Путь к финансовой катастрофе

Пенсия – жизненная перспектива, о которой не приходится забывать. И одна из ключевых проблем экономики.
Фото PhotoXPress.ru

Почему начатая 10 лет назад пенсионная реформа выглядит провалившейся, могут ли россияне обеспечить себе достойную старость за счет пенсионных накоплений, удастся избежать повышения пенсионного возраста – на эти вопросы ответил обозревателю отдела экономики «НГ» Анастасии БАШКАТОВОЙ президент Центра стратегических разработок, один из авторов пенсионной реформы начала 2000-х, которая предполагала введение накопительного компонента, Михаил ДМИТРИЕВ.

– Михаил Эгонович, мы подводим итоги начатой 10 лет назад пенсионной реформы. Почему сейчас мы оказались у разбитого корыта и снова обсуждаем необходимость очередной пенсионной реформы?

– 10 лет назад пенсионная реформа начиналась в момент самой низкой демографической нагрузки на работающее население за всю историю страны. У нас в тот момент было мало детей (в основном поколение 1990-х, когда из-за кризиса резко упала рождаемость). А численность пожилых людей тогда еще не росла. Поэтому общая нагрузка составляла около 580 человек на тысячу работающих. Но теперь из-за выхода на пенсию бебибумеров, родившихся в 1950-е, в ближайшие 15 лет демографическая нагрузка на работающее население вырастет примерно до 860 человек на тысячу. И это будет самая максимальная нагрузка за всю историю России: на 4–6 миллионов вырастет число детей, на 5–7 миллионов больше станет пенсионеров, а число работающих сократится на 13 миллионов. Но те инициативы, которые сейчас выдвигают власти, отражают не столько экономическую, сколько политэкономическую подоплеку происходящего. Пенсионеры становятся самой влиятельной прослойкой электората. Политический вес работающего населения сократился, а у пенсионеров он вырос. Возможно, пенсионеры составят большинство голосующего (приходящего на избирательные участки) населения уже к концу текущего десятилетия. Поэтому и была предпринята попытка перераспределить существенный ресурс экономики в пользу текущих пенсионных выплат, фактически обделив будущее поколение пенсионеров. Таков смысл начатой в 2009 году новой пенсионной реформы от Минздравсоцразвития – форсированно повышать размеры пенсий нынешним пенсионерам, одновременно увеличивать налоговую нагрузку на работающих и пытаться ликвидировать накопительную систему.

– Но накопительную часть пенсий съедает инфляция и, похоже, делать долгосрочные накопления практически невозможно?

– Деньги «молчунов» действительно съедались инфляцией, чего не скажешь о деньгах негосударственных пенсионных фондов (НПФ). «Молчуны» это поняли, и, даже несмотря на кризис, мы получили беспрецедентный массовый переход граждан из Пенсионного фонда в НПФы. Сейчас в них более 10 миллионов человек. Среди активного молодого поколения количество участников негосударственных пенсионных фондов превышает 25%, и в ближайшее время их станет более 50%. Наши опросы показывают: если будет принят закон о выплатах накопительных пенсий в том виде, в каком он принимался в первом чтении, эта тенденция усилится. Закон, во-первых, дает информацию о том, какого размера пенсия будет выплачиваться в зависимости от сформированных накоплений. Во-вторых, у НПФ появляется возможность выплачивать пенсии не пожизненные, а на определенный срок. Это значит, что если гражданин умер до истечения срока выплат пенсионных накоплений, остаток пенсии может получить наследник. По нашим опросам, две трети граждан придают этому очень большое значение. В-третьих, закон предусматривает введение системы страхования пенсионных накоплений – пока по номинальной сумме уплаченных взносов. Это мало чем отличается от системы гарантирования банковских вкладов. Система страхования будет регулироваться отдельным федеральным законом. Мы в рамках Экспертного совета по инвестированию пенсионных накоплений уже разработали его проект, рабочая версия будет представлена на широкое обсуждение в сентябре.

– Как можно убедить простого человека в том, что НПФ обеспечат ему достойную старость? Ведь, как бы ни был хорош НПФ, инфляцию никто не отменял.

– Точки на «i» расставит сам ход событий. Если мы посмотрим на страны, где накопительная система существует давно, то увидим, что в развитых странах средняя реальная (с поправкой на инфляцию) доходность за длительные исторические промежутки составляет 6%, а в развивающихся – 9%. Например, в Чили среднегодовая доходность с момента запуска накопительной пенсионной системы в реальном выражении составляет около 10%. Многие страны с развивающимися рынками имеют более высокие уровни инфляции, чем в развитых странах. И при этом многие из них все равно обеспечивают реальную доходность пенсионных накоплений выше, чем в развитых странах. Понятно, что если у вас инфляция 50% в год, никакая финансовая система не спасет, но при инфляции 10% в год все решаемо. Достаточно посмотреть на реальную доходность в нашей экономике: ставки по кредитам сейчас существенно превышают уровень инфляции.

