Исламские тезисы

Новое поколение мусульман приобщается к исламу с детства.
Фото Reuters

Об исламе и мусульманах в нашем отечестве за последние годы написано немало. Однако публикации эти в основном посвящены частным проблемам. Обобщающие работы на глаза почти не попадаются. На пространстве одной газетной полосы описать состояние мусульман и ислама в России невозможно. Поэтому позволю себе предложить лишь тезисы, сугубо рабочие соображения, с которыми можно соглашаться или спорить.

Привыкание к исламу

1. Дату начала возрождения православия в нашей стране назвать легко: 1988 год, тысячелетие принятия на Руси христианства. Сказать то же самое об исламе затруднительно, если вообще возможно. Я бы с большой долей условности отметил 1990 год, когда была образована тогда еще всесоюзная Исламская партия возрождения. Почему именно это событие? Потому что мусульманам, несмотря на препоны и торможения, было дозволено собраться самим, по собственному желанию, и изобрести нечто негосударственное, не одобренное в высших инстанциях. Советская власть «проглотила» или «прозевала» создание этой партии.

Условен и термин «возрождение», ибо ислам никогда не умирал. Понятие легализации ислама, которое предложил председатель Совета муфтиев России Равиль Гайнутдин, вполне обоснованно. Но ведь о возрождении говорят также после тяжелого недуга, а ислам «недужил» целые десятилетия. Однако сейчас речь не о возрождении или легализации ислама, а о том, что мусульманское сообщество представляет собой сегодня, какие тенденции внутри него развиваются.

Понятие российского (тем более постсоветского) ислама не совсем корректно. Разнообразие этнических культур и истории татар, башкир и народов Кавказа обозначили различия в их религиозной традиции, что определило наличие двух разных исламских ареалов, не подпадающих под некое общее определение. Российский ислам как гомогенный феномен не существует, точнее говорить «ислам в России».

2. В начале XXI века ислам в России снова стал «своим». Несмотря на все сложности и противоречия, вопреки существующей исламофобской тенденции, ислам, с его написанной на непонятном арабском языке священной книгой, ислам, запрещающий водку, ислам, часто непослушный, среди приверженцев которого сам бен Ладен, признан в обществе частью российской традиции, истории. Россиянин освоился с тем, что его сосед, татарин или кавказец, – мусульманин. Россия вторично легализовала свою поликонфессиональность.

Впервые это произошло в конце XIX – начале XX века, когда на собственном горьком опыте власть и общество Российской империи пришли к выводу о неизбежности, а значит, необходимости мирного сосуществования конфессий. По замечанию президента Татарстана Минтимера Шаймиева, «именно периоды обострения отношений и привели к пониманию неэффективности противостояния, способствовали постепенному складыванию модели гармоничного и мирного сосуществования конфессий...» Эта мысль находит подтверждение в прекрасной книге казанского ученого Ильдуса Загидуллина «Исламские институты в Российской империи» (2007).

Возможно, это прозвучит парадоксом, но и недавние противоречия и конфликты стали доказательством в пользу поддержания такого рода гармонии. Конечно, идея столкновения цивилизаций обрела своих сторонников, но ее главным источником послужили события за пределами России. Даже исламские радикалы по большей части избегали прямых выпадов против православия.

Ислам вновь стал привычной частью мировоззрения и идентичности мусульманских народов. В этом, разумеется, нет ничего удивительного, если не принимать во внимание советский агрессивный, обязательный для всех атеизм. Исламская идентичность выражена интенсивнее, чем идентичность православия, что объясняется тем, что мусульмане составляют меньшинство и приверженность своей религии является для них естественной формой самозащиты. Обращение к исламу, чувство принадлежности к мировой умме способствует преодолению комплекса младшего брата.

Новое и старое

3. Мусульмане России принимают участие и одновременно находятся под воздействием процесса «глобализации ислама», означающего стремление утвердить в нем (исламе) единую идеологию и систему ценностей, укрепить транснациональность ислама, религиозную солидарность перед лицом Запада. Конечная цель исламской глобализации невыполнима, но в некоторых ситуациях, на определенных отрезках времени она проявляется заметно. Особенно когда главными ее носителями выступают радикалы.

