Александр Лукин
Минареты мечетей уже вписались в европейский пейзаж, но вписать исламские ценности в культуру современного Запада куда труднее.
Фото Григория Тамбулова (НГ-фото)
Недавно многие СМИ сообщили о том, что высший иерарх Англиканской церкви архиепископ Кентерберийский Роуэн Уильямс предложил включить в британское законодательство некоторые элементы шариата. Эта идея вызвала множество комментариев, однако большинство из них были поверхностными и свидетельствовали о том, что их авторы плохо знакомы с тем, о чем действительно говорил отец Уильямс в лекции «Гражданское и религиозное право в Англии: религиозная перспектива», прочитанной 7 февраля в лондонском здании суда, а также в нескольких последующих разъясняющих интервью.
Рынок моралей
А между тем архиепископ выдвинул предложения о путях решения важнейшей проблемы, стоящей сегодня перед большинством европейских стран: как наладить сосуществование с мусульманскими меньшинствами, которые с каждым годом становятся в странах Запада все больше и влиятельнее (во Франции их уже 10% населения, в Голландии – более 6%, в Германии и Австрии – по 5%, в Швеции и Швейцарии – по 4,5%, в Дании – 3%, в Британии – 2,5%, в США – около 2%) и традиции которых значительно отличаются от традиций большинства населения Европы.
По мнению Уильямса, здесь недостаточно полумер, необходимо коренным образом изменить европейское сознание, как оно сложилось в эпоху Просвещения. В области права, которому и была посвящена лекция, это означает отказ от принципа всеобщности системы права, отделенной от морали как частного дела каждого. Архиепископ считает, что этот принцип, исторически сыгравший положительную роль в борьбе за расширение прав и возможностей большинства и ограничение особых прав различных привилегированных меньшинств, сегодня не отвечает потребностям плюралистических обществ, которые состоят из групп, придерживающихся различных моральных принципов.
Схема, за которую выступает Уильямс, – иная: всеобщее поддерживаемое государством право сокращает свою сферу. Оно остается всеобщим в смысле доступа всех граждан к существующему объему прав, который не может быть сокращен, однако доступ не должен означать обязательного использования всех гарантированных прав. Закон приобретает, таким образом, не позитивный, а негативный, запретительный характер: он запрещает делать что-то, но не заставляет использовать его вопреки моральным принципам.
Все прочие вопросы решаются в рамках существующих параллельно групповых правовых систем, основанных на морали различных общественных групп. Эти системы в какой-то степени конкурируют между собой, так как рассмотрение вопросов в их рамках возможно при согласии всех сторон конфликта. Архиепископ приводит пример врача, отказывающегося по моральным соображениям делать аборт: этот отказ, соответствующий морали его группы, не означает запрета на аборты или на чье-то право делать их. Таким же образом может быть отменен, например, запрет носить хиджаб в общественных учреждениях: общее право дает право неношения хиджаба, но по какому-то групповому вы можете его носить, если не нарушаете этим прав других.
Уильямс прямо называет это внесением в правовую систему рыночного элемента, своеобразного рынка моралей. Не противоречащие общему объему прав нормы шариата становятся естественной правовой системой одной из групп населения. Это, по мнению Уильямса, будет способствовать возвращению морали в законодательство и сосуществованию меньшинств, в том числе мусульманского, с большинством английского общества. Между прочим, согласно английскому законодательству, стороны по взаимному согласию могут решать спор не в государственном суде, а с помощью третьей стороны. В соответствии с этим принципом там уже действует Иудейский суд.
Невыносимость современности
Выступление Уильямса вызвало бурную реакцию. Лидеры мусульманского сообщества, естественно, его приветствовали, но представители правительства и основных политических партий подвергли критике, которая в основном сводилась к указанию на то, что в основе британского права должны лежать британские ценности, а система законодательства должна быть единой и обязательной для всех. Эта критика свидетельствует о стремлении по-прежнему руководствоваться тем, что Уильямс называет «универсалистским мировоззрением, рожденным постпросвещенческой политикой».
Между тем архиепископ поставил ряд важных вопросов. Во-первых, о том, что проблему сосуществования с мусульманами надо решать. Во-вторых, что господствующая на современном Западе идеология, признающая универсальный и внеморальный характер права и основанная на теории естественных прав, этому препятствует. Однако в целом его предложения вряд ли можно признать конструктивными.
Дело в том, что мусульмане (особенно современные) отличаются от всех других иммигрантских групп, которые ранее с успехом переваривала Европа. Если до недавних пор иммигранты пытались по мере возможности сохранить свою уникальную культуру и занимали в ее отношении оборонительную позицию, то с современными мусульманами, особенно их радикальным крылом, все обстоит по-другому. Моральная система, которой они придерживаются, настолько отлична от западной, что многие из них считают современное западное общество адом на земле, достойным уничтожения.
Укреплению этого убеждения способствует идеология естественных прав, которая во многом способствовала отходу западной цивилизации от традиционных, христианских ценностей. Высшими ценностями, целями общественного развития эта цивилизация объявила достижение материального достатка и расширение политических прав сами по себе. Пусть моральные принципы иудаизма и вышедших из него христианства и мусульманства различны, однако любая из этих религий провозглашает целью жизни не внешнюю свободу и материальный достаток, а духовное развитие, самосовершенствование человека в соответствии с божественным идеалом. Несмотря на все различия в этом идеале, ранее мусульманам было легче приспособиться к обществу, провозглашавшему мораль Нового Завета, чем к современному обществу с его ценностями наживы и личного благополучия, то есть обществу, которое не только с точки зрения Корана, но и с точки зрения признаваемой мусульманами Библии поклоняется греху. «Ошибки» христианского общества можно было исправить или терпеть, но общество греха можно только уничтожить.