– А если гипотетически, то возможны ли какие-то форс-мажорные ситуации, когда этой доходности вообще не будет даже у НПФ?

– Системы коллективного инвестирования существуют в мире многие десятилетия, и к тотальному краху ни один финансовый кризис их не приводил. Форс-мажор может сказаться на размерах пенсий какой-то группы людей, которая в течение кризиса выходит на пенсию. Но на случай такого форс-мажора и создаются системы страхования. После кризиса стоимость финансовых активов быстро восстанавливается. А для поколений, которые не попадают на кризисные периоды, риски обычно невелики.

– Как сказался последний кризис на отношении жителей других стран к накопительной системе?

– Массового отхода от этих систем в мире нет. Но там есть свои проблемы. Например, кризис показал, что граждане сами не являются компетентными инвесторами. В США до кризиса получили широкое распространение механизмы самостоятельного управления активами. И личные эксперименты граждан часто заканчивались потерями. Опыт Америки, Швеции и некоторых других стран доказывает, что гражданину надо давать возможность выбирать профессионального управляющего в лице НПФ или управляющей компании, но не стоит позволять ему самостоятельно выполнять весь процесс инвестирования от и до. Российская пенсионная система, кстати, уже предвосхитила многие уроки кризиса, которые пришлось сейчас извлекать из него другим странам.

– Традиционный вопрос о повышении пенсионного возраста в РФ: как вы оцениваете аргументы за и против?

– Повышать пенсионный возраст придется. Вопрос лишь в том, в каком формате это предлагать обществу. Сегодня в России недопустимо низкий фактический возраст выхода на пенсию: у мужчин – 54 года, у женщин – 52 года. Если сравнивать фактическую продолжительность жизни пенсионера (после выхода на пенсию), то в РФ у женщин она на шесть-семь лет выше, а у мужчин всего на год-полтора ниже, чем в Америке. В ближайшее время соотношение числа работающих и пенсионеров у нас станет один к одному, а в странах ОЭСР это соотношение один к двум, там двое работников кормят одного пенсионера. Начать преобразования лучше всего с мощных стимулов для добровольного более позднего выхода на пенсию. Один из стимулов – повышение минимального стажа, с этим шагом согласны даже профсоюзы. Еще стимул – более резкое, чем сейчас, увеличение размеров пенсии при добровольном более позднем выходе на нее. Но, честно говоря, не факт, что эти добровольные механизмы дадут эффект. Если эффекта не будет, придется начинать обязательное для всех повышение пенсионного возраста примерно до 62 лет. Если политики не хотят разорить государство, первые шаги по повышению возраста надо делать сразу после выборов.

– А как быть с досрочным выходом на пенсию работников вредных производств?

– Наши предложения состояли в том, чтобы воспользоваться текущей сумбурной ситуацией с повышением страховых взносов. Ставку взносов в ПФР можно снизить с 26% до 22%, но делать это надо неравномерно. Для тех работодателей, у которых есть досрочные пенсии, параллельно со снижением общей ставки взносов надо постепенно ввести взносы в накопительную систему для работников, имеющих право выхода на досрочную пенсию. Работодатели в лице РСПП официально поддержали этот подход. Также он согласован с представителями профсоюзов. Реакция на него была позитивной и у экспертного сообщества, занимающегося разработкой «Стратегии-2020». Решение проблемы досрочников у нас есть, оно комплексное и сбалансированное, затрагивает практически все виды досрочных пенсий, кроме пенсий силовикам. Теперь все зависит от правительства, которое возьмется изучать эти предложения. Единственный, кто предложения не поддерживает, – это Минздрав.

– Если резюмировать, то какой, на ваш взгляд, должна быть сегодня реформа пенсионной системы? Каковы ее приоритеты?

