Спор патриота с либералом

У истоков политического действия мы видим и интересы, и ценностные представления.
Фото Бориса Бабанова (НГ-фото)

Противостояние Владислава Иноземцева («НГ», 08.08.07)  и Виталия Иванова («НГ», 25.09.07) чрезвычайно показательно для нынешней ситуации в России: еще сравнительно недавняя оппозиция красных и белых вытеснена на периферию общественного сознания столкновением патриотов (государственников) и либералов (якобы антигосударственников). Я не претендую ни на роль арбитра в споре, ни на позицию объективного наблюдателя. У меня просто другой подход к предмету обсуждения, так сказать, третья позиция.

О пользе полемики

Начну со старой максимы: между противостоящими взглядами находится не истина, а проблема. Но при установке на проблематизацию и на решение проблем меняется сама форма спора: полемика, в которой важно победить противника, сменяется дискуссией, в которой стороны нацелены на поступательное движение мысли, а кто победит – дело второе, а то и десятое.

Однако полемика – тоже вещь по-своему нужная и полезная: она как раз и позволяет выйти на скрытые проблемы, которые без полемики можно было бы и не заметить. Было бы интересно, не прибегая к традиционным – и контрпродуктивным при наличии проблем – призывам к компромиссам и мирной жизни, обсудить возможности проблематизации полемики Виталия Иванова с Владиславом Иноземцевым. Полемики, которая может рассматриваться как типичный случай противостояния провластных «патриотов» и оппозиционных «либералов».

Иноземцев обвиняет российских политологов в бегстве от реальности и чрезмерной абстрактности рассуждений. Мне же главным дефектом идущих обсуждений видится как раз недостаточный уровень абстракции, пользование заезженными политологическими штампами вместо разработки новых, релевантных складывающейся ситуации понятий и представлений. Однако я совершенно с ним согласен в том, что искать залог успешного развития России в восстановлении неких исторических норм, (якобы) свойственных российскому архетипу, – дело заведомо бесперспективное. Более того, пути развития вообще не ищутся – никто нам их не подготовил заранее и не припрятал в кустах, – а прокладываются по целине. Об этой тяжелой работе писал еще в советские годы Андрей Сахаров, уподобляя ее прокладке лыжни по рыхлому снегу. Другое дело, что, действуя таким образом, то есть выявляя и решая проблемы «по мере их поступления», надо отталкиваться от сегодняшней ситуации и учитывать особенности истории.

Но сказанное означает, что мы опять же расходимся с Иноземцевым в вопросе о политическом программировании развития. Если не смешивать программы типа Нового курса Рузвельта с пресловутыми «большими проектами» (коммунистическим, фашистским или нынешним исламистским), то я бы сказал, что никаких других форм организации развития, кроме политических программ, люди пока не изобрели. И определяющей особенностью нашей современной ситуации я как раз считаю совершенно недостаточную проработку политических программ развития страны.

«Объективное» против «субъективного»

Несмотря на эти существенные расхождения, для меня, в отличие от Иванова, в целом приемлема нарисованная Иноземцевым и проникнутая симпатией к европейской культуре картина современного мира, а интенционально и его критика в адрес программных установок Кремля. По-моему, концепция так называемой «суверенной демократии» по сути своей не антидемократична, а просто бессодержательна. Суверенной с равным успехом может быть и монархия, и олигархия: форма правления и наличие/отсутствие суверенитета никак друг с другом не связаны. Вместе с тем смысл тезиса о суверенной демократии наличествует и вполне понятен: это установка на собственную модель демократии, пока, однако, в России ничем не подкрепленная не только что на практике, но даже и в теории.

Хуже, по-моему, обстоит дело с «энергетической державностью». Ее идеал – Саудовская Аравия, но к такому ли будущему стремится Россия? Нефть-то так или иначе кончится. Я бы принял по этому пункту интенции Иванова. Но тогда следовало бы говорить не об «энергетической державности», а об использовании – пока конъюнктура этому способствует – данных богом запасов углеводородов в качестве средства для решения совсем других задач. Для лечения глубоких ран, нанесенных стране коммунистической системой, поднятия качества жизни населения, построения инновационной экономики, создания современной инфраструктуры.

Вот с чем мне трудно согласиться в статье Иноземцева, так это с его выводом о необходимости отказаться от части суверенитета России и пригласить очередных «варягов»: у варягов свои интересы и своих проблем по горло, а Россия, по-моему, в состоянии сама о себе позаботиться. Только дело это далеко не такое простое, как кажется Иванову, пытающемуся представить правящие ныне в России силы «защитниками национальных интересов по определению».

С другой стороны, просто изображать правящие группы как горстку корыстных нуворишей вряд ли справедливо и заведомо контрпродуктивно. Иноземцев пишет (и Иванов не возражает ему в этом), что в России «исполненная как «социальный проект» научно-техническая революция не затронула большую часть экономики, а общество не ощутило ни ее итогов, ни потребности в ней». Но из этого следует, что «пришло время» не клеймить правящие группы, а взять на себя неизмеримо более тяжкий труд радикального переосмысления перспектив развития России и ее новейшей истории. Это та работа, которая была успешно проделана в послевоенной ФРГ, работа, от которой всеми силами открещивается большинство представителей российской интеллектуальной элиты и которую в упор не хотят видеть власти предержащие.