Для российских мусульман глобализация ислама помимо всего прочего – проблема самоидентификации. Осознание своей принадлежности к мировой умме вступает в противоречие с охранением собственной этнокультурной версии ислама. Дихотомия свое–универсальное решается в России особенно болезненно. Во-первых, потому, что ислам в России – географически перифериен, а во-вторых, эта периферийность в советскую эпоху перешла в почти тотальную закрытость. После падения «южной берлинской стены» столкновение с иным (фундаменталистским, ваххабитским, арабским и пр.) исламом было неизбежно как по политическим, так и по чисто религиозным соображениям. Неприятие было жестоким и взаимным. К тому же в ходе его татары, башкиры, но особенно кавказцы стремились избавиться от имиджа «плохих мусульман», который достался им в наследство от советских времен.

4. Однако в середине нынешнего десятилетия взаимная непримиримость начинает сочетаться с готовностью к диалогу с «противником» – если не на поле религиозной догматики, то в сфере идеологии. Имеет место известная конвергенция: и новый, радикальный и традиционный ислам роднит стремление интенсивнее шариатизировать общество; их позиции практически едины в критике экспансии Запада, в особенности Америки в мусульманском мире. Правда, радикалы разделяют идею конфликта цивилизаций, в то время как традиционалисты считают ее ложной.

Переплетение нового и традиционного ислама – феномен объективно неизбежный, поскольку обе стороны исходят из приоритета ислама и необходимости его утверждения (если угодно – экспансии).

5. Относительно новой тенденцией стала политизация традиционного ислама. Наиболее интенсивно она развивается на Кавказе – в Дагестане и Чечне, где местные тарикаты становятся одновременно и субъектами политики, и ее инструментом. Причем в Чечне президент Рамзан Кадыров превращает ислам в рычаг для консолидации общества.

На севере Кавказа происходит общая демодернизация общества, что способствует его дальнейшей исламизации. Приоритет в регионе остается за локальной традицией, что в итоге обесценивает федеральное законодательство, а местная администрация действует самостоятельно, не считаясь с волей Центра. При этом чем больше тамошняя номенклатура поступает независимо, тем больше она на словах выражает лояльность Центру. В особенности это типично для восточной части Северного Кавказа, который иногда называют «внутренним зарубежьем».

Опасность обособления

6. Повсеместно, но активнее на Северном Кавказе, наблюдается стремление сформировать своего рода «исламское пространство». Такое пространство «сгущается» в Дагестане и Чечне, других республиках региона, его признаки можно увидеть в Татарстане, Башкирии. Восстанавливается система вакфов, появились зачатки исламской банковской системы, де-факто легализовалась и поощряется, причем не только духовенством, но и некоторыми политиками, полигамия, популяризируется исламская женская мода. Где-то запрещены игорные дома и сауны, в Дагестане наложен запрет на гастроли целого ряда эстрадных исполнителей. На ум невольно приходит положение из программы Исламской партии возрождения о необходимости создания условий для того, чтобы мусульманин мог следовать исламскому образу жизни. Похоже, этот пункт программы ИПВ ненавязчиво выполняется. Кого-то это раздражает, но давайте признаем и то, что мусульмане имеют право на свое религиозное самовыражение. Лучше, конечно, чтобы оно не шло вразрез с федеральным законодательством. Впрочем, полностью избежать противоречий, например по вопросу о полигамии, не удастся. Но на то мы и поликонфессиональная держава, чтобы мириться с кое-какими несостыковками.

