
Эффект этих неблаговидных фактов никак не могли компенсировать популистские жесты благотворительности и меценатства со стороны отдельных супербогачей вроде Баффета или Гейтса. Его еще более усугубляла нескончаемая череда громких скандалов коррупционного или сексуального характера, запятнавших ряд представителей высшей политической элиты – депутатов, министров, глав правительств и государств Италии, Франции, Индии, Бразилии, Перу, Израиля и многих других стран, включая бывшего исполнительного директора МВФ. Многие из них заканчивали карьеру на скамье подсудимых.
Психологии среднего класса вообще свойственно двойственное отношение к элитам, сочетающее ревность и зависть с тайным восхищением. Именно на таких смешанных чувствах играют папарацци гламурной прессы, торгующие интимными подробностями и пышным декором жизни коронованных особ, финансовых магнатов, звезд политики и шоу-бизнеса.
Поэтому рядовой обыватель, подобно мольеровскому «мещанину во дворянстве», несмотря на врожденную скаредность, склонен ориентировать свои вкусы и потребительские запросы не на низшие, а на высшие ступени общественной лестницы. Под давлением всепроникающей рекламы он пускается в тщеславную и разорительную погоню за престижными торговыми брендами, все глубже влезая в долги – тем более что в периоды высокой конъюнктуры банки наперебой предлагают ему кредиты, в том числе в виде вторичных, производных финансовых инструментов, под залог уже купленной, но еще не оплаченной полностью собственности, особенно недвижимости. Когда же наступают трудные времена, необходимость рассчитываться по обязательствам, выходящим за рамки финансовых возможностей покупателя, приводит его к банкротству. Именно такими были причины краха пирамиды ипотечного кредитования в США, с которого начался мировой финансово-экономический кризис 2008 года. Неудивительно, что средний класс обвиняет тогда элиту в циничном попрании своих фундаментальных этических ценностей – трудолюбия, уважения к закону, устоев семьи, собственности, религии.
Результатом оказывается тяжелый стресс, чреватый, как это уже бывало после Великой депрессии между двумя мировыми войнами, далеко идущей поляризацией социально-политических сил. Средний класс превращается из гаранта внутреннего равновесия общества в фактор его дестабилизации. Именно этим объясняется рост влияния во многих странах Европы экстремистских движений национал-популистского характера, разжигающих вражду к этническим и религиозным меньшинствам, прежде всего иммигрантам-мусульманам (Национальный фронт во Франции, Лига Севера в Италии, Народная партия в Австрии и т.д.). Чудовищная бойня, учиненная неонацистом Брейвиком в Норвегии, – прямое отражение этих опасных тенденций.
В Японии, потрясенной тяжелейшей природной и техногенной катастрофой, за пять лет сменились пять премьер-министров, из которых ни одному так и не удалось остановить процесс неуклонной дискредитации политической системы, сложившейся за послевоенный период.
В Соединенных Штатах эти же тенденции приняли форму беспрецедентно жесткого противостояния между президентом-демократом и республиканским большинством Конгресса, где тон задает ультраконсервативная Партия чаепития. Оно угрожает блокировать заложенный в американской Конституции механизм сдержек и противовесов, затрудняя принятие болезненных, но необходимых антикризисных программ.
Сдвиг к радикализму
На первый взгляд может создаться впечатление, что речь идет об обычной борьбе за власть левых и правых, либералов и консерваторов, оптимальных способов покрытия огромного бюджетного дефицита и государственного долга путем сокращения расходов или увеличения налогов. Однако на сей раз эта борьба вышла далеко за рамки двухпартийного консенсуса, ибо столкнулись интересы двух частей американского среднего класса – собственников и людей наемного труда. Хотя эти категории нередко совпадают, центристу Обаме оказывается все труднее искать и находить компромиссы, ибо в условиях экономического кризиса и высокой безработицы поле для маневра значительно сузилось. Конфликт материальных интересов перерос в выяснение отношений между государством и гражданским обществом, принципами индивидуальной свободы и социальной справедливости. Для сугубо прагматичного американского общества, обычно равнодушного к абстрактным идеологическим дискуссиям, подобная ситуация является большой редкостью.
