К вопросу о ресурсном проклятии

Нефтяные и газовые платформы в море – объекты повышенной опасности для тех, кто там работает, и для окружающей среды
Фото Reuters

За годы реформ мы нарисовали для себя два образа экономики России.

Первый образ – это нефть, газ, сталь, медь, никель, лес и рыба. Большая и неэффективная структура обмена, обмана, усушки, утруски и инвестирования за рубеж нефтяных денег. Взятки, коррупция, увядающие тяжелая индустрия и военная промышленность советских времен, неэффективное малопроизводительное сельское хозяйство. Да еще немного информационных технологий, науки и инноваций в утешение, чтобы уж не было совсем грустно.

Второй образ – это нанотехнологии, обширная академическая наука, суперэффективные российские программисты, а нефть, газ, металлы – они на заднем плане. Пока они еще финансируют инновационный сектор, но скоро все станет наоборот.

Можно спросить кого угодно – коммуниста и либерала, националиста и западника, демократа и авторитариста, дирижиста и либертарианца, – ответ будет одинаковый. Все выберут второй образ. Конечно, они по-разному ответят на вопросы, кто виноват и что делать, но вектор движения укажут один и тот же.

Это прекрасно, когда в стране достигается такой консенсус. Вот только непонятно, почему есть ли консенсус, нет ли консенсуса – а результат один: движение либо идет слишком медленно, либо не идет вовсе.

Кто же мешает нам всем двигаться туда, куда мы все хотим?

Одно время говорили, что дело в «ресурсном проклятии» – мол, при плохих институтах и большом количестве ресурсов лень и коррупция обязательно возьмут свое, и никаких инноваций не будет. Другие утверждали, что ресурсное проклятие до конца инновации не проклинает и некоторые щелочки для технического прогресса и инноваций остаются. Но независимо от того, какую роль в наших проблемах играет ресурсное проклятие, есть им теоретическое объяснение или нет, решить эти проблемы мы не можем.

И возникает естественный вопрос: а если задача так плохо дается, так упорно не решается, несмотря на все усилия, то не ошиблись ли мы в выборе задачи? Ту ли задачу мы решаем? В ту ли дверь мы так упорно рвемся? Я не спорю, нанотехнологии – это хорошо, nano-bio-info-cogno – вероятно, еще лучше. Но любой бизнесмен знает, что сбыть даже очень хороший товар невозможно, если у товара нет покупателя. Ладно, смягчим немного формулировки. Скажем так: если покупатели есть, но их мало и потребность даже у самых настойчивых из них (самый настойчивый – конечно, правительство) весьма абстрактная, идущая скорее из головы, чем из желудка.

Страны, похожие на нас

А теперь посмотрим на те страны, которые во многом похожи на нас – земли много, населения мало, климат суровый┘ Прежде всего Австралия и Канада. И какая у них экономика? Nano-bio-info-cogno? Да, инфо- и нано- есть, даже био- и когно- немного присутствуют. Но основа не в этом, а в той же самой торговле ресурсами, от которой мы на словах хотим бежать как черт от ладана. А они не бегут и спокойно торгуют нефтью, газом, углем, ураном, алмазами, золотом, зерном и овцами. И не считают при этом себя дикарями. И кто же из нас ошибается?

Далее, посмотрим на этот вопрос еще с одной стороны. Да, безусловно, информационно-коммуникационные технологии, биотехнологии, медицина, генетика и т.д. очень важны. И будущее человечества и всей планеты от них, несомненно, зависит в очень высокой степени. Но то же будущее всех людей и тем более планеты Земля не менее сильно зависит от количества минеральных ресурсов, методов их добычи и переработки, от изменений климата, от решения экологических проблем, от эффективности борьбы с техногенными и природными катастрофами. И, хотя без современных средств сложнейшие проблемы выживания Земли и землян не решаются, сами эти проблемы много ближе к ресурсам, горному делу, недропользованию, природопользованию, чем к nano-bio-info-cogno.

Так, может, нам, глядя на земные проблемы, а также на Канаду с Австралией, этим и стоит заняться? Моему оппоненту будет легко ответить, что Канада и Австралия – маленькие страны, 32 и 21 млн. жителей соответственно против 142-миллионной России. И как мы, гиганты, можем ориентироваться на таких карликов?

