Видимая рука рынка и невидимая рука демократии

За курсами акций надо следить: рынок есть риск.
Фото Reuters

Мировой финансовый кризис, разразившийся в 2008 году, вызвал вспышку интереса к марксизму. Кто-то считает, что рыночная экономика – это вчерашний день, что рынок как регулятор экономики малоэффективен. Поэтому нужно всё, во всяком случае крупные производства, передать в руки государства. С другого фланга требуют скорейшего введения неограниченной свободы рыночных отношений, упрекая оппонентов в «укорачивании хвоста у собаки в несколько приемов». Хотя более верно было бы другое сравнение: чтобы родить нормального ребенка, нужно его вынашивать девять месяцев и в нормальных условиях.

И японский опыт здесь весьма поучителен – хотя в Японии послевоенные реформы начались не в нормальных условиях, а в довольно специфической обстановке оккупационного режима┘

В 1995 году в коллективной монографии «Эволюция политической системы Японии» российский японовед-экономист Я.А.Певзнер писал: «Перед лицом теории и практики двух последних столетий вся история общества предстает не как провозглашенные Марксом и Энгельсом борьба классов и смена формаций, но как история начавшейся вместе со становлением человеческого общества и никогда ни в прошлом, ни в настоящем, ни в сколь угодно отдаленной перспективе не прекращающейся борьбы между монополией и конкуренцией во всех сферах общественной жизни – при огромном многообразии форм этой борьбы». Главная роль здесь принадлежит демократическому строю, который противостоит монопольным силам.

Очень характерна в этом плане мысль японского ученого Синдзи Фурукава: «Чтобы обеспечить динамичный рост современного индустриального общества, мы должны соединить «невидимую руку» рыночной силы Адама Смита с силой, которую я бы назвал «видимой рукой» государственной политики...». Причем, по мнению Певзнера, комментировавшего эти слова, в наши дни «рука рынка» становится все более «видимой» – а это позволяет шире и эффективнее использовать «руку государства». Напротив, регулирующий фактор, «формируясь в хаосе непрерывной, острой политической борьбы с непредсказуемыми результатами, во многих отношениях носит скрытый, невидимый, зачастую с трудом обнаруживаемый и не поддающийся точному описанию характер».

Но последнее возможно только при демократии.

В Японии послевоенные реформы начались с демократизации. Был до основания разрушен милитаристский режим и его опора – «дзайбацу», финансово-промышленные монополии.

Не так важно, что демократические принципы насаждались насильственно, оккупационными властями. Важно то, что они были поддержаны всем населением, сразу прижились и были дополнены собственными культурными традициями. Уже в мае 1947 года вступила в силу новая Конституция страны, со всеми атрибутами демократического государства. В первые послевоенные годы в Японии в какой-то момент было зарегистрировано более 200 партий, что можно оценивать по-разному, но в первую очередь это характеристика демократичности выборного процесса в стране. Политическая борьба шла и идет в четком и устойчивом правовом поле.

Как все это сказалось на развитии японской экономики, на ходе экономических реформ?

Во время послевоенного экономического бума в ФРГ родился афоризм, ставший общепринятым во всем мире: «Конкуренция – везде, где возможно, регулирование – везде, где необходимо». Но как найти ту грань, где преимущества нерегулируемой конкуренции исчерпаны и возникает необходимость управления?

Скажем, в сфере финансов в Японии был установлен жесткий контроль со стороны государства за внешними операциями. Все они осуществлялись через Экспортно-импортный банк, который расчеты – как с экспортерами, так и с импортерами – вел в иенах по твердому курсу 360 иен за доллар. Иными словами, экспортер не получал валюту. А те, кому она была нужна для закупки сырья и оборудования, обращались с заявками в банк, который и определял приоритеты исходя из общегосударственных задач. В 1964 году, после вступления в МВФ, Япония сняла ряд ограничений по текущим расчетам с заграницей. Курс в 360 иен за доллар был явно заниженным, и лишь в 1971 году в Японии, с ее экспортноориентированной экономикой, национальная валюта стала конвертируемой.

В промышленности была сильная отраслевая регламентация, лицензировался доступ и согласовывались капиталовложения на расширение производства с точки зрения баланса спроса и предложения. Имела место и регламентация цен, например, на рис. В 1960-х годах, когда в Японии был мощный экономический подъем, регулирующие нормы не снимались. Скорее наоборот, вводились новые для предотвращения перегрева экономики и защиты национальных компаний. Так, принятый в 1962 году Нефтяной закон поставил нефтепереработку под жесткий контроль правительства.

Однако в 1970-х годах, после первого «нефтяного кризиса», стало очевидно, что в новых условиях регламентация, подавляя конкуренцию, сдерживает темпы роста экономики.

Началась административно-финансовая реформа 1979–1985 годов. Наиболее заметными шагами при ее проведении была приватизация крупных госкорпораций, в том числе железных дорог. В Нефтяном законе было отменено согласование инвестиционных программ, ослаблен ряд других регламентаций. Административно-финансовая реформа затронула в 1985 году и кредитный контроль, что развязало руки частным корпорациям и ускорило мобилизацию капитала при помощи выпуска акций.

В Японии сложилась система, при которой в сфере кредита меры регулирования были направлены на то, чтобы повышать общий объем сбережений и концентрировать их не в ценных бумагах, а в банковских депозитах. Тем самым сбережения обретали государственную гарантию и в то же время попадали под контроль государства. Для банков устанавливались нормы резервов и размеры процентных ставок. По многим видам кредитов банковские чиновники обязаны были учитывать директивы правительства и центрального банка. Это, отмечает Певзнер, представляло собой «что-то похожее на административно-командные методы», но в условиях преобладания частной собственности и свободного рынка позволило Японии со сравнительно небольшими потерями преодолеть в 1973 году первый «нефтяной кризис» и практически без последствий пройти второй в 1979 году.

Напряженность, вызванная нефтяными кризисами, была снята, но оборотной стороной стали крупные вложения не только в акции, но и в недвижимость. Возникший бум в конечном итоге привел к обвалу курса акций и получил название «мыльного пузыря». Анализируя это явление и его возможные последствия, Певзнер пришел к выводу, что «защитные сооружения, созданные обществом, оказались достаточно надежными для того, чтобы надвинувшийся спад не превратился в стихийное бедствие» и чтобы «при этом не пострадала «природная среда» в виде рынка, конкуренции, собственности». Напомню, что написано это было в 1995 году.

Среди этих «защитных сооружений» надо особо отметить вот что: каждая системная реформа начинается с формирования специальных исследовательских структур. Например, когда стала ощущаться необходимость реформы системы образования, при правительстве был создан Национальный совет по реформе образования из 25 специалистов высокой квалификации, кандидатуры которых были отобраны премьер-министром и одобрены парламентом. За три года совет опубликовал три отчета, в первом определены цели, в последующих – конкретные рекомендации. У общественности полная ясность – что и почему следует менять.

У нас в России судьбоносные решения принимаются келейно и, что самое опасное, по дилетантскому принципу «мне так видится», «мне так кажется»┘

Может ли японский опыт нахождения баланса между «видимой» и «невидимой» рукой в экономике быть использован в России? Может, но начать следует с внедрения в плоть и кровь на всех уровнях демократических принципов, уважения законов, прозрачности работы административных органов. Это как минимум. Причем целью государственного регулирования должно быть развитие конкурентного начала и борьба с монополистическими тенденциями. В Японии это положение включает в свою программу даже буржуазная правящая партия.