Ислам – неотъемлемая часть нашей жизни. Мы ощущаем его присутствие. Фото Александра Шалгина (НГ-фото)

Беспокоит другое, а именно проявляющееся у части мусульман стремление к обособлению. То в 2008 году заговорили о создании в московском районе Бутово мусульманского микрорайона и даже об организации в нем «мусульманских патрулей» для защиты от набегов немусульманских националистов. (Страшно подумать, к чему привело бы появление такого «гетто».) То от имени «Интернационального союза поддержки трудовых мигрантов» призывали к созданию исламского профсоюза. Накануне 8 марта нынешнего года Духовное управление мусульман Нижегородской области призвало не покупать выращенные в Голландии цветы – на том основании, что там не уважают ислам. В свое время выдвигались претензии к государственному гербу, на котором был усмотрен христианский крест. Это все, конечно, эпизоды, неадекватная реакция на реальную и мнимую исламофобию. Но нам в России любое конфессиональное обособление опасно. Кстати, я не разделяю восторгов по поводу «религизации» российской армии┘

Три поколения

7. В начале этой статьи было обещано не затрагивать проблему возрождения-легализации ислама. Однако волей-неволей этого сюжета придется коснуться. В разной степени и с разной отдачей в возрождении приняли участие сразу три поколения имамов, муфтиев, проповедников, «светских мусульман». Обозначим первое поколение – «старики», то есть те, кому сегодня за 80, второе – нынешние 50–60-летние «ребята», в самом начале 90-х еще не достигшие 40-летнего рубежа (или чуть перевалившие его), третье – 30-летние. Основной груз мусульманской «перестройки» пришелся на второе поколение. Не назову ни одного имени. Хотя бы потому, что каждый из «ребят», несмотря на неоднозначность мысли и действия, достоин отдельного упоминания. Сотворенное ими когда-нибудь будет описано академически, так же как и будет оценено в контексте российской истории. У них были конкуренты на обоих флангах: на одном – искушенные в тонкой политике и приспособившиеся к атеистическому режиму советские старики, на другом – вкусившие от зарубежного образования честолюбивые юноши, отторгавшие местную традицию и выступавшие от имени исламского универсализма (на самом деле бывшего одной из версий арабского ислама). Молодые конкуренты были опаснее. Их уровень знаний был высок, а мастерство проповеди отточено в аль-Азхаре, аз-Зитуне, аравийских и кувейтских университетах.

Но среднему поколению удалось не только сохранить свое влияние, но и найти общий язык со многими молодыми выпускниками зарубежных вузов, убедить их в необходимости синтеза универсалистского и «своего» ислама. Думаю, что сегодня появляется еще одно, четвертое за последнее десятилетие «новое молодое» поколение исламских проповедников. Это поколение, что называется, «не нюхало» советской власти, не всегда понимает того, что было сделано в ходе исламского возрождения, и, похоже, что оно также повернуто в сторону универсалистского ислама. Время покажет, прав ли автор этих строк, но, кажется, имамам и улемам предстоит вновь заниматься перевоспитанием единоверцев.

Активные, энергичные, радикальные

8. Сегодня перед молодежью (не только мусульманской) стоит право религиозного выбора, в том числе между конфессиями. Конкуренция между религиями существовала всегда. Вопрос этот очень щекотливый, и представители каждой религии всегда трактуют его в свою пользу. Точной статистики на этот счет не существует, но можно сказать, что переход в ислам славян за последние 10 лет стал достаточно типичным явлением. Хотя исламизация России в обозримом будущем не грозит. Скорее имеет место отсутствие интереса к православию на фоне энергетики, даже пассионарности ислама.

Наиболее острая конкуренция – внутриисламская. Основные ее векторы – нетрадиционный (радикальный, арабский, ваххабитский и пр.) ислам, традиционный ислам и┘ религиозная индифферентность, о которой мусульманские лидеры предпочитают не распространяться. Хотя на самом деле большое количество мусульман, подобно православным, вспоминают о своей религии по праздникам. В основе их приобщенности к исламу зачастую лежат чисто политические события – Ближний Восток, Афганистан, совсем недавно Чечня.

9. Сегмент радикализма в численном выражении сравнительно узок, зато очень активен. Его значение велико для Северного Кавказа. Но исламистская оппозиция там атомизирована, не имеет единого центра, хотя по-прежнему способна наносить болезненные удары по федеральным, прежде всего правоохранительным структурам. На весьма популярный вопрос о способности возобновить теракты за пределами региона ответ будет скорее отрицательным.

