Неустранимые трудности общения

Встреча двух миров: молитва российских мусульман на фоне православного храма.
Фото Reuters

К неоднозначности отношений Европы, включая Россию, Америки, Китая с мусульманским миром мы потихоньку привыкли. Судя по вышедшей в 2009 году во Франции книге «Les Think Tanks. Мозги войны идей», эта война все чаще разворачивается именно вокруг проблем мусульманского мира. Все упоминающиеся в обстоятельном труде исследовательские центры погружены прежде всего в мусульманскую тематику. Частные – исторические, культурные, политические – обстоятельства, с которыми связаны трудности общения, описаны неоднократно. Печально то, что, даже зная причины этих трудностей, мы все равно не в состоянии предложить реальные пути скорого разрешения данной проблемы.

Мусульманский мир есть мир ислама

Мы выстраиваем отношения, имеем дело со светскими мусульманскими странами. Но всегда помним, что мусульманский мир тяготеет к тому, чтобы именоваться исламским, ибо ислам есть то, что его консолидирует, формирует мировоззрение его обитателей. Действующие внутри мусульманского мира религиозные движения есть – прямо или косвенно – движения политические.

С одной стороны, каждая отдельная мусульманская страна рационально выстраивает свои отношения с «иноверцами». С другой – на эти отношения обязательно ложится тень всего исламского мира, который откровенно или имплицитно признается фактором мировой политики. Что такое исламская солидарность? Конечно, это миф. Но в христианстве она вообще равна нулю. А, как известно, все познается в сравнении.

О сложностях отношений с мусульманским миром говорят все – и Римский Папа, и Маргарет Тэтчер, и Владимир Жириновский, и бывший генеральный секретарь НАТО Джон Калфен... Из цитат на тему «исламской угрозы» можно составить увесистую хрестоматию.

Но вот президент российского Центра стратегических исследований Шамиль Султанов размышляет: «В мусульманской умме проблема смысла жизни никогда не превращалась в личностную и общественную трагедию. Даже в случае социальной деградации и социального распада того или иного мусульманского общества ислам обеспечивал воспроизводство системы ценностных критериев, не допускавших разрушительного кризиса личности». Не каждый политолог, да и не каждый социолог дочитает до конца эту сентенцию. А прочтя, может и хмыкнуть. Оно и понятно: нет здесь милой сердцу политической прагматики. Но разве только ею определяется геополитическое бытие?

До 11 сентября 2001 года большинство аналитиков «просчитывало» ислам по странам, по конкретным организациям, хотя некоторые специалисты и призывали учитывать религиозный фактор в целом. Хантингтоновское столкновение цивилизаций рассматривалось как изящная и чересчур эмоциональная игра ума. Объявление (затем многажды дезавуированное) Бушем-младшим крестового похода явилось инстинктивным признанием, что дело приходится иметь с исламом, как минимум с одной из его ипостасей – исламизмом, наиболее ярким и дееспособным направлением. Полноценной модели отношения к исламу выработано не было, зато сложилось то общее негативно-подозрительное отношение к исламу, которое бросило тень даже на союзников Запада – египтян, саудовцев, кувейтцев...

После прихода к власти Барака Обамы наивность в отношении ислама остается. Но теперь она носит, так сказать, позитивный характер. Уже нареченный «Хусейновичем», новый глава Белого дома искренне хочет подобрать золотой ключик к мусульманским сердцам. Хотя не все его советники верят в такую возможность.

Уже обратили внимание на то, что советником (старшим) спецпредставителя США в Афганистане Ричарда Холбрука стал верящий в грядущий прогресс мусульманского мира американец иранского происхождения Вали Наср. Если учесть, что республиканцы по исламским делам советовались с нелюбимым в мусульманском мире Бернардом Льюисом, – это шаг примечательный. Правда, в глазах мусульман Вали Наср – скорее реформатор-западник (хотя в его позиции легко обнаруживаются черты традиционализма). Отсюда их настороженность по отношению к нему.

В мусульманском мире, в том числе в его радикальной части, за действиями Обамы следят. Присуждение ему Нобелевской премии мира талибы, конечно, осудили, но важно то, что они обратили внимание на это событие.

Чего могут ожидать мусульмане от Обамы? Во-первых, признания (пусть косвенного) вины за ухудшение отношений с исламом. Во-вторых, конкретных шагов по урегулированию конфликтов. Новый акцент на «мусульманском направлении» американской политики они почти получили. Но до разрешения конфликтов еще далеко.