Что касается властей, то это и правда не их дело (хотя их отношение к этому делу архиважно), но вот что касается элиты, то я думаю, что здесь как раз зарыта собака. В этом отношении выступление Иванова очень характерно. Он обвиняет критиков Кремля в субъективности оценок. Но на каком основании свои оценки Иванов считает (более) объективными? На мой взгляд, требовать объективности от политических противников, мягко говоря, странно, но такова последовательная позиция властей и провластной элиты: внутри страны они вообще почти не вступают в диалог со сторонниками иных, «субъективных» политических взглядов.

В борьбе за победу в споре годятся прямые передергивания и любые банальности, даже и не относящиеся к делу. Так, оказывается, что недемократический Китай опередил демократические Великобританию и Францию по экономическому потенциалу. Ну что тут скажешь? По «экономическому потенциалу» он еще и Монако с Андоррой опередил! Я уж не говорю о том, что отдельные примеры вообще ничего не доказывают, а отрицать экономическое превосходство Запада в современном мире просто несерьезно.

«Между людьми, живущими в разных странах, на разных континентах, есть существенные исторические, религиозные, культурные и иные различия, а значит, даже при наличии какого-то общего цивилизационного ориентира каждая крупная страна будет стараться идти своим собственным путем и т.д.». Если не считать деления стран на крупные и мелкие (что в данном контексте имеет отнюдь не географический смысл: все страны равны, но одни «равнее» других) и попутного лишения «мелких стран» политической субъектности, идея не слишком оригинальна. Но развитие ее вызывает оторопь: «Можно пытаться что-то ускорять или тормозить, насаждать или выкорчевывать, но ничего хорошего из этого, как правило, не выходит». Если не следует ничего ускорять, тормозить, насаждать и выкорчевывать, то в чем же может проявляться это самое «старание»?

Если вынести за скобки дар фортуны в виде резкого подорожания нефти, можно долго спорить о плюсах и минусах путинской России по сравнению с ельцинской. Ограничусь двумя замечаниями в адрес Иванова. Сомнительны успехи в борьбе с бюрократией и коррупцией: стоило бы сравнить число крупных чиновников, входящих в советы директоров и прочие руководящие органы ведущих компаний при Ельцине и сейчас. (Замечательна при этом фрейдовская оговорка Иванова насчет «чрезмерной открытости соединения власти и собственности в современной России»: будь она сокрытой от глаз общественности, все было бы в порядке?!) И второе. Говоря о наведении порядка в стране, Иванов пишет: «Есть разница между олигархом, считающим себя чуть ли не равным президенту, и олигархом, выполняющим волю президента? И какой из них более близок к типичному западному олигарху, которого ограничивают закон, обычаи и чувство национальной солидарности?» Хороший вопрос. Неожиданный для Иванова ответ можно получить, сравнив судьбы Джорджа Сороса, тратящего немереные миллионы на борьбу против Буша, и Михаила Ходорковского.

Так в чем проблема?

При всех моих разногласиях с Иноземцевым на выступление Иванова можно было бы не обращать внимания, не будь оно таким характерным, как типичный пример российского провластного дискурса. Но какую проблему можно усмотреть за этим спором?

Я думаю, что в своей деятельности (по крайней мере публицистической) Иноземцев и Иванов придерживаются не только разной стилистики, разных культурных норм, но имеют и разные ориентиры, характерные для представляемых ими политических позиций. (Под ориентирами подразумеваются особого рода основания для самоопределения и диверсификации политических сил.) Поскольку ориентиры деятельности, вообще говоря, могут быть очень разными, здесь и теперь ограничимся одной, но, кажется, важнейшей для политики парой: ценностями и интересами.

В отличие от культурно детерминированных ценностей интересы (геополитические, военно-политические, экономические и т.п.) политических субъектов, как правило, имеют привязку непосредственно во времени и пространстве. Показательно отличие, например, хорошо известных из истории интересов России к черноморским проливам или Англии – к Суэцкому каналу от таких классических ценностей, как свобода, равенство и братство, или относительно новой ценности «окружающей среды». С первым различием связано и второе: интересы – в противоположность ценностям – всегда предметны. Не бывает интересов «вообще»: не случайно выше говорилось о геополитических, военно-политических, экономических и т.п. интересах. Напротив: свобода, равенство и братство или добро, красота и любовь не предполагают прилагательных. Как ценности они мыслятся именно «вообще», без предметной привязки.

Третье важнейшее различие ценностей и интересов я вижу в том, что ценности, бесспорно являясь продуктом человеческой мысли, выбираются свободно и включаются в мир нашей интеллектуальной жизни искусственно («сверху»). Интересы же, напротив, я бы толковал как естественные: они не выбираются, а даются от рождения или наследуются и растут «снизу», из прошлого, из «крови и почвы».

