Фальшивая страна

У покупателя, вообще у человека есть право выбора между подлинником и фальшивкой.
Фото Алексея Калужских (НГ-фото)

Разговариваю про выборы в неблагополучной российской области: «За кого голосовать идете? – За нашего мерзавца. – Зачем же за мерзавца? Тем более у вас тут полный развал, губернатор ничего не делает... – Так ему ж надо было уворовать побольше, теперь наворовал – нами займется. А новый придет, тоже пока не наворует, не успокоится. Лучше б выборов не было, а то всю страну разворуют». Ну вот и отменили губернаторские выборы.

Мысль о том, что во власть идут только для получения доступа к «кормушке», владеет всеми малооплачиваемыми людьми, коих в стране большинство. Большинство – потому что как они работают, так им и платят. А как им платят, так они и работают. Порочный круг разорвать можно, и давно было бы можно, но тяжелая это работа – из болота тащить бегемота. Такие страны называют развивающимися. Они не стоят на месте, все время развиваются, но никак не разовьются. Таким выборы – для блезиру, у таких не мугабы, так туркменбаши, не уго чавесы, так пол поты. Пол Пот провел самые радикальные выборы в истории, решив выбрать для себя подданных. А остальное – негодное – население уничтожить (полностью план по истреблению осуществить не успел). Сталин действовал сходным образом. Политика – теоретически – это высшая математика, но поскольку мало кто ею владеет, то политики в основном руководствуются арифметикой: закрыть, запретить, посадить, зачистить, ликвидировать.

В России выборы – дело совсем новое. Страна рабов до 1861 года. Выдавливать из себя по капле пришлось недолго, в октябре 1917-го рабство вернули, думая, что дают полную и окончательную свободу. Но раб не знает, что делать со свободой, его нужно поселить, накормить, дать задание и бить кнутом. Вот ему и дали прописку в коммуналке, паек, задание и били. А уж забить раба до смерти никогда в рабовладельческих ареалах не считалось преступлением. Разбирать рабов по сортам (ведь среди них и гении, цвет нации) – не царское дело. «Власть отвратительна, как руки брадобрея»? Ты мне попиши еще, злится царь, – и секир башка. Восток, Византия – только мир сегодня объективно не может не быть демократическим. Потому что все грамотные, потому что массовые коммуникации и досягаемость любого уголка Земли, всеобщий взаимообмен товарами, услугами и знаниями, а рабы (на Западе) – это бомжи. Они никому не нужны, их держат на минимальном пособии. Нужны наемные работники или предприниматели. Неквалифицированного, не умеющего и не желающего трудиться, спивающегося раба держать в качестве работника себе дороже (бывают, конечно, бомжи – жертвы случая, но редко). Цивилизация сделала колонии, рабство, империи нерентабельными.

В России рабство – единственное в своем роде. Не один народ, нищий и неграмотный, колонизированный другим, «белым человеком» (речевой оборот остался именно в русском языке), а свой же народ оказался поделен на «черненьких» и «беленьких». «Полюбите нас черненькими», да? И некому сказать: Let my people go! Потому что хозяевА – такие же, свои же. Убедительное для народа объяснение звучало так: власть – от Бога, царь – наместник Бога, и рабы – это рабы Божьи. Богу же следует подчиняться, если наказывает – поделом, чем одарит – на том и благодарствуем. На такую постановку вопроса возразить нечем, кроме бунта: усомниться в том, что данный царь – богоизбранный. Вдруг он – узурпатор, одержимый дьяволом, а настоящие цари – Стенька Разин, Емельян Пугачев. Лжедмитрии, лжепринцессы – или не лже?

Настоящие подделки

Как в России отличить фальшивое от подлинного? Антинародный режим от народного? Честные выборы от нечестных? Паленую водку от заводской, перебитые даты на продуктах от изначальных, преступника от политзаключенного? Легче всего отличить сумки дорогих брендов от их китайских и прочих подделок – по цене, по местам, в которых они продаются (подземные переходы, мелкие лавки), да никто и не скрывает. «Это очень качественные подделки, – говорит мне продавщица в магазинчике сумок на Новом Арбате. – Китайцы берут настоящую сумку и делают точно такую же. (Ну, не точно, отмечаю я, рассматривая сумки с громкими подписями, металлические части – как из металлоремонта, кожа прошита тяп-ляп.) Купите, не пожалеете». – «Я не покупаю фальшивок, – говорю я гордо и лезу с проповедью. – А зачем вы торгуете подделками, почему не сделать просто свою хорошую сумку?» Продавщица даже удивляется: «Ну всем же хочется иметь (опускаю названия брендов)┘ но у нашего народа на это денег нет». Мы расстались с продавщицей каждая при своем мнении: я – что тем, у кого нет денег на сумку за тысячу евро, она и не нужна, она – что у всех должны быть равные возможности: «Вот раньше то, что люди не могли купить, прятали с глаз долой, а теперь – все ломится, соблазнов много, да не по карману».