Протесты, направленные против мусульман-иммигрантов, не редкость на улицах городов Европы. Фото Reuters

Общность частных конфликтов

Странно получается: конфликты возникают разновременно, спонтанно, у них разные мотивации. Изначально «исламского вопроса» как такового в конфликтах нет. Ближневосточный кризис не ассоциировался с исламом. Пакистан изготовил бомбу не по «исламским лекалам». Проблему иранской ядерной программы также нельзя отнести к разряду исламских. Чеченский сепаратизм начинался как светский, националистический. Был далек от религии саддамовский Ирак.

Но ввиду развертывания конфликтов и кризисов в исламском пространстве они перемешиваются, обращаются в общую расползающуюся «кляксу». Они оказываются взаимозависимыми. Разрешить кризис в отдельно взятой мусульманской стране или вокруг нее становится все труднее: мусульманский мир – система сообщающихся сосудов, наполненных гомогенной религиозной субстанцией.

Наиболее мобильной, контаминантной составляющей этой субстанции является радикализм, легко проникающий в социальные и политические поры, придающий конфликту религиозное звучание.

Сотворенная советскими политическими умельцами афганская война изначально была частным, субъективным фактором, который, однако, вписался в общий ход истории, подтолкнул процесс радикализации ислама. «Афганцы» присутствуют в Ираке, на Ближнем Востоке, в Чечне, Центральной Азии, Индии, Пакистане. Они действуют и в самом Афганистане. Все прошли Афганистан. Конечно, исламский радикализм состоялся бы и без кремлевской дури. Так же как 1917 год случился бы и без империалистической войны. Оба события стали катализаторами уже шедших процессов.

Проблема Афганистана давно превратилась в проблему АфПака и в конечном счете оказалась глобальной. Круги от АфПака пробегают по центральноазиатской политической заводи, к динамике ближневосточного кризиса подключен Иран. Да и религиозно-политическое буйство на Северном Кавказе выглядело бы несколько иначе без исламистского воздействия из-за рубежа.

Идеолог «Аль-Каиды» Айман Завахири трактовал войну против советской оккупации Афганистана как репетицию, как аналог войны мусульман с сасанидским Ираном перед тем, как они обрушились на Византию. Иными словами, он видел в этом своего рода пролог к исламской экспансии.

В исламскую плоскость переходит проблема нераспространения ядерного оружия. Одна бомба у мусульман уже есть. Но это – сугубо пакистанская бомба, имеющая конкретного потенциального «адресата». Вторая бомба, буде она появится в мусульманском мире (даже не важно, в каком государстве), скорее всего будет именоваться именно исламской. Третью может приобрести кто угодно, в том числе сомнительные международные центры. Предотвратить вторую важно хотя бы потому, чтобы за ней не последовала третья, совсем уж безответственная.

Зачем нужна бомба Ирану: для престижа? Для спасения режима? Разумеется. И все же существует просматриваемое в риторике Ахмадинежада стремление восстановить именем ислама справедливость на Ближнем Востоке. В то, что последнее может случиться, особо не верится, но и исключать такой вариант также нельзя.

Даже если представить себе невозможное – быстрое и последовательное разрешение всех разворачивающихся на мусульманском пространстве кризисов, это не будет означать окончательного решения проблемы отношений мусульманского мира с его соседями по планете. Возможно, следует сделать больший акцент не на разрешение неразрешимых кризисов, но на некое управление ими. И тогда, например, АфПак из «плоскости войны» перейдет в поиск консенсусов, неустойчивых, но тем не менее способствующих поддержанию стабильности. Другой вариант – силовой, своего рода «тактика выжженной земли», война на уничтожение противника. За это придется дорого платить. К тому же противник неуничтожаем в принципе. Ни один даже самый тоталитарный диктатор в мусульманском мире не в состоянии избавиться от присутствия исламизма. (Саддам Хусейн – это наше «светлое прошлое».)

Афганистан. Этот солдат НАТО, наверное, хотел бы знать, что думают о нем местные жители. Фото Reuters

Ислам и исламизм

«Каким бы ни было его выражение – умеренное или радикальное, революционное, мирное, силовое, даже террористическое, исламизм подтверждает свою аутентичность, свой альтруизм, его заботу только об интересах народа, в котором он зародился» – таков панегирик исламизму от авторитетного французского эксперта Жилля Кепеля. Кое-что в этом высказывании вызывает сомнение, но пафос его точен.