Ну, во-первых, они – не такие уж и карлики (2-е и 6-е место по площади, а в сумме их территория равна территории России), по плотности населения они уступают нам всего в 2–3 раза, а, во-вторых, эти карлики неизменно находятся в списках самых безопасных для туристов, самых комфортных для жизни, самых экологически чистых и т.д. И это несмотря на суровые природные условия и масштабную добычу полезных ископаемых! Кроме того, эти страны – признанные лидеры в технологиях поиска, добычи и первичной переработки полезных ископаемых. Конечно, это в основном не нанотехнологии, но и здесь лидерство тоже не очень просто, весьма полезно, а в некотором смысле даже и почетно. Каждый сам выбирает свои цели, но, на мой взгляд, лучше быть в этих списках, чем делить звание самой великой энергетической державы с Саудовской Аравией, Кувейтом и Ираном.

И работы, чтобы очутиться рядом с Канадой и Австралией, нам предстоит немало. Мы привыкли рассчитывать на то, что найденная нефть никуда от нас не уйдет, а новая нефть при такой территории завсегда найдется. Но не так все просто.

В наших руках нефть, и в ней отражается наше будущее. Фото Reuters

Перечень потерь

Еще в советское время наше самое крупное нефтяное месторождение Самотлор стало почти эталоном бессмысленно загубленных запасов из-за хищнической добычи. Максимум добычи нефти был на нем достигнут в 1980–1981 годах, всего через 15 лет после открытия (при стандартной пессимистической оценке 25–40 лет), и с тех пор, несмотря на все усилия, увеличить добычу не удалось.

Коэффициент извлечения нефти (доля запасов, которую нам реально удается добыть) с советских времен упал с 40% до одной трети, а в мире, наоборот, повысился в среднем от тех же 40% до почти половины запасов (в Калифорнии – до 60–65%). В России объем сжигаемого в факелах газа за последние годы возрос с 1–1,5 до 2,5–3% общей добычи газа, тогда как в США за тот же период времени этот показатель снизился с 1 до 0,3–0,4%. Объем бурения нефтяных скважин (разведочных и эксплуатационных) с советских времен сократился в 6–7 раз, несмотря на заверения ведущих компаний, государственных и частных, что геологоразведка идет в плановом режиме и извлеченная нефть компенсируется разведанными запасами. На каждые 2 млн. тонн добытого угля у нас приходится жизнь одного шахтера (в США и Австралии – на 25–40 млн. тонн). Печальный список жертв и потерь можно было бы продолжать и дальше, но на этом остановимся.

Не лучше положение и в более модных и «высокотехнологичных» отраслях недропользования. Только волевое решение Владимира Путина остановило строительство нефтепровода непосредственно по берегу Байкала. Однако бумажные и горнодобывающие комбинаты из года в год продолжают загрязнять воду Байкала и других водоемов с крупнейшими на планете запасами пресной воды. Не в нашей стране изобретены технологии бурения нефтяных скважин из-под воды, 3D и 4D-сейсморазведка, глубокое горизонтальное бурение промысловых скважин, гравитационная и магнитная градиентометрия и т.д. Хотя идеи советских (российских) ученых сыграли немалую роль в истории многих современных направлений разведки и освоения месторождений полезных ископаемых, но в списке массово используемых приборов и методик наших разработок практически нет.

Если скажут, что и эти задачи слишком малы для такой великой и обширной страны, то к ним можно присовокупить проблемы прогноза землетрясений и других природных и техногенных катастроф, всемирное потепление (по разным оценкам, от одной шестой до одной трети всего всемирного потепления приходится на российские зимы), освоение недр Арктики и Антарктики, исследования необычных форм жизни в глубинах Мирового океана и в антарктическом льду, происхождение жизни на Земле и т.д. А тем, кто ближе к земле-матушке, надо обязательно напомнить про наши неизбывные российские дороги, про безобразные по цене, качеству и дизайну новостройки, про свалки, окружающие все крупнейшие города, про тундру, обезображенную незарастающими следами давно проехавших машин, про гниющие водохранилища Волги и сибирских рек, про загубленное Аральское море.

Эта статья – не призыв в директивном порядке закрыть «Роснанотех» и открыть «Росприродопольз». Не дело государства подменять раздачей слонов стремление бизнеса заработать на том, что нужно людям или просто модно. Но все же лучше выделять деньги тем, кто делает что-то продаваемое в нынешней России, на стимуляцию того, что сможет само развиваться, чем на задачи, основанные лишь на логике престижности в данную минуту и рабском копировании любых (добрых и злых, полезных и бесполезных, умных и глупых) действий правительства Соединенных Штатов.