Конечно, не все мусульмане готовы немедленно взрывать западное общество бомбами и таранить здания в его городах самолетами – таких меньшинство. Но мусульманское большинство с большим трудом и весьма уклончиво осуждает мусульманских террористов, и причина этого состоит в том, что очень многие мусульмане не согласны лишь с методами их борьбы, но разделяют с ними принципиальную оценку западной цивилизации.
В этих условиях предложение Уильямса разрешить функционирование, параллельно с общим английским законодательством, части норм шариата приведет лишь к раздроблению правовой системы, к еще большему расхождению между постпросвещенческим большинством и мусульманским меньшинством, к укреплению уверенности последнего в своей правоте и желанию борьбы с отступающим грехом. Вместо этого губительного пути возможен другой, заключающийся не в отдельном существовании мусульманского права, а в изменении самой западной морали – и, соответственно, правовой системы – под влиянием той части мусульманских принципов, которые не противоречат допросвещенческим европейским, то есть прежде всего христианским. Это оздоровит саму западную цивилизацию и отколет умеренное мусульманское большинство от радикально-антизападного меньшинства, превратив большинство мусульман в ответственных членов общества.
Исторический компромисс
Сегодняшняя ситуация во многом сходна с периодом обострения классовой борьбы в Европе во второй половине XIX – начале ХХ века. Тогда в результате промышленной революции в государствах Запада образовалась большая группа населения, считавшая создавшийся общественный строй несправедливым, а правящая элита с ее либеральной идеологией от этой группы значительно оторвалась. Усиливавшиеся социалистические партии и движения грозили уничтожить существовавшие государства и создать международное царство равенства и справедливости «без Россий, без Латвий», ликвидировав правящую элиту. Однако в результате исторического компромисса правящий истеблишмент смог включить в себя умеренную часть социал-демократического движения, при этом изолировав наиболее радикальные, террористические группировки. Там, где этого не получилось, где правящие элиты оказались недостаточно гибкими (например, в России), произошла историческая трагедия.
Для достижения этого компромисса капиталистическое общество само пошло на уступки. Оно изменилось, приняв наиболее разумные и приемлемые принципы социалистического движения: необходимость государственной экономической политики, социальных пособий, помощи неимущим и т.п. В результате реформ в государствах Европы и в США возникло социальное государство. Европейские ценности изменились, причем, как сегодня скажут многие, изменились к лучшему, и европейская цивилизация была спасена.
В современном исламском видении мира есть много элементов, инкорпорирование которых в идеологию Запада только оздоровит западное общество. Для достижения исторического компромисса с исламом можно было бы, например, значительно ограничить публичные проявления пропаганды порнографии, гомосексуализма, игорного бизнеса, абортов, ввести жесткий запрет всех видов наркотиков (уже разрешенных в некоторых странах), запретить рекламу спиртных напитков, возвратить в общественное мировоззрение идеи о вредности и греховности этих явлений, вернуться к представлениям о различной общественной роли полов. Эта с виду крайне консервативная программа в действительности станет лишь возвращением к европейским же представлениям, которые были общепринятыми еще столетие с небольшим назад. Ее можно воспринимать идеалистически, как возврат к христианским ценностям, но можно считать и прагматической политикой по спасению цивилизации путем нахождения морального консенсуса с новыми группами жителей Европы, решительно не принимающих ее нынешнюю доминирующую идеологию. При этом необходимо продолжить и даже активизировать решительную борьбу с наиболее радикальными, террористическими исламистскими группировками, мусульманскими «большевиками», отказывающимися идти на компромиссы.
Европейская школа
Этот поворот вовсе не затрагивал бы современное политическое устройство Запада, основы его духовной цивилизации, но он невозможен без отхода от господствующей ныне наиболее радикальной интерпретации теории естественных прав: ведь кое от каких прав, завоеванных некоторыми меньшинствами (или, скорее, группами давления: наркомафией, игорной мафией, рекламными компаниями, радикальными феминистскими группами и группами по пропаганде гомосексуализма), придется отказаться. И опору при этом совсем не обязательно искать в мусульманстве.
Ведь критика теории естественных прав еще недавно была одним из направлений европейской мысли вообще и английской в частности. Основоположник английского консерватизма Эдмунд Берк, например, писал в 1790 году, что французская Декларация прав и свобод человека – это «мина, которая сметет одним гигантским взрывом все примеры древности, все прецеденты, хартии и акты парламента», а основатель утилитаризма Иеремия Бентам говорил в 1796 году, что «естественные права – это просто бессмыслица: естественные и неотчуждаемые права – риторическая бессмыслица, бессмыслица на ходулях». Однако говорить такие вещи на сегодняшнем Западе означает прослыть чудовищным ретроградом и чуть ли не фашистом. Я уж не говорю о том, чтобы попытаться утверждать странную вещь: свободным делает истина, а не законы или достаток, законы и достаток лишь могут обеспечить более или менее благоприятные условия жизни, что также немаловажно, но не могут быть целью стремлений как отдельных людей, так и общества в целом. Такие утверждения сегодня общество не принимает так же, как и две тысячи лет назад, а, между прочим, сами слова из Евангелия от Иоанна «veritas liberabit vos» по традиции активно используются в Англии и других западных странах как девиз, в частности как девиз Университетского колледжа Церкви Христовой, расположенного в двух шагах от Кентерберийского собора, где служит Роуэн Уильямс.
Действительно, вера в абсолютную ценность законодательства, обеспечивающего права человека, и материального достатка как раз и создала те проблемы, которые пытается решать глава Англиканской церкви. Однако он подходит к их решению не как верующий христианин, считающий евангельские истины абсолютными, но как современный западный правовед, и его предложения в случае их осуществления лишь усугубят существующие противоречия, а не смягчат их.
