Странная война

Первыми жертвами межэтнического конфликта становятся самые беззащитные.
Фото Владимира Сварцевича (НГ-фото)

В последние дни можно наблюдать все признаки разогрева информационного поля вокруг «юбилея» событий осени 1992 года в Пригородном районе Северной Осетии. Что ж, если в Ингушетии одна агитационная кампания следует за другой, значит, в таких кампаниях есть крайняя нужда.

Очевидно, что в Ингушетии идет война, но довольно странная война. Первая странность – в оценках этой войны. Бандподполье (или, в его собственной терминологии, моджахеды) честно и без обиняков заявляет о своей активности в Ингушетии. Его активность и неуловимость позволяет говорить об их, моджахедов, возможностях в Ингушетии. Не в ее горах и лесах, а в селах, где кров и стол, и в душах, где понимание и поддержка. Руководители же Ингушетии долго и основательно, судя по объемным и проникновенным публикациям в самых что ни на есть глянцевых журналах, уверяют, что в Ингушетии почти достигнуты экономическое процветание и примерная социальная стабильность. Дескать, тревожные оценки преувеличены.

Кто же стоит за убийствами, подрывами, обстрелами? Вряд ли руководители Ингушетии готовы признать, что в республике еще с аушевских времен пустила корни идеология ненависти к новой России и поддержки радикального сепаратизма, что теперь, при Зязикове, эта идеология показывает себя в столкновениях с федеральными силами и федеральными проектами, такими, как возвращение русских. Ведь тогда нужно будет объяснять, почему происходит эскалация террористических актов. Нужно будет снова обратить внимание на очень неудобные реалии. На качество управления в Ингушетии. На расслоение: сотня тысяч безработных – и краснокирпичные особняки Назрани. На лидеров общественного мнения в Ингушетии, которые делают из простых обывателей моджахедов. На стиль проведения контртеррористической операции теми же федеральными силами, который с успехом способствует этой трансформации. Эти вопросы неудобны тем, что они либо приводят к критике федеральных сил, либо предполагают, что причины неурядиц находятся внутри самой Ингушетии, ее общества.

Официальные власти трубят о вылазках международного терроризма. Даже президент Путин встал в июне 2004 года на защиту ингушского народа от внешних происков. Правда, по ходу дела выяснилось, что ингушский народ пора защищать как раз от доморощенного террора и мракобесия. Освещение событий июня 2004 года памятно первоначальными утверждениями о «нападении на Ингушетию» и о том, что «боевики отошли в Северную Осетию и Чечню». Но информационная активность самих боевиков и усилия спецслужб быстро поставили все на свои места. Ни в какую Северную Осетию эти боевики не отходили, просто разошлись по домам родной Ингушетии, откуда их с тех пор и выковыривают спецслужбы как умеют. Пропагандистские возгласы о «внешних силах» отвлекают внимание слушателя от главного – от понимания того, что в Ингушетии идет война против федеральных сил, против самих ингушей, которые являются представителями или сторонниками федеральной власти (читай – России), и эта война находит изрядную поддержку среди населения.

Если Ингушетию и можно назвать жертвой международного терроризма, то в той степени, в какой само ингушское общество проявляет инертность или даже лояльность в отношении тех, кто проводит эту политику, кто представляет кров настоящим международным террористам. Абу-Дзейт обретался в ингушском селе Кантышево. Уничтожен. Абу-Кутейб харчевался и хоронился в ингушском Малгобеке. Уничтожен. Басаев отсиживался и готовился к новым злодеяниям в ингушском селе Экажево. Уничтожен. Такие фигуры не могут надежно себя чувствовать, если их не прикрывает целая сеть подручных.

* * *

Антирусский террор в Ингушетии, целая череда убийств представителей других национальностей в этой республике заглушены широкой раскруткой версии о некоем осетине-контрактнике, который подозревается в соучастии в одном из преступлений. Орхан Джемаль в своей статье о нынешних терактах в Ингушетии 15 раз упомянул осетин и осетино-ингушские отношения. Статья эта имеет подзаголовок: «У преступников нет национальности?» Видимо, Джемаль желает найти эту национальность. Но пусть те, кто интересуется «этническим следом» в терроризме, обратятся к фактам. Пусть озвучат «национальность» – если ратуют за это – организаторов и исполнителей массовых убийств, совершенных в Северной Осетии в последние годы.