Что касается татаро-башкирского ислама, то здесь радикалы, несмотря на относительную незаметность, все же занимают небольшую, но устойчивую нишу. Их присутствие отмечено едва ли не во всех российских регионах, где проживают мусульмане. Глядя на карту, на которой зелеными звездочками отмечены их ячейки и «кружки» (по пять–десять человек), может возникнуть ощущение, что Россия буквально опутана сетью исламского радикализма. Но это только ощущение. Да, радикалы обладают неким потенциалом, но реально он может быть реализован (и то частично) лишь при общем обострении политической и социальной ситуации, что непосредственно от религии не зависит. Зато зависит от того, как будет складываться в стране общая ситуация. В частности, чем обернется экономический кризис.

Ислам в политике

10. Найдена достаточно разумная и корректная форма отношений между государством и исламом. Мусульмане в лице духовенства лояльны власти, хотя время от времени и допускают критические высказывания в адрес отдельных политиков.

Имевшие место попытки Кремля выстроить «исламскую вертикаль» уступили место пониманию того, что сегодня ислам в России в организационном плане полицентричен и не может иметь одного лидера. В свою очередь, понизился накал противостояния между отдельными исламскими центрами, что позитивно сказывается на состоянии дел в мусульманском сообществе.

11. Ислам остается фактором внешней политики России. При этом на мусульманском направлении вряд ли эту политику можно признать успешной: она лишена должного профессионализма, и я бы назвал ее постсоветской самодеятельностью. Поневоле вспомнишь безвременно ушедшего из жизни замминистра иностранных дел, блестящего арабиста Виктора Посувалюка. Но сейчас речь не об этом.

Речь – о задействованности в международной политике российских мусульман. Их присутствие в этой сфере, хотя и не видится слишком очевидным и, так сказать, весомым, зато по-своему эффективно. Оно носит по большей части неофициальный характер. Их встречи, контакты с мусульманскими политиками способствуют взаимопониманию Москвы и исламских столиц. В 2005 году на 32-й сессии глав МИДов Организации Исламская Конференция Сергей Лавров упомянул о роли «татар и мусульманского духовенства в налаживании контактов с ОИК». В самом деле, мусульманские муфтии обрели свое место во внешней стратегии России.

В приведенном высказывании Сергея Лаврова упомянуты только татары. Возможно, это оговорка. Возможно, и намек на то, что некоторые кавказские мусульмане порою создают для России ненужные проблемы. Они, например, возникли в 2008–2009 годах, когда в разных странах таинственным образом были убиты противники президента Чечни Рамзана Кадырова. В уничтожении в Катаре Сулима Ямадаева был обвинен приближенный Рамзана, его родственник, по совместительству депутат Государственной Думы Адам Делимханов. После этого убийства проблемы в мусульманском мире возникли и у самого Рамзана Кадырова, который прилагает усилия по развитию прямых контактов между его республикой и мусульманским зарубежьем.

Впрочем, среди мусульманских политиков России не он один это делает. Практически все главы «мусульманских субъектов» РФ стремятся дружить с единоверцами помимо федерального Центра, выставляя себя не только как часть Федерации, но и как полноценных членов мусульманского мира. Некоторым, например Татарстану, позиционирующему себя как уникальный северный форпост ислама, на этой стезе удалось добиться успехов. Можно предположить, что в условиях кризиса, когда регионы скорее всего станут более самостоятельными, эта тенденция получит дополнительный импульс.

* * *

Тезисы как жанр не предполагают выводов. Но напоследок хотелось бы отметить, что ислам, или, как говаривали в недавнюю старину, «исламский фактор» представляет собой комплекс самых разных религиозных и светских проблем. Этот комплекс находится под постоянным воздействием внутренних и внешних обстоятельств. Разобраться в нем непросто, как непросто сберечь стабильность межконфессиональных отношений.