Три дня в октябре

Каждая фракция, покинувшая зал заседаний, выписала себе «правоту».
Фото РИА Новости

Кризис в Думе проходит, а его уроки не извлечены. Каждая из партий – участниц кризиса, пассивных или заводил, выписала себе «правоту» и дальше двинулась по своим делам. Но всякий кризис что-то вскрывает; наш – не исключение.

Кстати, а что за кризис?

Его назвали парламентским, хотя парламент не прекращал действия. Дума у нас имеет особую роль: она действует, но не показывает. Она важна, но ни для чего не показательна. Главное, не она представляет спектр действующих сил страны, а скорей правительство и Интернет. Поэтому, кстати, мы обычно не знаем, кого назвать в перечне сил России – выдумывая политический спектр наспех и наугад. Кризис начался с того, собственно, что Лужков во вторник оборвал лидера коммунистов Москвы Владимира Уласа, просившегося на прием обсудить результаты выборов, а на другой день вице-спикер Морозов – эсэров в Думе. То есть с отказа разговаривать. Может быть, это кризис общения? В прессе костер взлетел до небес – и опал, едва выяснилось, что президент не станет встречаться. Не был ли кризис медийным или, как говорят, виртуальным кризисом? В чем истина, брат?

Коммунист Анатолий Локоть, вероятно, справедливо указывал на жесткость ЕР, которая не дала проигравшим «выговориться на заседаниях, выпустить пар». Но звучит это заявление жалко. Что же, они и к президенту пойдут с этим отработанным паром? Олег Шеин «требует детального разбора 11 октября в Астрахани» – от кого? Детальный разбор – не дело президентов. Президент может взглянуть на подборку деталей, оценив ее объективность, не более. Вопль «бандиты заняли все участки» – не детальный разбор.

Истина известна в досудебном порядке

Что-то, конечно, нарушено, но что? Как ни старались, за 20 лет не уверили Россию, что виновен тот, кто найден виновным в суде. И за истиной в суд не ходим, и никакой судебной истине не поверим. Суд не то чтобы не уважаем – суд неинтересен именно в вопросах виновности. Зато виновен тот, о ком «это хорошо всем известно», а кто осужден, у того непруха, а сам он, бедолага, «вроде нас с тобой»... Отсюда выползает туман повальной виновности, где виновны – все или кто угодно. Реальность вообще мерзка, порочна и ложно устроена. Что о ней рассуждать? Переделать бы, и все путем.

Вдуматься, это оборотная сторона нежелания знать факты – а кто и проверял за последние 20 лет у нас какие бы то ни было факты? Деятельный заподозрен, успешный же виноват. Ему нет способа оправдаться. Зная это, он не оправдывается, а отбивается. Не аргументирует, а брызжет слюною в лицо.

Вообще говоря, всем интересно взглянуть на реальную карту нарушений по стране, составленную из независимых источников. Помимо прочего она много рассказала бы нам, как мы обделываем дела. Да и президент узнал бы для себя кое-что новое. Естественно, ни одна партия такой панорамы не даст. Зато сделать это мог бы просто дотошный журналист. Один! Но, оказывается, в большой России нет одного-единственного дотошного журналиста.

Истина неизвестна из СМИ

Зато пресса развернула перед нами яркое полотно. Не фактов – мнений. Пестрая восточная вязь, где каждая сура начинается с «очевидно, что» и «как всем хорошо известно» – если известно, в чем новость? Нам сообщают нечто лишнее, что мы и так якобы знаем, укрепляя в нас дух и веру в себя. Когда надо отразить картину, чем-то выходящую из ряда вон, присоединяют азиатски превосходные степени – «чудовищные фальсификации» и «небывалый, невообразимый подлог». А какие нарушения бывалы и вообразимы? И что такого невообразимого в реальности, если разобрать действующих лиц и их интересы? «Факты вопиют» – да, но почему их не предъявляют в ряд с контрфактами? Почему прессе интересны одни «мнения» о фактах и пересказы мнений, а не фактическая картина? Кстати, ни одна из сторон конфликта не представила свой обзор данных, в примерах и картинках для простаков. Несложное дело. Всего лишь уважение к обществу. Мы потеряли возможность составить полную, противоречивую, то есть реально интересную, картину. Впрочем, все утешились, разойдясь со словами «я же всегда говорил, как мы видим!..» Последнее слово каждый оставил сам за собой.

Воли к политическому общению нет

Коммуникация предполагает общее пространство, если не общее дело. Взаимный эскапизм его отменяет. Когда партии большинства нечего сказать – не оппозиции, но и обществу, тому, которое только-только за нее голосовало! – дело плохо. Где твой праздник победы, брат? Никто не видит радостных, потрясенных триумфом лиц лидеров ЕР. Не слышит эмоциональные, задыхающиеся от волнения слова благодарности. Избиратель простого «спасиба» не дождался; «переходим к повестке дня», и только┘ Так ведь голосовать впредь за бесчувственных не захотят. Распад политических связей может проявляться не только на выборах, у коллапса много жанров и лиц.