12 сентября 1998 года. Расстрел пяти осетинских милиционеров, несших службу на совместном осетино-ингушском КПП на границе Северной Осетии и Ингушетии. Впоследствии осуждены к длительным срокам лишения свободы некоторые из исполнителей этого преступления – Р.Могушков, Х.Куркаев, И.Таршхоев, все – жители Ингушетии. В сентябре 2003 года в Ингушетии задержан еще один участник этой банды – Зялмах Кодзоев, сын ингушского писателя Иссы Кодзоева. В 2004 году З.Кодзоев приговорен к 24 годам лишения свободы.

19 марта 1999 года. В результате взрыва бомбы на рынке во Владикавказе погибли 54 человека, более 80 получили ранения. 15 декабря 2003 года Верховный суд Северной Осетии вынес приговор исполнителям теракта – уроженцам ингушского поселка Карца в Северной Осетии: А.Цуров был приговорен к пожизненному заключению, М.Темирбиев и А.Хутиев получили по 23 года тюрьмы, У.Ханиев – 10 лет. Подозреваемый в организации этого теракта житель Ингушетии М.Цокиев убит в 2000 году при штурме Грозного федеральными войсками.

28 апреля 2002 года. Взрыв бомбы на том же рынке во Владикавказе. 10 человек погибли, 40 ранены. Исполнители теракта Р.Чахкиев и М.Темирбиев, уроженцы поселка Карца, в июле 2002 года осуждены. Чахкиев приговорен к 24 годам лишения свободы, Темирбиев – к 18 годам.

5 июня 2003 года. Смертница привела в действие взрывное устройство рядом с автобусом, перевозившим из Моздока на авиабазу вертолетчиков и гражданских служащих этой базы. Погибли 19 человек, 24 получили ранения. В марте 2004 года осуждены организаторы данного преступления – жители Ингушетии М.Кодзоев и Р.Ганиев, житель Кабардино-Балкарии А.Арахов, а также И.Илиев, уроженец Пригородного района Северной Осетии.

1 августа 2003 года. «КамАЗ», груженный 10 тоннами взрывчатки и управляемый террористом-смертником, взорван у здания Моздокского военного госпиталя и превратил его в руины. Погибли 52 человека и более 78 получили ранения. В октябре 2003 года в Карабулаке (Ингушетия) убит Казбек Туражев, подозреваемый в соучастии в организации теракта. Следствием был выявлен и исполнитель теракта, житель Ингушетии Магомед Дадаев.

Наконец, теракт в Беслане 1–3 сентября 2004 года. Пусть Орхан Джемаль и иже с ним назовут национальность Хашиева, Евлоева, Хучбарова, Атаева, Аушева, Гатагажева, Дзортова, Илиева, Камурзоева, Алдзбекова, Пошева, Таршхоева, Торшхоева, Хочубарова, Б.Цечоева, М.Цечоева, Ярыжева. Провальная социальная политика республиканских ингушских властей, загнанное своими идеологами в тупик ненависти к соседям общество, произвол и непрофессионализм спецслужб, отсутствие «золотого дождя», подобного тому, что умиротворяет Чечню, плюс спекуляции на проблеме беженцев и трагических событий 1992 года, когда авантюризм тогдашних ингушских лидеров вверг осетин и ингушей в межэтническую войну, – вот та почва, на которой произрастают доморощенные террористы.

Именно в Ингушетии Басаев нашел человека, возглавившего самый позорный теракт в человеческой истории, и набрал две трети банды, пришедшей в бесланскую школу для массового убийства детей. Но аналитики разных мастей рассуждают о чеченском терроризме, о его «равной» ответственности за Беслан (умолчим, равной с кем). А российская официальная версия возлагает ответственность за это злодейство на «международный терроризм». Пощадим самолюбие проблемной республики, забудем (до следующего теракта), что в Ингушетии, мягко говоря, нездоровая атмосфера...