– Необходимо существенно улучшить качество управления накопительной пенсионной системой и создать стимулы для добровольного софинансирования. В распределительной системе необходима реформа досрочного пенсионного обеспечения. Надо стимулировать добровольный более поздний выход граждан на пенсию. Очень важно добиться того, чтобы снова усилилась связь между размерами взносов и размерами будущей пенсии у граждан. В результате последних реформ Минздрава эта связь была окончательно утрачена – сейчас разница между максимальной и минимальной пенсиями составляет не более 20%. Утрата связи привела к тому, что нет никакого смысла платить взносы, ведь они никак не влияют на размер пенсии. Какой тут возможен выход? Например, сейчас для регрессивной шкалы введена дополнительная ставка 10% для людей с высокими доходами. Можно было бы направить полученные деньги не в солидарную часть, а на именные страховые счета. Потому что средний класс в России получает слишком маленькие пенсии. Пенсия должна перестать быть лишь пособием по бедности, она должна стать и средством защиты среднего класса в старших возрастах. Еще один важный приоритет – нужно увязать выплату пенсий с финансированием медицинских программ. Расходы на медицину у пожилых людей очень сильно дифференцированы в зависимости от характера заболевания. Из пенсии при тяжелых заболеваниях лекарства оплачивать невозможно. И как бы мы ни повышали пенсию, пенсионер будет чувствовать себя бедным, если он заболел. Надо дополнить пенсионное страхование специальным лекарственным страхованием. По нашим оценкам, в рамках существующих долгосрочных бюджетов выделить необходимые суммы под лекарственные программы вполне реально. Выделять средства надо из расчета примерно 100 тысяч нынешних рублей в год на пенсионера. Тогда пенсионеры с тяжелыми заболеваниями смогут практически бесплатно получать лекарства на суммы свыше миллиона рублей в год.

– О каком объеме бюджетного финансирования лекарственных программ идет речь?

– Примерно 1% ВВП. Но мы эти деньги нашли. Мы предлагаем более гибкий механизм дифференциации пенсий в зависимости от возрастов. И благодаря этому мы можем обеспечить достаточно высокий коэффициент замещения в первые годы пребывания на пенсии и дать возможность финансировать пенсионерам старших возрастов лекарства по потребностям за счет общественных средств, о чем наши пенсионеры и мечтать не могли.

– Если все перечисленные приоритеты действительно будут достигнуты, то станет ли это гарантией того, что пенсионная система в России наконец-то стала стабильной и устойчивой и что россиянам обеспечена достойная старость?

– Может быть, у вас это вызовет недоверие, но именно так оно и будет. Здесь Россия имеет существенные преимущества перед развитыми странами. В развитых странах пенсионные системы достигли уже такого состояния, что в ближайшие 20–30 лет им придется столкнуться с серьезными потрясениями. Сейчас в большинстве развитых стран самая быстрорастущая прослойка людей – пожилые старше 80 лет. За 20–30 лет количество таких пожилых людей в некоторых странах вырастет в три–четыре раза. В России же демография пока устроена иначе. Мы в ближайшие 20–30 лет будем только догонять по этим показателям развитые страны в их сегодняшнем демографическом состоянии. Если в развитых странах растет количество людей самых старших возрастов, которые практически не могут работать и могут быть только пенсионерами, то в России пока растет количество так называемых молодых пенсионеров. Выходят на пенсию бебибумеры – это люди, которые сами еще хотят работать (по опросам, три четверти хотят), и обычно в первые пять лет после выхода на пенсию половина из них работают. Экономика старения в этом случае совершенно другая, в России есть еще потенциал в ближайшие 20 лет улучшать показатели пенсионной системы за счет корректировки пенсионного возраста, как это делали развитые страны в последние 20 лет.

Если таким потенциалом воспользоваться, то мы получим через 20–30 лет пенсионную систему, как в развитых странах сегодня, – а они обеспечивают весьма привлекательные условия пребывания на пенсии. Кроме того, в России значительно больше доля неформального сектора, чем даже в странах, похожих на нас по развитию. В РФ она превышает 40%, в Бразилии она около 37%, в Турции – 29%, в ЮАР – 25%. И по мере того как Россия будет становиться более развитой страной, доля неформального сектора будет сокращаться. Это значит, вырастет база страховых взносов в пенсионную систему. Поэтому взгляд на будущее пенсионной системы у меня в целом оптимистичный. Однако если правительство будет и дальше делать то, что делало последние три года, это будет путь к финансовой катастрофе.

– Но получается, что ваш оптимистичный взгляд ограничен по срокам – лишь на ближайшие 20–30 лет наша пенсионная система получит устойчивость. А что потом?

– Да, потом мы столкнемся с новыми проблемами. Но для нас ориентиром будут те решения, которые к тому времени выработают развитые страны с более «зрелой» демографией. И Россия уже не будет экспериментировать на своем населении, а будет использовать отработанные механизмы адаптации из опыта самых развитых стран мира.

– Так ли уж переносим этот опыт на российскую почву?

– Он переносим. Мы и сейчас довольно успешно переносим на российскую почву опыт существующих пенсионных систем развитых стран.