Антон Олейник
У экономистов – теоретиков и практиков – жизнь кипит. Кризис стимулирует.
Фото Reuters
Недавно вышедший на российские экраны фильм «Серьезный человек» (A Serious Man) братьев Итана и Джоэла Коэнов, как и любое произведение искусства, предполагает множество толкований и смыслов. Один из них можно найти в достаточно вольно проведенной параллели между проблемами главного героя фильма, профессора физики Лоренса Гопника, и состоянием экономической науки в контексте глобального финансового кризиса, начавшегося осенью 2008 года.
Конечно, отнюдь не все посмотревшие фильм увидят в нем метафору современного состояния economics, а не, скажем, разговор о парадоксах «богоискательства» или терниях к получению контракта о пожизненном найме (tenure) в Северной Америке. Но подобная множественность прочтения одного и того же «месседжа» не должна смущать. В этом, собственно, и заключается основное отличие между художественными и научными средствами донесения идей: пространства для свободы воображения в последнем случае существенно меньше.
Данное наблюдение имеет самое непосредственное отношение к истории Гопника, у которого все гладко получается лишь на бумаге и на классной доске, то есть когда вопросы и их решения облекаются в стройную математическую форму. Объяснения получившего двойку по тесту студента приводят его в ступор. Студент пытается убедить Гопника, что физику он вполне понимает и даже схватывает смысл включенного в тест примера с убитой кошкой, но вот с математическим доказательством сей насущной практической проблемы у него нелады. Бессмыслица, заключает Гопник в этом и во многих других случаях, не поддающихся рациональному осмыслению. Для него неопределенность существует лишь в той мере, в какой ее можно вывести – и количественно оценить – с помощью занимающих всю огромную доску амфитеатра формул.
Неоклассическая наука снискала себе репутацию «царицы социальных наук» именно благодаря тому, что стремится к облачению всех проблем в стройную математическую форму – идет ли речь о поедании пирога (чем в конце концов этот пример хуже издевательств над кошкой?) или об объяснении принципов, положенных в основу деривативов (производных финансовых инструментов).
Однако, подобно Гопнику, неоклассические экономисты проглядели ряд факторов, которые не укладывались в стройные модели рынка и окружающего нас мира вообще. В рациональную модель мира Гопника не уложились и роман жены на стороне, и проблемное прошлое и настоящее брата, и внутренний мир собственных детей, и религиозная вера. В конечном счете выясняется, что он не вполне понимает и про убитую кошку в отличие от описывающей ее поиск математической модели.
В рациональную модель мира неоклассических экономистов не уложились, помимо многих вещей, сбои в самокорректировке рынков, спекулятивные «пузыри», степень осмысленности принимаемых многими агентами решений. Как «диссидентствующий» нобелевский лауреат по экономике Пол Кругман четко определяет в своей вызвавшей широкий резонанс статье в «Нью-Йорк таймс», «экономическая профессия переживает глубокий кризис, потому как экономисты оказались неспособными увидеть реальность за лакированными, поражающими воображение математическими моделями».
 Мировые финансы вычерчивают для наблюдателей свою неровную кардиограмму. Фото Reuters |
Гопник поплатился за свою близорукость кризисом в семейной жизни и, если говорить о провале его «богоискательства», новостью о нахождении у него раковой опухоли и ураганом, обрушившимся на школу его сына. Несмотря на продолжающийся глобальный кризис, экономисты доминирующего направления отделались значительно более легко. Ну разделили Аллан Гринспен, Милтон Фридман и Ларри Саммерс «Динамит» – премию ассоциации экономистов-«реалистов» за наибольший «вклад» в создание предпосылок к финансовой катастрофе. Но ведь Гопников значительно больше, чем десять попавших в «шорт-лист» лиц. Ну потеряли их собственные университеты значительные средства, вложенные в деривативы. Но ведь их собственная, защищенная благодаря tenure занятость не пострадала. Ну наблюдается всплеск в издании монографий и публикаций, подрывающих репутацию экономической науки, подобно книге Джона Ланкастера «Упс! Почему все должны друг другу, но никто не может заплатить». Но в своих ответах экономисты отмечают, что они несут не большую ответственность, чем все остальные, начиная с директоров музеев, принимавших решения о расширении экспозиций в условиях общей «инвестиционной лихорадки», и заканчивая корыстными докторами. В общем, выражаясь крылатыми словами, которыми заканчивается другой фильм братьев Коэнов («Сжечь после прочтения»): «И что мы из всего этого вынесли? Ничего!»
Альтернативы нынешнему тупику в развитии экономической науки есть, как и рак Гопника вполне мог бы оказаться излечим в свете последних медицинских открытий. Причем полностью «поступаться убеждениями», то есть отказываться от моделирования, никто экономистам не предлагает. Вопрос, во-первых, в том, какие именно модели они используют. Эволюционная теория игр, к примеру, вполне пригодна для моделирования взаимодействий как рациональных индивидов, так и полных идиотов, которых, по мнению Саммерса, вокруг предостаточно. И, во-вторых, какие именно проблемы моделируются. Поедание пирога и поиск дохлой кошки? Или, скажем, власть и ее роль не только в политике, но на и рынке?