Пьяный, по его словам, член партии ЕР Андрей Клюкин явился было в Интернете и наговорил такого, о чем жалеет. Ну а непьяные где были? Из полутора миллионов? Российский государственник – взрывным образом размножающаяся популяция, но в день кризиса – внезапно вымирающий вид. Можно сетовать на бюрократизацию гигантской партии власти; та действительно нуждается в укреплении духа. Но не так ли вела себя и оппозиция? В ядре всех наших держав всегда есть червь сомнения – государство, государство... а не выйти ли вон, на волю?

И коллапс материализовался... на миг

Сладкое слово «выйти» – русский перевод французского «либерте». Выйти на волю! – из крепостной зависимости, из состава... отовсюду выйти вообще. «На выход с вещами!» – не все откликающиеся на зов сохранят свои вещи... даже сохранив жизнь. В этом году тихим 20-летием отмечали вкрадчивый вопрос-провокацию Валентина Распутина на I съезде народных депутатов – а что, если и Россия выйдет из РСФСР? Год – и вышла! Но выходили на свободу с вещами, а вошли в нее без вещей.

«Парламентский кризис... требование пересмотреть результаты выборов тет-а-тет с президентом┘» Утопия подконтрольности – из самых лживых русских утопий. Не один чиновник вострепетал с 14 по 16 октября, с чувством ужаса и... неясной надежды. Сладкое виденье государства, растворяющегося кубиком рафинада в чае, исторгло в радикалах дружное «Ах!..» – ах, как славна фраза «оппозиция покидает парламент» (то есть место, где она, собственно, является оппозицией, а не группой частных лиц)! Это ль не заря свободы? Вслед за чем и остальные должны, покинув свои места и домы, перейти куда-то... на улицу... Рабочие – перекрывать дороги, дорожники соберут форумы инноваторов, учителя пойдут к Фурсенко стучать касками, одолженными у шахтеров, последние же – в Москву, учить всех жить. Как в Бухаресте 90-х, где вышедшие из шахт шахтеры с арматурой в руках бегали по площадям, ища, кого поучить.

Пустынная русская идея – в том, чтобы все перестали быть собой и настал праздник. Праздник душе нужен, праздник! Тем временем организаторы праздника прицениваются к оставленным местам, перераспределяя их меж собой в порядке целесообразности. Да, всего три дня, да, виртуально, а все ж... Были, были другие – три дня в августе 91-го... От того «праздника» 18 лет мы обитаем по другим государствам. Невиртуально.

Народничество с нами

Речь оппозиции до чудовищного скудна. Как утренние мусоровозы, они все громыхают пустыми железными коробами «народа» и «власти». Политической тарой, лет сто как устаревшей. Иногда приятно услышать, что ты «народ», но не каждый же день. И чертовски хочется слышать русскую речь, которая предполагает ответ с аргументами, дожидающимися контраргументов... А не песий лай, вслед чему – ряд глухих ударов, скулеж да рычание по углам.

Им в тягость усложненное государство с сильным и плюралистичным обществом домохозяев. Где президент не государь и не может «пересмотреть результаты выборов» – а хотели бы, чтобы мог. По-простому так – как «хозяин земли русской», «излюбленный вождь». Но не без хитрецы – сойтись без лишних глаз да поторговаться, глядишь, что-нибудь вождю и продать.

Эх да торговый мы народ!

К празднику перед Кремлем мэр Москвы разворачивает пестрый базар, бывало, сам становясь к прилавку. К выборам торговые ряды незримо вытягиваются вдоль всей России, но без музыки и шатров. Партии торгуются с губернаторами и другими властями, сколько им дать и за сколько. Власти как монополист (ограниченный лишь своим множеством да хитрованством) стараются заключать поболее сделок на этом коротком рынке. Продавая по три–пять входных билетов на место, за расчетом отошлют к... избирателю. А избиратель – знал? Игра так азартна, что забыли вести избирательную кампанию, да что там – позвать избирателя на участки. Избиратель голосует малым числом, а то и случайным образом. А победители настолько важные люди, что не извещают, за кого он проголосовал.

Большие люди

Вообще у нас слишком многое перешло из общества в руки важных людей. Важным людям некогда вести диалог – «мы обсуждаем другие вопросы... У нас много общественных организаций, где могут обсуждать ваш вопрос», как сказал Юрий Лужков Владимиру Уласу. Улас, кстати, так и не дошел ни до одной из таких. Общественные организации интересуют его еще меньше, чем прием у Лужкова.