Кризис как повод для оптимизма

В трудные времена за изменением экономической конъюнктуры надо следить и реагировать на них быстро.
Фото Reuters

Кризис всегда проявляется не только в макроэкономических дисбалансах, но и на психологическом уровне. Так, август 1998 года запомнился не только финансовыми потерями, но и резким ростом пессимизма и агрессии на уровне повседневности. Но, как ни парадоксально, именно глубокий кризис при определенных условиях способен стать «хорошей новостью», поводом для оптимистического взгляда в будущее.

Оптимизм с мазохическим оттенком

Начнем с наиболее простых и незамысловатых способов оставаться оптимистом, невзирая ни на что. Первый заключается в том, чтобы научиться получать удовольствие от вдруг навалившихся бед. Вот что написал некий мулла Г.Багаутдинов «всесоюзному старосте» Михаилу Калинину вскоре после окончания Гражданской войны: «Потеряв зрение, но неимоверно радуясь завоеванной свободе, я вернулся на родину. Приехав в деревню, узнал о смерти моей матери. Сестры все вышли замуж, и от 15 семей пчел ничего не осталось. Но эти печальные явления нисколько не повлияли на мое радостное настроение, и я повел такую же радостную жизнь».

Второй способ несколько более изыскан. Он сводится не столько к получению мазохического удовольствия, сколько к игнорированию источника раздражения. Ну, например, с помощью следования правилу «позитивные новости должны составлять не менее 50% эфира», введенному в апреле 2007 года на Российской службе новостей ее тогдашним генеральным директором Александром Школьником. Освещение российскими СМИ финансового кризиса вполне соответствует этой стратегии: о нем, как о мертвом, либо ничего, либо только хорошее.

На бирже можно наблюдать, как бизнес ведет себя в условиях масштабной коррупции. Фото Reuters

Смена вех

Кризис может стать источником оптимизма и в ином смысле. Кризис делает рельефными пороки существующих «правил игры», облегчая осознание необходимости не сидеть сложа руки, а действовать, искать эффективные альтернативы. Кризис – аргумент о том, «что так жить нельзя», от которого уже нельзя просто отмахнуться. Анализируя ряд кризисов в странах Латинской Америки в 1980-е годы, Ален Турен видит их позитивный итог в серьезной дискредитации национал-популистской модели. Без разрушения симбиоза государства с ключевыми социальными группами и движениями, характерного для национал-популистской модели, не остановить инфляционную спираль (группы давления не сталкиваются с серьезным сопротивлением при удовлетворении своих требований). А это, в свою очередь, достижимо с помощью реализации основных принципов демократии (или диктатуры, как в Чили, но такое решение оказалось менее устойчивым в долгосрочной перспективе). Индекс Freedom House равнялся в 1980 году 6 в Уругвае (1 соответствует демократической системе, 7 – полному отсутствию политических прав и механизмов их реализации), 4,5 – в Перу, 5,5 – в Аргентине и 3,5 – в Бразилии. В 1989-м он стал равным 1,5 – в Аргентине, 2 – в Уругвае, 2,5 – в Бразилии и Перу.

Новейшая история России также богата примерами кризисов, ставших отправными точками в существенной корректировке или даже радикальной смене правил игры. Размер нефтяной и газовой ренты, находящейся в распоряжении советского правительства, после достижения пиковых значений в 1980–1981 годах начал резко сокращаться. Что вначале обусловило активизацию усилий по корректировке господствующих «правил игры» (широкая антикоррупционная кампания 1983–1984 годов), а затем, после 1985 года, и постановку вопроса об их радикальном изменении.

Зависимость между относительной глубиной падения значений национальных фондовых индексов (на 10 октября 2008 г. по сравнению с максимальным значением за последние три года) и индексом восприятия коррупции Transparency International за 2008 год. Источник: базы данных www.bloomberg.com и Transparency International (www.transparency.org). Индекс восприятия коррупции: 0 соответствует абсолютно коррумпированному правительству, а 10 – абсолютно «чистому».

Либерально- консервативное средство

В качестве традиционного, опробованного еще в 1930-е годы лекарства от кризиса нерегулируемого рынка рассматривается государственное вмешательство. Его сегодня активно используют как на Западе, в странах, прежде считавшихся образцом либерализма, так и в России. План Полсона, одобренный американским Конгрессом, предусматривает, в частности, выкуп государством наиболее «проблемных» ипотечных кредитов и возможность финансовой помощи находящимся в кризисе банкам в обмен на участие в их капитале. В России правительство, действующее через государственные банки и компании, также приходит на помощь находящимся на грани банкротства финансовым институтам, получая в качестве оплаты полный контроль над ними.

На первый взгляд все это свидетельствует о «звездном часе» либерального консерватизма, о котором столь много говорилось в последние годы представителями «идеологического блока» российской властвующей элиты. Основная идея либерального консерватизма заключается в признании необходимости комбинировать рынок и государственное вмешательство. Либерально-консервативный рынок не только возникает благодаря государственному вмешательству (об этом говорил еще Карл Поланьи), но и функционирует исключительно в результате «ручного управления» и контроля со стороны представителей государства. Если коротко и метафорично, то идеал либерального консерватизма видится в рынке, встроенном в «вертикаль власти».

По более вдумчивом размышлении выясняется, что с праздником на либерально-консервативной улице лучше повременить. Действительно, активизация государственного вмешательства наблюдается практически повсеместно. Однако при этом и недоверие к государству принимает поистине глобальные масштабы. И Барак Обама, и Джон Маккейн во время предвыборной кампании критиковали «Вашингтон», то есть существующие институты федерального управления. Причем отнюдь не только за недостаток инициативы, но и за неспособность преодолеть непрозрачный, а значит, и непредсказуемый характер принятия решений.

По состоянию на конец 2007 года в России из всех государственных институтов только президент имел позитивный индекс доверия (то есть число доверяющих этому институту превышает число тех, кто отказывает ему в доверии). Индексы доверия к правительству, Государственной Думе и региональным властям уходили «в ноль» (по данным Левада-Центра). Иными словами, наблюдается своего рода «негативная конвергенция» между прежними антагонистами, Россией и США, равно как и другими странами Запада. Каждая из сторон воспроизводит худшие черты антагониста, не приобретая при этом лучших: рынок без институтов демократии, государственное вмешательство без доверия к «регулятору». Недоверие к государству, налагаясь на его резкую активизацию и вмешательство в функционирование рынка, вместо выхода из кризиса породит дисфункционального «Франкенштейна».

Примечательно, что наибольшие темпы падения фондовых индексов наблюдаются в странах, где степень коррумпированности государственного управления – по оценкам бизнес-сообщества – особенно высока. В лидерах падения Россия и Китай, чьи правительства стабильно имеют репутацию как коррупционных. Инвесторы выводят деньги прежде всего из тех стран, где действия «регуляторов» особенно непредсказуемы и непрозрачны. «Развивающиеся рынки» (к которым относят и Россию) в целом более подвержены финансовому кризису, однако, как видно из рисунка, именно страны с наиболее коррумпированными системами государственного управления находятся в лидерах падения в этой группе (китайский CSI 300 упал на 67,3%, российский РТС – на 65,9%).