На мой взгляд, первое, с чего стоило бы начать, это хотя бы догнать Австралию и Канаду, Норвегию, США, ЮАР и других лидеров горнодобывающей промышленности, встать вровень с ними. Для скорейшего решения задачи именно на этом этапе нужен максимальный вклад государства. Было бы очень хорошо самостоятельно дойти до лучших технологий нашего времени, еще лучше – предложить другие, превосходящие их, но самый быстрый путь – это именно покупка со всем набором оборудования, инструкций и программного обеспечения. Так как в геологии и горном деле ничего нельзя повторить в точности, нет двух одинаковых месторождений и даже двух одинаковых горных массивов, складок или разломов, то любая технология непременно должна будет пройти акклиматизацию, включающую приспособление как к нашим горно-геологическим условиям, так и к нашей законодательной базе и даже к культуре производства.

С момента акклиматизации технологий начинается второй этап, не столь дорогостоящий, как первый, но еще более взяткоемкий и связанный с большим количеством безрезультатных трат и не оправдавших себя инвестиций. Это период попыток движения вперед от существующего в мире технико-технологического и научного уровня. Как известно, науку проще всего двигать вбок и назад, поэтому этим займется большинство «честных изобретателей». Например, они постараются подковать блоху – прыгать она, как известно, перестанет, зато будет наша и подкованная. А нечестные, коих около дармовых денег всегда больше, чем честных, будут просто вешать ненужные бантики или в патриотическом раже красить «изделия легкие Европы» суровой эмалью стен коммунальных подъездов. Однако без этого периода не обойтись – труды немногих честных и талантливых могут и должны перекрыть все бесплодные затраты на кормление жуликов, халтурщиков, честных неудачников, их друзей и родственников.

Что может наука

И здесь, как мне кажется, есть замечательный простор для различных «нанотехов» и «инноваторов». Пусть их знания и закупленное дорогостоящее оборудование послужат не только для утирания носа американским конкурентам во главе с госпожой Вандербильд, но также решению более близких нам проблем. Сумеют – честь им и хвала, не сумеют – пусть попытаются еще раз; если еще раз не получится, тогда им выбирать – решать актуальные задачи до десятого пота или демонстрировать шанхайских барсов Остапу Бендеру, ну а Министерство финансов и Государственная Дума должны определить, на что лучше тратить федеральный бюджет.

Впрочем, не все так просто, очень многие успехи советской науки определялись не правильным выбором тематики, а, наоборот, неследованием научной моде и задачам практики. Многие ученые АН СССР продолжали решать те задачи, на которые их американские, японские, немецкие и т.д. коллеги давно махнули рукой, и именно за счет неторопливого продвижения по заброшенным другими дорожкам добились успеха.

Третий этап должен был бы начаться с резкого увеличения геологических поисковых и разведочных работ, ибо те страны, которые рассчитывают на длительные доходы от продажи полезных ископаемых, обычно уже имеют разведанные запасы, в 50–100 раз превосходящие современное потребление. Например, запасы нефти в Кувейте оцениваются в 110 объемов нынешней годовой добычи, в Саудовской Аравии – в 80, в Канаде – даже в 180. Запасы золота в ЮАР примерно в 50 раз превосходят годовую добычу, запасы урана в Австралии – в 90 раз и т.д. Разумеется, все эти цифры спорны, есть другие оценки, уступающие этим в полтора-два раза, да и вообще мы не можем достоверно оценить ни объем потребления, ни требования к качеству запасов во второй половине века. Однако запасы достоверно разведанной нефти в России, всего в 15–20 раз превосходящие нынешнюю годовую добычу, явно недотягивают даже до минимальных требований к запасам главного экспортного продукта (самое грустное, что оценки запасов опять получают гриф «секретно», как будто рядовым избирателям и дела не должно быть до подобных проблем).

Прирост запасов – это чрезвычайно важная задача, но все же третий этап в нашем понимании – это не только и не столько увеличение объемов геологоразведочных работ, а главным образом новое состояние научно-технического развития страны. Но, чтобы не только догнать, но и перегнать, нам мало закупить, скопировать, освоить и усовершенствовать новые технологии, нам нужно сделать много большее – переломить самих себя через колено. Не бросать окурки (обычно непогашенные) мимо урны, не разводить свалок в лесах, на горных разработках и просто на улице. Беречь доставшиеся нам от Бога ценности – пресную воду, чистое небо, девственный лес, богатые недра. Не жить так, как будто мы завтра уезжаем и оставляем дом врагам.

Сумеем – нас ждет достойное (ох, как нынче опошлили это слово!) будущее. Не сумеем – значит, вернемся к великим проектам. То ли к нанотехнологиям с наноуспехами. То ли к мегатонным бомбам с мегажертвами. В лучшем случае – к статусу великой энергетической державы (при росте нефтяных цен) или сырьевого придатка, когда цены на нефть падают.