С третьим различием связано и четвертое: разная роль ценностей и интересов в разгорающихся вокруг них спорах и конфликтах. Как пишет американский профессор Юджин Гудхарт, «у вас нет оснований надеяться убедить другую сторону, если вы исходите из постулата, что взгляды оппонентов определяются интересами (явными или скрытыми), неподвластными разуму». Спор по поводу так понимаемых интересов может быть только торгом, игрой с нулевой суммой. Напротив, ценностной конфликт может быть выведен в содержательный план – со всеми вытекающими отсюда последствиями. Наконец, пятое, чисто прагматическое различие видится в том, что интересы политика – личные и публично декларируемые – могут далеко расходиться и комбинироваться самым причудливым образом, а вот ценности, если и когда они наличествуют, должны быть согласованы (не будет же, к примеру, коммунист отстаивать либеральные ценности). В этом смысле ценности в отличие от интересов неудобны в употреблении и при последовательном обращении к ним могут создавать пользователю труднопреодолимые проблемы.

Прагматизм и романтика

Мысленно взяв ценности и интересы раздельно, можно сконструировать два идеальных типа политики: политику ценностей и политику интересов. Основные различия и характеристики каждой из них выводятся из принимаемых представлений о ценностях и интересах. При этом не случайно именно названная пара (политика ценностей и политика интересов) напоминает о двух известных трактовках политики – идеалистической и реалистической: Idealpolitik vs. Realpolitik.

Из сделанного сопоставления ценностей и интересов, на мой взгляд, следует, что бессмысленно ставить вопрос о предпочтительности одних перед другими. На практике предпочтительно то или иное их сочетание, ограничение же (я бы сказал даже: злоупотребление) одними в ущерб другим чревато самыми плачевными последствиями. Такая «романтика» – с равным успехом революции или крови и почвы – породила самые страшные трагедии в истории человечества. В этом отношении очевидный «прагматизм», пренебрежение ценностями в современной российской политике, как внутренней, так и внешней, – опасны.

Но так или иначе за всякое удовольствие надо платить: на практике наличие двух разных систем ориентации и отсчета функционально связано с так называемыми двойными стандартами, уже давно ставшими предметом постоянных взаимных обвинений политических противников. Здесь требуются рефлексия и выработка понятий, необходимых как минимум в качестве условия и средства продуктивной коммуникации. Но это только как минимум, потому что ценности и интересы выступают прежде всего как важнейшие средства самоопределения и целеполагания.

Имея в виду совместный учет ценностей и интересов, можно указать три принципиально разных решения. Первое: переосмыслив понятия ценностей и интересов, построить систему выведения интересов из основополагающих ценностей (в сочетании с обстоятельствами дела), тем самым – в пределе – лишая интересы самостоятельного существования. Например, положив США оплотом демократии, можно затем выводить их (США) национальные интересы из ценности демократии. (Такое решение, видимо, недалеко от логики, принятой администрацией Джорджа Буша-младшего.) Напротив, второе – сконструировать некое комплексное, обобщенное понятие интересов, включающее в себя ценности как одну из составных частей. (Такое решение, видимо, ближе администрации Владимира Путина, хотя там подобные вопросы, наверное, не обсуждаются.) Наконец, третье, которое лично мне ближе: трактовать ценности и интересы как исходно независимые друг от друга ориентиры деятельности, требующие в каждой новой ситуации особой работы по их соотнесению.

Особую актуальность приобретает тема так называемых общечеловеческих ценностей, сопрягающаяся теперь с вопросом об общечеловеческих интересах. Существование «общечеловеческих ценностей» кажется мне еще более сомнительным, чем в традиционной постановке, когда вопрос о соотношении ценностей и интересов просто оставался «за кадром». В данном контексте приходится учитывать, что ценности суть неотъемлемая принадлежность культуры, а культуры разнообразны. Но вот что оказывается, по-моему, тоже бесспорным, хотя на первый взгляд очень странным, – это наличие общечеловеческих интересов, которые связаны вовсе не с культурой, а, напротив, с человеческим естеством. Первый и важнейший из них – самосохранение – даже не общечеловеческий, а поистине универсальный интерес, присущий не только всем живым существам, но и всем субъектам действия. В трагической лагерной максиме «умри ты сегодня, а я завтра» «ты» и «я» имеют имена и являются отнюдь не абстрактными субъектами действия.

* * *

В полемике Владислава Иноземцева и Виталия Иванова как типичных представителей стоящих за ними политических сил первый руководствуется преимущественно ценностными ориентациями, второй – интересами. Но можно ли – и как? – одновременно учитывать и те, и другие? Уже постановки такого вопроса достаточно для вывода об отсутствии у нас необходимых понятий и техник работы с политическими ориентирами и ориентациями, что свидетельствует о резком отставании рефлексии и осмысления политики от политической практики. Работы здесь хватит и патриотам, и либералам. Разумеется, тем из них, кто хочет двигаться вперед, а не талдычить об очередном единственно верном плане.

Перед нами лишь один очень маленький, но, похоже, характерный пример, за которым открываются, как мне кажется, новые перспективы.