Сталинизм и сегодняшние споры

И сегодня вождь является центром: или притяжения, или отталкивания.
Фото Виктора Мордвинцева (НГ-фото)

Похоже, что в последнее время стал намечаться правильный курс в отношении объективной оценки Сталина и большевизма, победившего в нашей стране в октябре 1917 года.

Большевики захватили власть после резкого ухудшения социально-экономического положения в стране, в условиях военных невзгод, неудач и слабости политики Временного правительства. Однако критика сталинизма и большевизма касается прежде всего преступлений против человечности, против Церкви, наконец, против самого народа. Президент Дмитрий Медведев справедливо говорит: «Невозможно представить себе размах террора, от которого пострадали все народы страны┘ Давайте только вдумаемся: миллионы людей погибли в результате террора и ложных обвинений – миллионы. Были лишены всех прав. Даже права на достойное погребение┘»

Но вот в чем здесь существенная грань проблемы. Как писал недавно в «НГ» известный ученый-философ Александр Ципко, «на волне характерного для российского человека отвращения к преступлениям фашизма, морального негодования по поводу звериной, античеловеческой природы гитлеризма легко у него вызвать и моральное отвращение к подобным же преступлениям, совершенным Сталиным и еще раньше большевиками во время Гражданской войны. Ведь на самом деле сама картина ужасов, пережитых и жертвами фашизма, и жертвами русского коммунизма, в целом абсолютно одинаковая». И тем не менее, замечает он, «само по себе освобождение от несущих основ сталинизма, от машины репрессий не освободило нас от структуры мышления, из которой все эти ужасы вырастали».

Да, в течение последних 10 лет почти ничего не было сделано в отношении справедливой и объективной оценки нашего прошлого. Более того, нарастали попытки обелить большевизм-сталинизм, восстановить элементы государственного вертикального управления, включая планирование, забыть о приватизации и встать на так называемый третий путь, на котором уже более 30 лет стоит вполне успешный Китай, не отказывающийся от социализма, хотя и признающий его «китайскую специфику». Приближающееся 130-летие со дня рождения Сталина способно лишь укрепить данный тренд, и этому надо давать твердый отпор.

Три вертикали

Важнейшей чертой социализма, построенного большевиками в нашей стране, была тотальная ликвидация частной собственности, буржуазии и помещиков, рыночных механизмов и самого рынка. Одновременно это означало решительный уход с того экономического и цивилизационного пути развития, на который встала Россия при приходе к власти династии Романовых. Это был вполне европейский путь, путь формирования зрелой рыночной экономики, опирающейся на личную инициативу и коммерческий интерес производителей, на механизм конкуренции, повышения эффективности производства и народного благосостояния. Это был путь, опирающийся не на толпу или массы, а на личности, на профессионалов.

По существу, горизонтальные сети естественных рыночных механизмов были заменены вертикалями командно-административного управления, основанными на весьма простых армейских принципах. И Ленин, и Троцкий, и Сталин в годы Гражданской войны командовали Красной армией, военными продотрядами, отрядами Красной гвардии, тогда были введены трудовая повинность, трудовые армии и т.д. Что вожди большевиков понимали в бизнесе, менеджменте или маркетинге? Они все это отрицали. Для них был прост и понятен армейский устав, или план, по которому все заводы и фабрики, все сельские хозяйства должны были работать. Плановые показатели носили директивный характер. Вся экономика рассматривалась как один огромный завод, ее отдельные отрасли – как заводские цехи, а фабрики и заводы – как станки и машины, работающие в этих цехах. Здесь надо было следить за выполнением и перевыполнением планов. Об инновациях и конкурентоспособности речи не шло. Акцент делался на военно-промышленный комплекс и на выпуск валовой продукции.

Первая вертикаль этой экономической модели включала в себя наверху Генерального секретаря ЦК ВКП(б), Госплан, министерства (вначале наркоматы), а внизу – предприятия. Но это не главная вертикаль. Главная вертикаль – партийная, которая начинается с того же генсека, но далее – аппарат ЦК ВКП(б), партаппараты министерств и ведомств, далее парткомы отдельных предприятий и организаций. Здесь акцент делался на послушание, лояльность, идеологическую преданность.