Свободный человек никогда так не думает. Перенесемся во Францию. Фальшивками торгуют бывшие рабы из колоний в туристических местах. И покупают их тоже туристы определенные. «Простой» француз, бюджетник, получающий скромную зарплату, но большие льготы, может себе позволить и самую дорогую сумку – вместо путешествия за границу, отдыха с семьей, но на что ему сдался бренд, не ему предназначенный? Кого и где он будет им удивлять? Скорее сослуживцы посмотрят на него, как на психа. Ему не нужен лимузин, он доволен своей качественной французской малолитражкой. Он может изредка пойти в очень дорогой ресторан – есть любители авторской кухни. Он может многое, но цацки с ярмарки тщеславия, которые сияют в витринах и на подиумах, его абсолютно не колышут. Вопросом, почему у N замок, а у него – студия, он не задается. Просто знает ответ на генетическом уровне: потому что в лохматом веке замок построил феодал и теперь там живут его потомки. Или – потому что крупный предприниматель сколотил состояние, а он, бюджетник, не хочет брать на себя риски и ответственность, у него нет бизнес-идей, он не умеет организовать предприятие и лучше будет делать свою нехитрую, но необходимую работу, а вечерами и уикендами веселиться. Или учиться и заниматься общественной работой (что французы любят). Взять какую-нибудь творческую личность – на кой ляд ему подражать манекенам, модельерам, нефтяным магнатам, пользуясь их атрибутикой? А в России не так: нефтяной магнат – вор, политик – коррупционер, «жирные куски» достаются не за заслуги, не по наследству, а по распилу, откату, взяткам и за проституцию всех видов.

Громче всех осуждают «ворье» и хотят владеть его аксессуарами те, которые и сами бы наворовали, да не получается. В России не видят содержательной разницы между собой, бедным, и другим, богатым, часто ее и нет: одному подфартило (не случайно так много в языке блатной фени), оказался в нужный момент в нужном месте – в одном классе, на одном курсе, в одной бане, а другой, точно такой же, не там парился и не там зубрил таблицу умножения. То есть когда «жизнь удалась», это результат не выбора, а случайности. Или гиперкриминальности. Если я – рассуждает раб, все еще не понимающий, освобожден он или нет, – не умею воровать, а другой умеет, значит, он более бессовестный, наглый (наглость – второе счастье), ни перед чем не останавливающийся. А я – останавливающийся. Таким образом, честный и порядочный человек шансов преуспеть в России не имеет. Кто и в самом деле «честный», по убеждению, тот особо не переживает: это его свободный выбор в предлагаемых обстоятельствах. ПМЖ, впрочем, трудно, но можно поменять. В СССР – с его границей на замке, который легко открыл внешний враг – нацист, а врагу внутреннему, советскому гражданину, до замка было не добраться, – рассуждали так же. Только тогда была ясность, кто «мы» и кто «они», а теперь – полная неопределенность.

Жизнь начерно

За кого мне голосовать? Те, которых я (и то без большой уверенности) могла бы причислить к «мы», с кем была бы солидарна, кому доверяла бы, кто отвечал бы моим представлениям об образе России, во власть не идут. Политика – грязное дело. А если хоть один из «мы» идет, то однопартийцы его таковы, что за них голосовать рука не поднимется. Вот подняла я тут руку на улице, проголосовала машину. Водитель говорил без умолку и ругал власть, через слово вставляя новый эвфемизм «нах». Рассказывал, как хорошо было при советской власти. Работал он гробовщиком. И воровал похоронную ткань. Продавал цыганам на Белорусском вокзале по 50 копеек за метр. В месяц наворовывал на тысячу рублей, летал на уикенды в Сочи, ходил по кабакам, жил в свое удовольствие. А теперь что? Одни воры кругом, это же ужас! Ни в жисть он на выборы не пойдет и не ходил никогда – за ворье, что ль, голосовать? Бедняжка вынужден теперь вкалывать, «бомбить», чтоб на хлеб с маслом заработать. Ничего не может уворовать, всё захватили, никуда не пускают.