Процесс поляризации среднего класса дает себя знать и в развивающихся странах. Несмотря на светские, демократические лозунги инициаторов революций арабской весны, среди противников прогнивших авторитарных режимов наиболее организованной и идейно мотивированной силой выступают различные течения исламского фундаментализма – от египетских «Братьев-мусульман» до джихадистов в Йемене, связанных с террористической «Аль-Каидой». Единственным реальным противовесом им может оказаться только армия, служившая в прошлом опорой свергнутых диктаторов. Отсутствие средств для радикального решения назревших социально-экономических проблем, да еще на фоне жесткой хронической конфронтации с Израилем, чревато фактической реставрацией авторитаризма, лишь частично прикрытого имитацией внешних атрибутов либерально-парламентской системы.
Даже в «самой большой демократии мира» – Индии – антикоррупционное движение среднего класса пытается не без успеха использовать правая оппозиция, делающая ставку на разжигание индуистского экстремизма, подпитываемого террором мусульманских фанатиков из Пакистана.
Очевидно, что морально-политический раскол среднего класса под влиянием глобального экономического кризиса не мог обойти и Россию, для которой его будущее имеет поистине судьбоносное значение. Рожденный только в середине XIX века реформами Александра II, он оставался крайне малочисленным как в деревне, скованной узами уравнительной общины, которые безуспешно пытался разорвать Столыпин, так и в городе. Социально-экономическая слабость и политическое бесправие толкали многих его представителей к борьбе против самодержавно-бюрократической империи самыми радикальными средствами.
Однако свержение монархии в результате трех революций обернулось для российских средних слоев настоящей трагедией – разорением, физическим уничтожением, массовой эмиграцией.
В советский период форсированная индустриализация, требовавшая значительного числа квалифицированных специалистов, привела к формированию средних слоев в лице служащих, инженеров и техников, преподавателей, врачей, научных работников, творческой интеллигенции. Хотя жизненный уровень их был гораздо ниже, чем у соответствующих социальных категорий на Западе, по советским меркам интеллигенция, к которой причисляли всех людей умственного труда, находилась в сравнительно благоприятном положении: она пользовалась гарантированной занятостью, бесплатными образованием и медициной, пенсиями, убогим, но почти даровым жильем, доступным общественным транспортом.
Тем не менее ее положение в обществе, социальный статус оставались желать много лучшего. Монополизировавшая политическую власть партийно-хозяйственная и административно-полицейская бюрократия относилась к интеллигенции с явным недоверием, презрительно третируя ее как неблагонадежную прослойку, отягощенную грузом мелкобуржуазных пережитков. Политическое бесправие, социальная дискриминация, диктат коммунистической идеологии, душивший свободную творческую мысль, наконец, система привилегий правящей номенклатуры на фоне тотального дефицита потребительских товаров не могли не вызывать среди советской интеллигенции хронического недовольства, выливавшегося порой в диссидентство. Вполне естественно, что она с воодушевлением восприняла горбачевские перестройку и гласность, а в момент августовского путча 1991 года поддержала противников ГКЧП.
Надежды эти очень скоро рассеялись. В посткоммунистической России основная масса бывшей советской интеллигенции – учителя, врачи, инженеры, офицерский корпус – не нашла для себя сколько-нибудь достойного места. Шоковая либерализация цен, а затем дефолт 1998 года ликвидировали их сбережения, покупательная способность сократилась вдвое. Нищенская зарплата, всепроникающая коррупция отбросили прежний средний класс на обочину общественной жизни, приведя к деклассированию, маргинализации.
Новые средние слои, появившиеся в процессе перехода к рыночной экономике, – малое и среднее предпринимательство, фермерство, работники значительно расширившейся сферы услуг, – не смогли заполнить возникший социальный вакуум ввиду их ограниченности и изоляции от политической власти.
Результатом оказались те же самые болезненные явления, которые дают себя знать у среднего класса в постиндустриальных и развивающихся странах, – деградация моральных ценностей, цинизм, апатия, усиление экстремистских тенденций националистического характера, грозящих расколоть и дестабилизировать российское общество.
* * *
Преодоление этих опасных тенденций, несомненно, зависит не только от перспектив выхода из экономического кризиса, который имеет глобальный характер, но и от согласованных усилий власти со структурами гражданского общества по созданию наиболее благоприятных условий для моральной и материальной консолидации среднего класса, который смог бы стать стабилизатором российского социума. Пока признаков решимости предпринять такие усилия, к сожалению, не видно.