Третьей вертикалью советской экономической модели стал КГБ – орган тайной полиции, или сыска. Он имел свои ячейки и своих представителей во всех без исключения субъектах общественной жизни страны, вел тотальную слежку за людьми, их политическими предпочтениями, мнениями, настроениями. Нужны были только «свои» и «наши», а «не наши» сначала попросту уничтожались, позже (после Сталина) увольнялись с работы. Доносительство (стукачество) было нормой, общее число доносов от «патриотов» достигло около 4 млн. Я думаю, что мир не знает ничего подобного. Творческая свободная интеллигенция была уничтожена, генетическая структура советского общества изменилась в худшую сторону, появились явные отстойники испорченного человеческого материала, страна отгородилась от мира и стала своего рода «зоной». Свободное крестьянство было обескровлено и превращено в крепостных колхозников, религия – подавлена. Импульс к наращиванию производства не инициировался снизу и опирался только на приказы сверху. По этим приказам производство росло очень быстро, каждый генсек, и особенно Сталин, выстраивал страну под себя (Сталин – под сталь и машины, Хрущев – под кукурузу и химию). Знаковыми объектами были создаваемые крупные заводы тяжелой промышленности, особенно ВПК, стройки коммунизма – ГЭС, каналы, лесопосадки, мелиорация, метрополитен. Нормальными стимулами к росту производства были жесткость начальства, деспотизм, авралы, то есть не естественные рыночные факторы, а искусственные, приказные.

Позднесталинская эпоха создала свой гастрономический миф – гламур и ампир одновременно. Фото из «Книги о вкусной и здоровой пище». Пищепромиздат, М., 1952

Экономика экстремальных условий

При таких рычагах и механизмах производственной деятельности высокого качества продукции быть не могло. Даже в ВПК, куда направлялись практически неограниченные ресурсы и часто искусственно создавалась конкуренция, обычно производилась неконкурентоспособная, невысокого качества продукция. Хорошо известно низкое качество советских самолетов и танков накануне Великой Отечественной войны в сравнении с немецкими. Также хорошо известны разные сроки военной реформы в СССР и Германии до войны (соответственно 1925–1941 и 1936–1939 годы), не говоря уже о подготовке кадров.

Отсутствие предпринимательской инициативы и жесткий подбор плановых показателей приводили к ограничению номенклатуры производимой продукции, ее постоянному дефициту. К тому же низкий уровень качества и дефицит плановой продукции сопровождались низкой оплатой труда, низким уровнем жизни населения и порой ужасающими жилищными условиями. Однако официальная партийная пропаганда требовала, чтобы все люди верили в преимущества социализма, в величие его вождей и неизбежность победы мировой революции.

Советская экономическая модель могла поддерживать высокие темпы экономического роста только во времена жесткого сталинского тоталитарного режима или в экстремальных условиях. Вот почему командно-административные механизмы, появившиеся из чрева Гражданской войны, сыграли положительную роль в годы Великой Отечественной войны, позволив быстро и весьма масштабно провести эвакуацию многих заводов с территорий, которые затем подверглись оккупации фашистской армии, и создать мощный индустриальный потенциал на Урале, Поволжье и даже в Сибири, перевести гражданское производство на военные рельсы на многих других заводах. Но после войны военно-административные рычаги были сохранены и проявили свою явную неэффективность для мирного времени, когда индустриальная инфраструктура была уже создана.

Застой как норма

После смерти Сталина, властителя и хозяина всей страны, все стало меняться. И хотя тогда было принято говорить об общем кризисе капитализма, о том, что СССР всех там на Западе догонит и перегонит, реальный общий кризис охватил именно социализм, СССР. К этому привела нас тупиковая нерыночная, приказная советская экономическая модель – кстати, перенесенная на все страны социалистического лагеря, образовавшегося после войны.