Я не стала мучить бедняжку вопросами типа: «Что-то я вас не пойму: хорошо воровать или нет?» Других уже мучила и ответ знаю: когда я преступаю закон – это хорошо, потому что в стране у нас беззаконие (и то правда, причем многовековое), а когда то же делают другие – плохо, потому что из-за них у нас в стране беззаконие. Опять порочный круг. Опять все фальшивое: и возмущение, и богатство, и даже само рабство. С 1991 года оно отменено, второй раз за российскую историю, и вот уже стон стоит, обратно в рабство просятся не только старики, которым не перестроиться, но и молодые. Просятся в фальшивое прошлое, в то, которого не знают или забыли. Сегодня соседа встретила, преподаватель под 80. Говорит: «Я был ярым антикоммунистом, отсидел за это, а теперь думаю, что тогда было лучше, потому что тогда был лозунг: «Труд – наша гордость и честь», а теперь – «Воспитай в себе алчность». Такие, говорит, студенты пошли – им дорогие бренды подавай, на меньшее не согласны.

Да, люди испортились, тогда страх Божий заменялся более наглядным страхом перед КПСС (Бога писали с одной маленькой, а капээсэса – с четырех больших), было желание перевернуть мир, которого не видели, а теперь узнали правду и скисли. Правда – неинтересная, она же не чудо, свершающееся по щучьему велению, а газон, который надо стричь 300 лет. Но бесплатной медицины больше нет (а должна быть, как есть всюду в Европе, страховая, и социализм тут ни при чем), образования – тоже нет. Официально – есть, практически – нет, на чем и держалась советская контрафактная система. Теперь ей сделали ребрендинг. Вместо плаката «Народ и партия едины» – «Кто не в «Прада», тот лох» (в витрине ЦУМа). Смысл примерно один: мы не рабы, рабы не мы.

Страшно произнести, но каждая страна такова, какой ее сделали люди, и самое плохое, что было и есть в России, – люди. Вопреки широко известной формуле советского периода «у нас все плохо, но люди замечательные». Замечательные есть, но в недостаточном количестве для того, чтобы действовали законы, дарующие полноправность, чтобы все было обихожено и обустроено, чтоб относились к ближнему, как к самому себе, чтоб не требовалось переписывать историю каждые 10 лет, меняя плюсы на минусы и минусы на плюсы. В России история издавна стала расти вкривь и потому писалась в папку «черновики», а парадная, сафьяновая, с золотом и рубинами папка оставалась для того, чтоб однажды жизнь началась набело, как следует и все «трудное» прошлое можно было бы изложить в ней красивой каллиграфией, как отсвет от прекрасного сегодня. Только оно все болтается в светлом будущем, иногда кажется близким-близким, да срывается, как в мифе о Тантале, от которого бесконечно отодвигались плоды, видимые совсем рядом.

А нам все равно?

Свободные люди – кто способен выбирать. Французские феодалы были не владельцами простолюдинов-рабов, а теми, кто защищал местное население от набегов варваров, это были не «мы» и «они», а мы. Средневековые замки и города – это крепости. Крепостные стены, а не крепостные люди. Люди были свободными крестьянами, ткачами, рыболовами, торговцами, феодалы – воинами, защитниками их общей жизни. Феодалов выбирали, просились к тем или другим. Французы не дожидались и естественного, неизбежного крушения империй, вылившегося в Первую мировую войну, – совершили революцию. Кровавую, с якобинской диктатурой – не понравилось. Смягчили до парламентской жирондистской модели. Вернулись к монархии – проверить, не напрасно ли отказались. Путем проб и ошибок выбрали республику. Время не позволяло другого выбора, вернее, этот был по отношению к времени наиболее адекватным. «Марсельеза» поныне осталась французским гимном. Вроде к чему это сегодня, революционная песня? Выбрали, потому что это был гимн первой республики. А что слова несовременные – так их почти никто и не знает. Какими бы ни были, они – антикварные, не новодельные, часть наследия, а не акт конъюнктуры. (Впрочем, вот их уже и подкорректировал новый президент – ох, не к добру.)

Что же с российским гимном? Был гимн Российской империи «Боже, царя храни» (писанный с английского образца Жуковским, еще и Пушкин сочинил свой вариант). Был отвергнутый царем кандидат в гимны – «Патриотическая песня» Глинки. Был советский гимн с меняющимися в угоду политической конъюнктуре, то есть всегда новодельными и всегда михалковскими словами. Не постесняюсь назвать Сергея Михалкова вслед за народной молвой – гимнюк. Потому что только в фальшивой стране, где все время что-то под что-то подделывают, можно менять слова гимна, как перчатки.