Радикалы предлагают свою альтернативу в видении мира, свое обустройство общества и его отношений с государством, идущую от ислама социальную справедливость. Эта модель может казаться утопией. Но она уже укоренилась на мусульманском пространстве, ее следует уважать, и уж как минимум не считать девиантной. Тем более что призыв следовать исламским нормам не только в личной, но и общественной, политической жизни звучит повсеместно, в том числе от мусульман, лояльных светскому государству. Зачастую призывы вернуться к шариату исходят как от радикальной, так и от умеренно настроенной части мусульман, что, заметим, имеет место на Северном Кавказе.

Ко всему этому нужно относиться взвешенно, уважая право людей на выражение своей религиозной идентичности, в том числе в политике. Понимание этого должно быть взаимным: не обижаться, не испытывать комплекса неполноценности, когда тебе что-то не нравится в позиции другого. Каждый имеет право на самовыражение. Вместе с тем не стоит навязывать другому чрезмерный пиетет к самому себе, тем более – требовать от него пунктуальнейшего соблюдения только своих собственных норм. За последнее время было несколько недоразумений на этот счет – от карикатурного скандала до нападок мусульман на Папу. Хорошо, что в «Эр-Франс» подают халяльную пищу. Но пусть и в «Эйр-Саудиан» «людям Писания» наливают виски. Пророк Мухаммад, гениальный политик, с этим, наверное, бы согласился. Истинный диалог цивилизаций начинается с пустяков.

Терроризм: не все так просто

Термин «исламский терроризм» некорректен и провокационен. Увы, к нему привыкли, что само по себе плохо, но что оказалось неизбежным, ибо большинство знаменитых терактов совершено мусульманами (как бы от них ни «открещивались» их разумные единоверцы).

Терроризм не возник сам по себе, тем более он не является производным от религии. В каком-то смысле он – экстраполяция на сегодняшний день освободительного движения XIX–XX веков, в идеологии которого присутствовал джихад. Прежний джихад шел против колонизаторов, нынешний – против их наследников. Однако, выиграв войну за освобождение, большинство мусульманских стран экономически и политически не встали вровень с бывшими метрополиями. Квазиколонизатором видятся США, которые применяют силу к неугодным им режимам.

Таким образом, терроризм – экстремальная форма реакции мусульманства на успешность и агрессивность Запада, сочетающиеся с его менторством. В то же время он есть следствие собственных провалов, неспособности подавляющего большинства сотрудничающих с европейцами и американцами мусульманских режимов решать внутренние проблемы. Аналитик Георгий Мирский называет исламизм «третьей ступенью ракеты деколонизации». Терроризм же – «боеголовка исламизма».

Как быть и что делать?

Первый приходящий на ум ответ – прост как дважды два. Помочь выстроить гражданское общество, помочь ликвидировать безработицу, провести реформы... ну и так далее. Потом, дескать, все само собой образуется. А что касается радикалов, то они сгинут по мере роста благосостояния мусульманского люда. Сколько времени на это уйдет, непонятно. Как непонятно и то, как будут «рассасываться» радикалы.

Второй ответ, который не озвучивается, но порой проговаривается шепотом, – бросить всё: Афганистан на талибов, Иран на Ахмадинежада (предварительно расколошматив все его «ядерные горшки-центрифуги»), России уйти с Кавказа, наплевать на Судан, Сомали, бросив на произвол судьбы тамошних пиратов. А заодно выкинуть мусульман-мигрантов из Европы и России. Понятно, изоляционизм в эпоху глобализации смотрится идиотизмом, хотя на уровне эмоций он может выглядеть привлекательным.

Третий ответ неоригинален и скучен: действуя на мусульманском религиозно-политическом поле, исходить из сегодняшней, а не завтрашней виртуальной реальности. Взаимодействуя со светскими партиями, государствами, режимами, помнить об их чувствительности к религиозной идентичности, инкорпорированной и в общественное сознание, и в сознание элит. К тому же элиты не могут игнорировать религию еще из-за присутствия внутри своих стран исламистской оппозиции, которая при каждом удобном случае обвиняет их в забвении религии.

Сейчас политическая энергия расходуется на урегулирование конфликтов в АфПаке, в Ираке, с Ираном. Есть еще Судан, Северный Кавказ, Синцзян... Есть, наконец, нерешаемый Ближний Восток. В каждом конкретном случае есть свои варианты разрешения кризиса. Однако их объединяет наличие и растущая активность религиозных радикалов. Возможно, имеет смысл подумать о создании некой (условно) общей «скользящей модели» для общения с ними.