Темпы экономического роста в СССР стали снижаться, и в конце 80-х годов этот рост вообще прекратился. Обозначились глубинные диспропорции в процессе воспроизводства: чрезмерная доля производства средств производства (64% совокупного общественного продукта), чрезмерная доля тяжелой промышленности (75% промышленного производства), накопления (40% национального дохода), военных расходов (25% ВВП). А где товары для народа? Где нормальное сбалансированное воспроизводство? Значит, формируя искусственно производство продукции, не имеющей реального спроса, мы создали антинародную экономику, базирующуюся не на спросе населения, а на установках партии и правительства, на базе странных, а точнее, мифологических «ценностей» идеологии, политики и даже субъективных интересов тех или иных лидеров.

Застой в научно-техническом развитии стал нормой, а принимаемые «наверху» решения (12 раз!) об ускорении научно-технического прогресса и интенсификации производства хронически не выполнялись. Производительность труда росла медленно. Сложилась четкая ориентация на форсирование производства и экспорта нефти и газа.

Рыночные реформы конца 80–90-х годов прошлого столетия не были доведены до конца, нехватка политической воли не позволила создать эффективную рыночную инфраструктуру, современную предпринимательскую конкурентную среду, а главное – кардинально изменить устаревшее и заболевшее общественное сознание. В 90-е годы тоже говорили об инновациях, модернизации и повышении конкурентоспособности производства, но реальных прорывов не произошло.

Казалось, что в начале XXI века в послеельцинские годы страна встанет на путь модернизации и инновационного развития. И хотя разговоров и призывов на сей счет было и есть хоть отбавляй, заметного сдвига в этих направлениях не произошло. Застой на путях инновационного развития вновь стал реальностью. Более того, наметилось отступление к советской экономической модели, появились огромные отстойники устаревшей и ставшей ненужной техники на наших заводах. Но похоже, что теперь появляется надежда на реальное вступление страны на новый путь.

В статье «Россия, вперед!» Дмитрий Медведев отмечает, что «мы должны смотреть на свое прошлое трезво» (но для этого надо принести официальное и церковное покаяние за это прошлое), и задает вопрос: «Должны ли мы и дальше тащить в наше будущее примитивную сырьевую экономику, хроническую коррупцию, застарелую привычку полагаться в решении проблем на государство?..» И отвечает: «В течение ближайших десятилетий Россия должна стать страной, благополучие которой обеспечивается не столько сырьевыми, сколько интеллектуальными ресурсами: «умной» экономикой, создающей уникальные знания┘ Считаю технологическое развитие приоритетной общественной и государственной задачей┘ Чем «умнее», интеллектуальнее, эффективнее будет наша экономика, тем выше будет уровень благосостояния наших граждан».

* * *

Итак, четко поставлена задача встать на путь модернизации и инновационного развития. Но для этого нужна настоящая стратегия перехода на инновационную модель экономического роста, нужны конкурентные программы создания национальных инновационных сетей, территориальных кластеров, технополисов, венчурных бизнесов, бизнес-ангелов и т.д. То есть речь идет о новом этапе рыночных реформ, о поддержке инновационного бизнеса. Мировой экономический кризис 2008–2009 годов дает реальный импульс к вступлению нашей страны на такой путь. Более того, к рывку в этом направлении.

Но остаются открытыми «проклятые» вопросы. А способна ли наша страна встать на этот путь? А способно ли руководство страны, подобно Петру I, реализовать идею системного ускорения научно-технического прогресса? Никогда в прошлом экономика нашей страны на такой путь не вставала. Зрелая рыночная экономика стран Запада и Японии стоит на этом пути уже как минимум три десятилетия. А нынешний экономический кризис лишь ускорит движение в этом направлении. И, абстрактно говоря, мы вновь можем отстать от них в еще большей мере. Ведь внутренние инновационные механизмы там работают уже давно. Надеюсь, что мы сумеем справиться с этой задачей, если проявим наконец реальную политическую волю для ее воплощения в жизнь.