Выбор гимна в новом государстве – России – означал выбор связи времен. Советский отвергли, отвергнув саму эту концлагерную модель. Вернуться к гимну Империи – значит продолжать ее (Александр Градский записал царский гимн, заменив «царя храни» на «всех нас храни»), а речь шла все же не о восстановлении дореволюционной монархии. Выбор Глинки показался мне самым правильным – имеющий корни в истории, настоенный, притом неопробованный. Без слов – и прекрасно, гимн опознается по мелодии, текстов своих гимнов не знают почти нигде. Недостаток «Патриотической песни» один: мелодия не напевающаяся, блеклая. И вот когда новый президент, Путин, решил вернуть советский гимн с новыми михалковскими словами, это означало, что Россия решила продолжить советский путь. Гимн вроде бы всенародно выбирали (я сама где-то подписывалась – против), но сегодня, если завязывается дискуссия о гимне, люди уверены, что он был декретирован.

Пропаганда работает на то, чтоб обелить образ совка: в новом учебнике, одобренном Кремлем, Сталин назван самым успешным советским лидером, массовые репрессии объясняются в духе «лес рубят – щепки летят». Вместо того чтобы признать, что это была инквизиция. Тогда люди зафиксировали бы в сознании, что узурпаторская власть, пайка, рабский труд, расстрелы и лагеря – дикарство. Но потакать дикарству выгоднее: власть таким образом договаривается с населением, что будет закрывать глаза на всякие «грешки», а взамен получит априорную лояльность. Так люди в России никогда не станут лучше, и не спросит кроха, что такое хорошо и что такое плохо, считая, что хорошо – это как угодно, абы как, день простоять да ночь продержаться. Еще немного, и Россия схлопнется от того, что у ее кремлевской головы головокружение от нефтегазовых паров, а «человеческий материал» остается заготовкой, материалом, в котором воры, лохи, прады, киллеры, гулаги, фашисты, большевики, гламуры, дураки и дороги перемешались, как в коктейле Молотова. Рванет же!

Зачем нам выборы? – говорят люди, обижаясь на слово «электорат». На выборы расходуются деньги, партии соблазняют программами, в которых одно бла-бла-бла, под выборы случаются теракты (неприятно думать, что подстроенные, но и об этом думает народ, привыкший к тому, что границ и тормозов нет), выборы – это черный пиар, побеждают те, у кого больше денег (о том, сколько стоит кресло депутата, не читал только ленивый), результаты голосования подтасовываются, короче, выборы – это бессмысленный фарс. Кроме того, в России все перемены – к худшему, лучше не трогать, пусть будет как есть. Может быть. То есть возразить «по пунктам» мне нечего. Кроме последнего: «как есть» никогда не длится, это же не скульптурная композиция, а сюжет, и он движется в ту или иную сторону.

Если в России не будет выборов (которые – суть демократического мира: участие, соучастие, причастность всех ко всему), она никогда не впишется в папку с золотом и рубинами, куда так давно мечтается поместить отредактированный шедевр, она утонет в паленом, левом, черном, суррогатность вынудит ее на крайности.

Потребность выбирать – это потребность свободного человека. Помнится, я приехала в Мюнхен в 1990 году, и сотрудники Радио «Свобода», для которого я писала из Москвы, пригласили меня в ресторан. «Что будете заказывать?» Я сказала: «Мне все равно». – «А мне тем более все равно», – ответил удивленный официант. Мне было действительно все равно, потому что до тех пор я, советский человек, считавший себя свободным и антисоветским, приехавший из голодного края, ела что было, что попадалось, что дают. Можно относиться к еде и так: насытился – и хорошо. Но если так относиться ко всему – все равно, что читать, что смотреть, какую власть иметь над собой, как строить, сеять, как выживать, какой ценой и ради чего становиться богатым или бедным, – тогда в качестве гимна надо петь бессмертные песни из «Бриллиантовой руки»: «А нам все равно» и «Остров невезения», а заодно песню из «Буратино» – «Пока живут на свете дураки». Из них можно было бы даже не выбирать одну. Чтоб не выбирать из зол. Мы же если и выбираем, то из зол. Не меньшее, а просто – наудачу, в надежде на чудо. Как в рулетку. Или как в русскую рулетку. То есть делаем фальшвыбор. Последний писк – поддельные банкоматы. Выглядят как настоящие. Никто, кроме россиян, и не догадался бы, чему служит подделка: фальшивые купюры, что ль, выдавать? Это, к слову, тоже делается: официальными банками, чтоб избавиться от купюр, в которых не сразу распознали фальшивые. Но тут – другое: банкомат считывает карту вместе с пин-кодом, больше ничего и не надо. Так что желание внять совету Лисы Алисы и Кота Базилио: «Не прячьте ваши денежки по банкам и углам» – опять пропадает. И ведь с выборами так же. Более того (цитирую ЖЖ-юзера и соглашаюсь): «Каждый день происходят события, от которых в нормальной стране давно бы уже началась революция и гражданская война». А нам все равно.