Сдержанность осетин после Беслана, их понимание того, что простые ингуши не имеют никакого отношения к нападению на бесланскую школу и стыдятся участия своих соплеменников в нем, в Ингушетии были восприняты как слабость. И вскоре собственное чувство коллективного стыда в Ингушетии постарались всячески заглушить новой антиосетинской истерикой. Истерическая кампания о «геноциде 1992 года» – это попытка спекулировать на сложностях, возникших в реализации программы возвращения ингушских беженцев, разжигание страстей вокруг закона о реабилитации репрессированных народов. Но как бы ни кричали о 1992 годе, какие бы цветные фотографии избранных по этническому признаку жертв ни показывали – Беслан-то все равно висит тяжким коллективным грехом.

Если бы судьба беженцев из Пригородного района заботила ингушских «патриотов», они бы не ставили под удар тех же беженцев нагнетанием антиосетинской пропаганды, моральным оправданием терактов и территориальным шантажом по адресу Северной Осетии. Осетины и ингуши давно и мирно ужились бы, как уживались они в Северной Осетии до 1991–1992 годов. Ужились бы – если бы не этот территориальный шантаж.

Шантаж – не потому, что выдвигаются требования о «передаче Пригородного района в состав Ингушетии», а в силу того, какие перспективы за этим маячат. Они видны не только по судьбе казаков из Сунженского района, которых угораздило остаться в Ингушетии и остатки которых сейчас добивает морально и физически бандподполье. Они видны по тому, какую идеологию пропагандируют «отцы» ингушского народа. Любимая их тема – различие коренных и пришлых народов, или, в переводе с принятого в Ингушетии политического лексикона, ингушей и осетин. Это не просто различие, а соотношение хозяина земли и гостя, лишенного каких-либо прав на нее.

* * *

Вторая любимая тема ингушских национальных идеологов – 1992 год как якобы спланированная совместная акция российских и осетинских властей против «безоружного» населения.

Но вот некоторые цитаты из постановления о прекращении уголовного дела №18/92642-92 от 8 февраля 1995 года. Постановление подписано помощником генерального прокурора Российской Федерации государственным советником юстиции 3 класса Чуглазовым Г.Т.

«О царящей в 1992 году в Ингушетии анархии, сплошном вооружении населения, отсутствии элементарного соблюдения действующего законодательства знали и федеральные органы России. Допрошенный по делу в качестве свидетеля заместитель полномочного представителя Верховного Совета Российской Федерации в Ингушской Республике Смитюшенко С.А. по поводу инцидента, происшедшего в июле 1992 года, в день прибытия в г. Назрань взвода охраны в количестве 31 бойца из подразделения «Витязь», пояснил следующее: «Подъезжая к площади, мы увидели толпу людей... большая часть которых была вооружена, в основном автоматическим оружием. Раздавались выкрики «оккупантов вон из Ингушетии», сопровождавшиеся беспорядочной стрельбой поверх наших голов...» Детализируя свои показания, Смитюшенко указал: «...На площади собрались не менее трех тысяч человек. Подавляющее большинство мужчин были вооружены автоматами, а это не менее двух тысяч стволов. И вообще я не ошибусь, если скажу, что в каждом ингушском доме есть огнестрельное оружие, даже у представителей власти, у работников исполкома, местных советов, руководителей милиции было незарегистрированное оружие... В то время на рынке в Назрани оружие покупалось и продавалось свободно... милиция на это не реагировала...» Полномочный представитель Верховного Совета Российской Федерации в Ингушетии Ермаков В.Ф. тоже рассказал следствию, что на рынке г. Назрани свободно торговали автоматами и пулеметами и что оружие имелось практически в каждом ингушском доме. И даже в такой ситуации, когда из г. Назрани бесчинствующей вооруженной толпой был выдворен взвод охраны из подразделения «Витязь», федеральные органы не предприняли никаких мер, направленных на восстановление законности и порядка в Ингушетии и разоружение населения, а продолжали бездействовать.

