Стройные модели мира и глобальный кризис

У экономистов – теоретиков и практиков – жизнь кипит. Кризис стимулирует.
Фото Reuters

Недавно вышедший на российские экраны фильм «Серьезный человек» (A Serious Man) братьев Итана и Джоэла Коэнов, как и любое произведение искусства, предполагает множество толкований и смыслов. Один из них можно найти в достаточно вольно проведенной параллели между проблемами главного героя фильма, профессора физики Лоренса Гопника, и состоянием экономической науки в контексте глобального финансового кризиса, начавшегося осенью 2008 года.

Конечно, отнюдь не все посмотревшие фильм увидят в нем метафору современного состояния economics, а не, скажем, разговор о парадоксах «богоискательства» или терниях к получению контракта о пожизненном найме (tenure) в Северной Америке. Но подобная множественность прочтения одного и того же «месседжа» не должна смущать. В этом, собственно, и заключается основное отличие между художественными и научными средствами донесения идей: пространства для свободы воображения в последнем случае существенно меньше.

Данное наблюдение имеет самое непосредственное отношение к истории Гопника, у которого все гладко получается лишь на бумаге и на классной доске, то есть когда вопросы и их решения облекаются в стройную математическую форму. Объяснения получившего двойку по тесту студента приводят его в ступор. Студент пытается убедить Гопника, что физику он вполне понимает и даже схватывает смысл включенного в тест примера с убитой кошкой, но вот с математическим доказательством сей насущной практической проблемы у него нелады. Бессмыслица, заключает Гопник в этом и во многих других случаях, не поддающихся рациональному осмыслению. Для него неопределенность существует лишь в той мере, в какой ее можно вывести – и количественно оценить – с помощью занимающих всю огромную доску амфитеатра формул.

Неоклассическая наука снискала себе репутацию «царицы социальных наук» именно благодаря тому, что стремится к облачению всех проблем в стройную математическую форму – идет ли речь о поедании пирога (чем в конце концов этот пример хуже издевательств над кошкой?) или об объяснении принципов, положенных в основу деривативов (производных финансовых инструментов).

Однако, подобно Гопнику, неоклассические экономисты проглядели ряд факторов, которые не укладывались в стройные модели рынка и окружающего нас мира вообще. В рациональную модель мира Гопника не уложились и роман жены на стороне, и проблемное прошлое и настоящее брата, и внутренний мир собственных детей, и религиозная вера. В конечном счете выясняется, что он не вполне понимает и про убитую кошку в отличие от описывающей ее поиск математической модели.

В рациональную модель мира неоклассических экономистов не уложились, помимо многих вещей, сбои в самокорректировке рынков, спекулятивные «пузыри», степень осмысленности принимаемых многими агентами решений. Как «диссидентствующий» нобелевский лауреат по экономике Пол Кругман четко определяет в своей вызвавшей широкий резонанс статье в «Нью-Йорк таймс», «экономическая профессия переживает глубокий кризис, потому как экономисты оказались неспособными увидеть реальность за лакированными, поражающими воображение математическими моделями».

Мировые финансы вычерчивают для наблюдателей свою неровную кардиограмму. Фото Reuters

Гопник поплатился за свою близорукость кризисом в семейной жизни и, если говорить о провале его «богоискательства», новостью о нахождении у него раковой опухоли и ураганом, обрушившимся на школу его сына. Несмотря на продолжающийся глобальный кризис, экономисты доминирующего направления отделались значительно более легко. Ну разделили Аллан Гринспен, Милтон Фридман и Ларри Саммерс «Динамит» – премию ассоциации экономистов-«реалистов» за наибольший «вклад» в создание предпосылок к финансовой катастрофе. Но ведь Гопников значительно больше, чем десять попавших в «шорт-лист» лиц. Ну потеряли их собственные университеты значительные средства, вложенные в деривативы. Но ведь их собственная, защищенная благодаря tenure занятость не пострадала. Ну наблюдается всплеск в издании монографий и публикаций, подрывающих репутацию экономической науки, подобно книге Джона Ланкастера «Упс! Почему все должны друг другу, но никто не может заплатить». Но в своих ответах экономисты отмечают, что они несут не большую ответственность, чем все остальные, начиная с директоров музеев, принимавших решения о расширении экспозиций в условиях общей «инвестиционной лихорадки», и заканчивая корыстными докторами. В общем, выражаясь крылатыми словами, которыми заканчивается другой фильм братьев Коэнов («Сжечь после прочтения»): «И что мы из всего этого вынесли? Ничего!»

Альтернативы нынешнему тупику в развитии экономической науки есть, как и рак Гопника вполне мог бы оказаться излечим в свете последних медицинских открытий. Причем полностью «поступаться убеждениями», то есть отказываться от моделирования, никто экономистам не предлагает. Вопрос, во-первых, в том, какие именно модели они используют. Эволюционная теория игр, к примеру, вполне пригодна для моделирования взаимодействий как рациональных индивидов, так и полных идиотов, которых, по мнению Саммерса, вокруг предостаточно. И, во-вторых, какие именно проблемы моделируются. Поедание пирога и поиск дохлой кошки? Или, скажем, власть и ее роль не только в политике, но на и рынке?