Алексей Малашенко Овраг между властью и народом пролегал всегда. По той причине, что народ эту власть не выбирал и тем более был не в силах поменять. Поддерживал он эту чужую, чуждую власть от страха, по инерции, а в общем – от того и от другого.
Российско-русскому народу давно наплевать, кто персонально им правит. Он не пойдет на баррикады за бравый «тандем», как не пошел защищать ни вынесенное втихаря в 1961 году из мавзолея тело Сталина, ни Молотова с его антипартийной группой, ни весь коммунистический режим (он и сам СССР не пошел защищать), ни Горбачева, – надоели они все, а кто-то и опротивел. Был один случай, когда люди, да и то лишь в столице и нескольких крупных городах, защищали Ельцина. Но теперь к этому принято относиться чуть ли ни как к национальному извращению.
Посидим, поговорим...
Народ боялся власти. Но и власть его побаивалась, не забывая о русском бунте, о полоумном 1917-м и о двух миллионах москвичей, скандирующих: «Ельцин, Ельцин...» Вот почему власти было очень важно время от времени «чувствовать» свой народ, вступая с ним в общение, заполняя пустоту между собой любимой и низами.
Формы общения были разные. Сталин – тот предпочитал общаться посредством собственных портретов. Он вообще избегал толпы советского народа, поместившись в мистическое пространство и поддерживая вокруг себя ауру мессии. Своего он добился. И когда Иосиф Виссарионович спросил у артиста Алексея Дикого, почему тот в фильме «Взятие Берлина» играл Сталина с минимальным гримом и не проговаривал грузинский акцент, тот ответил, что играл не его, а «впечатление народа о вожде». Сказано гениально, ибо люди в самом деле видели не вождя, но свое о нем впечатление...
Хрущеву такое и не снилось. Пришли другие времена: надо было и завоевывать собственную харизму, и отбиваться от однопартийцев, и поддерживать народную любовь. Никита Сергеевич понял, что ему нужна прочная легитимизация (этого слова в КПСС тогда никто не выговаривал), что в этом сумбуре ему нужен народ. Но в отличие от Сталина ему хотелось побыть простым народным вождем. Он претендовал на роль классического популиста советского социалистического толка.
В 60-е появилось телевидение, Хрущев освоил голубой экран, много говорил, всем своим видом показывая, что он свой, «простой», но и «великий». Он учил колхозников в родной Калиновке, порой тормозил лимузин на Рублевке возле деревни Черепково, чтобы побеседовать с селянами и дачниками. И во внутренней, и во внешней политике он любил обращаться через головы непосредственной аудитории к народу, а при случае – к человечеству. Он стремился, пользуясь нынешней терминологией, к интерактивному общению. И оно возникало. Н.С. говорил, а народ откликался анекдотами. Перескажу один, удачно свидетельствующий о тогдашнем отношении между людьми и властью. На выставке художников-авангардистов (1962 год) Хрущев подходит к картине и с возмущением вопрошает: а это еще что за ж... с ушами? «Это зеркало, Никита Сергеевич», – почтительно отвечают ему.
С одной частью народа Хрущев любил встречаться особо обстоятельно. Речь идет, как вы догадались, об интеллигенции. Ленин уныло звал ее прослойкой. Сталин никак не звал. После Сталина власть воспринимала ее как причудливую часть народа, которой власть, умеючи, может пользоваться, но от которой исходит что-либо непонятное, дерзкое и потенциально вредное. Этакая падчерица коммунизма.
После Хрущева публичное общение власти с народом и интеллигенцией оказалось невостребованным. Брежневу говорить было трудно физически, Андропову – некогда, а Черненко – тот вообще не умел. Кратким и сладким, как медовый месяц, было это общение при Горбачеве. В лихие же 90-е проблема общения с народом и передовой его частью не стояла. Оно и так было систематическим и спонтанным.
Время безразличия
В постлихие 2000-е общение с народом стало возрождаться в былом организованном и заорганизованном виде. Поскольку на дворе нынче XXI век, оно разворачивается, например, в блогах, и вряд ли премьер и особенно президент не знают, что о них думает компьютеризированная (и нахальная) часть общества. Случаются, однако, и личные встречи с народом посредством расставленных по периметру отчизны телекамер или просто tete-a-tete с большим залом. Но присутствующие на этих встречах и их смотрящие знают, что вопросы и ответы готовят одни и те же люди. «Борьба нанайских мальчиков» выглядит самодеятельно-фальшивой.
Пройдя по историческому кругу, власть (российская) начинает обращаться к опыту былых времен. Она стала непосредственно, с дозируемой (плохо) искренностью встречаться с интеллигенцией. Что удивительно, так это то, что последняя, пусть и в обрывках, еще существует.
Чем отличается нынешнее общение с интеллигенцией от сталинского и хрущевского? Тем, что теперь власть к ней (интеллигенции) безразлична. Власти некого бояться, ей нечего бояться. Прежние – Некрасовы, Солженицыны, абстракционисты разные, таганские Любимовы – могли замутить чистый источник советской идеологии. Хуже того, они были авторитетами не только в искусстве, но и в политике. В КГБ Юрия Петровича Любимова уважали.
Ту интеллигенцию хотелось учить и запрещать. Она имела для власти ценность. И представляла угрозу. Знаменитые встречи с ней Хрущева – свидетельство обоюдного страха. Когда первый секретарь ЦК кричал на Андрея Вознесенского, он его еще и боялся.