В июле 1992 года состоялся чрезвычайный съезд ингушского народа, на котором председательствовал член Верховного Совета Российской Федерации заместитель полномочного представителя Верховного Совета России в Ингушской Республике Костоев И.Ю., подписавший 25 июля 1992 года принятую съездом резолюцию. В резолюции указывалось:

«1. Административный, промышленный и культурный центр Ингушской республики должен быть размещен в г. Владикавказе.

2. Считать необходимым проведение выборов в Парламент Ингушской республики на территории Назрановского, Сунженского, Пригородного, Малгобекского районов в границах 1944 года не позже сентября 1992 года...»

Чрезвычайный съезд ингушского народа крайне отрицательно сказался на взаимоотношениях властей Северной Осетии с большинством ингушского населения, проживающего в населенных пунктах Пригородного района. Как уже говорилось выше, в отдельных селах, где ингуши составляли большинство, ингушское население с конца лета 1992 года практически перестало признавать юрисдикцию властей Северной Осетии и препятствовало властям осуществлению возложенных на них функций┘

В населенных пунктах Пригородного района и г. Владикавказа нарастало противостояние ингушей с осетинами и жителями других национальностей.

В частности, русская жительница п. Карца А. сообщила следствию следующее:

«...В конце 1991 года – начале 1992 года взаимоотношения с ингушами ухудшились из-за самих ингушей. В адрес осетин, русских начали высказывать угрозы, в основном они исходили от пожилых людей. Они открыто высказывались, что в феврале 1992 года русским и осетинам придется плохо. Это они приурочивали к годовщине их репрессии. Однако в феврале 1992 года ничего не произошло...»

* * *

Провокаторы и организаторы рейда 1992 года на Осетию, ввергнувшие оба народа в этническую войну, в которой совершены акты массовых преступлений, не подверглись не только уголовному наказанию, но и общественному порицанию. Информационное поле, которое создается их активностью, имеет очевидные характеристики. Главная из них – поиск и утверждение образа врага для политической консолидации своего сообщества. Любой повод используется для демонстрации избранных бедствий, избранных погибших, избранных страниц из трагической истории. В ближайшие дни мы наверняка познакомимся с потоком публикаций подобного жанра, его существо – оправдание ингушской авантюры октября 1992 года и текущего террора против Осетии, против России и тех ингушей, кто не желает потворствовать ненависти. Будет ложь о 70 тысячах беженцев-ингушей, которые не могут вернуться к родным очагам. Ложь – но не абсолютная, с долей горькой правды. Но кто этой толикой правды поинтересуется? Будет и абсолютная ложь – об осетинском заговоре. Будет и главная историческая ложь – о различиях коренных народов и некоренных.

История – самая популярная наука в Ингушетии. Но история – особенная: это история осетин и Осетии, увиденная глазами ингушских авторов. Присвоив своей столице имя древнего аланского города, ингушские историки невольно признаются в такой зашоренности. В чем же причина? Все просто. Исторической наукой доказано, что именно осетины – единственные потомки средневековых северокавказских алан, сохранившие их скифско-сарматский язык. Но ведь аланы занимали всю предгорную равнину нынешних Осетии, Ингушетии, Кабарды. Ингушетия и Северная Осетия напичканы аланскими могильниками. Есть они и в Пригородном районе. Что же делать тем, кто сегодня убеждает, чтобы могилы предков давали исключительное право на обладание территорией? Признать, что «пришлые» осетины имеют не меньшие исторические права на Пригородный район, чем коренные ингуши? Признать, что такое возможно и не требует изменения границ в угоду чьим-либо властным амбициям?

Но нет, такое не проходит. Нужно осетин объявить пришлыми, например «иранскими евреями» (ингушским авторам, видимо, такой ярлык кажется предельно обидным), русской «пятой колонной на Кавказе», организаторами всех терактов в Ингушетии. Сегодня вся эта бредятина об осетинах и осетинском заговоре против Ингушетии адресуется федеральной аудитории, сопровождаемая цветными или черно-белыми иллюстрациями 1992 года. Что это, как не спекуляция на трагедиях людей – и осетин, и ингушей?

Люди, будьте бдительны.