Зачем теперь встречаться с интеллигентами – сказать непросто. Нагнуть их, напугать – или отчитаться перед ними, оправдаться, послушать их, себя показать? На этот счет существует изящная экспликация: члены тандема ведут между собой странное состязание за... авторитет: если один встречается с правозащитниками, то другой выбирает людей искусства. С этой точки зрения в мае текущего года «матч» между президентом и премьером закончился вничью.
Общество инертно, нелюбопытно к словам, спектаклям, фильмам. Нет больше райкинских шуток, от которых у зрителей шел холодок по спине. Интеллигенция уже не «фактор» политики. Ее диссидентство – по-прежнему щемяще, но выглядит картонно. Она не креативна, не интересна громадному большинству. Это ее беда, а не вина. Она не востребована, как фильм «Гараж», ставший памятником прежнему строю и борьбы против него.
Та интеллигенция на что-то надеялась. Эта – уже нет. На эту власть столь же бесполезно надеяться, как на ее модернизацию. При всей жестокости большевиков они все же перестраивали Россию во имя национальных интересов. Эти – работают во имя «Газпрома» и собственного кармана. Идеология для них не более чем прикрытие. Фантастический по бессмысленности термин «консервативная модернизация» – тому свидетельство.
Продолжение следует
Формат встреч с интеллигенцией меняется. Премьер Путин уже виделся с писателями (осенью 2009 года) и совсем недавно с актерами. Президент – с правозащитниками. Согласен, на медведевской встрече было немало условных борцов за права человека – списки участников утверждались наверху, но разве настоящие правозащитники не интеллигенция, пусть и не пишущая романов и не играющая на музыкальных инструментах? А, между прочим, кто в своей негустой массе были советские диссиденты?
Медведевское мероприятие прошло гладко, то есть для него – успешно. Благостность нарушила лишь Элла Памфилова, которая отстаивала свое мнение (поспорив с президентом о судебной системе на Кавказе) с отчаянием Дюймовочки, не желавшей выходить замуж за слепого крота.
Российская власть в отличие от советской на своих оппонентов в ситуации tete-a-tete не рычит и ногами не топает. Хотя иногда былой опыт использует: так, закрытая часть путинской встречи с писателями, когда последние стали вопрошать о Ходорковском, проходила при закрытых дверях. Что напомнило популярные в 50–60-е годы «закрытые письма» к членам партии (КПСС то есть). Что уж там такого закрытого можно было сказать Путину, непонятно.
С другой стороны, Путину не надо повторять известное сталинское, что «других писателей у него нет». Власть сейчас, слава богу, перестала владеть писателями, художниками и лицедеями. Даже приструнивать их не собирается. Скорее всего это от того, что ей по большому счету наплевать на эту братию. Ну написал Сорокин «Опричника», ну екнуло сердце у читателей в метро (книжка тоненькая, как раз для транспорта). Все равно таких кругов, как от «Одного дня Ивана Денисовича», не получится.
«Пошутили», и хватит
То, что произошло на ставшей уже знаменитой встрече Путина с деятелями культуры – участниками благотворительного вечера «Маленький принц», на мой взгляд, обнаружило взаимную неготовность сторон к диалогу и, если угодно, взаимную ненужность.
Путин не признал (сделал вид, что не признал) Шевчука. Вы можете себе представить, чтобы Андропов не узнал Высоцкого? Очаровательную репризу «Как вас зовут?» надо было и докрутить, например: «Юрой меня зовут, Володя». Ведь шутовство или юродство в России всегда считались признаком силы.
Шут – смесь отчаяния и ума. Вспомните Балакирева (спасибо Захарову, что не забыл) или Уриэля д’Акосту. Тираны шутов слушали. У тиранов была рефлексия. Сталин именовал своим шутом знаменитого эстрадника Смирнова-Сокольского. То был барометр┘ В письмах к «вождям» Александра Минкина тоже есть что-то от шутовства.
«Наша» власть не испугалась бы и Высоцкого. Не идет сегодня «охота на волков». Волк не страшен. Тем более что есть Интернет, да и кое-какая пресса существует. Правды не боятся, ее просто не слушают. Отмахиваются вышестоящие от нее, как от мухи. Марш несогласных был успешно разогнан после путинско-шевчуковский пикировки. И напрасно радовался Лимонов, что «старик Путин нас заметил». Он сам вообще навсегда остался «подростком Савенко».
Горько было слушать, как изворачивался Путин. О дачниках, которым мешают оппозиционеры, слушать было неудобно. Хрущев был честнее. Он орал, стращал, но при этом оставался искренен. Он наставлял на путь истинный. А теперь путинские собеседники – Басилашвили, Ахеджакова, Шевчук... обнаружили, что им можно прямо в глаза говорить то, чего нет. (Премьер выглядит убедительнее, когда общается с тигрятами и лосятами.)
«Коммерсантъ-Власть» провел опрос: «Кто круче – Путин или Шевчук?» Ближе к истине, на мой взгляд, писатель Виктор Ерофеев: «Это был разговор глухого со слепым». «Слепой» – это, очевидно, певец, а роль «глухого» исполнил премьер. Оба говорили в пустоту. Мог ли поверить умный Шевчук, что его услышат? Писатель Арканов сравнил Путина со львом, а Шевчука с кусочком сыра, но это нелепо, а главное – не смешно. Львы сыра не едят. Словом, диалог между Володей и Юрой со товарищи не особо удался.
Зато, как выяснилось, за последнее время аж на 10% упал, просто рухнул совместный президентско-премьерский рейтинг. И вряд ли его росту будет способствовать маньеризм вождей на встречах с электоратом.
Дарья Гармоненко