Александр Лукоянов
Назначив министром иностранных дел правозащитника Бернара Кушнера (в центре), Николя Саркози возвестил начало перемен во французской внешней политике.
Фото Reuters
Как ни странно это звучит в наше циничное время, но 6 мая 2007 года, в день второго тура президентских выборов, во Франции произошла еще одна революция. Это правда, что на сей раз обошлось без традиционных баррикад, даже без национального героя, который перевернул в веке ХХ всю политическую структуру страны, вытаскивая ее из болота последней имперской войны. Все было чинно и мирно, исход дела решили not bullets but ballots (не пули, но избирательные бюллетени), как любят говорить американцы.
Выборы, где проголосовали 84% избирателей (численность, неслыханная уже долгие годы, если, конечно, не считать Туркмению), были кристально прозрачными: никто, даже оппоненты, не посмел заподозрить участие в них «административного ресурса». Апокалиптические предсказания очаровательной соперницы избранного президента Николя Саркози, что в случае его победы во Франции произойдет всеобщее восстание, даже «в некотором роде гражданская война», не оправдались. Двухтысячной толпе, бросавшей камни в полицейских на площади Бастилии, противостояли 30 тысяч демонстрантов, праздновавших победу на площади Конкорд. «Марсельеза» звучала именно на этой площади.
Не политика, а ценности
«Французы выбрали крутой поворот, – сказал в своей первой речи лидер этой революции, – и я пришел, чтоб провести его в жизнь». Изменить Саркози и впрямь предстоит многое, включая «идеи, поведение и привычки, которыми мы жили вчера». Речь идет о самих основах повседневного существования, затрагивающих жизнь миллионов людей, от 35-часовой рабочей недели до длительности отпусков и вообще, по любимому выражению нового президента, о «реабилитации труда». На самом деле изменить обещано практически все – от налогов, которые должны быть резко снижены, до права профсоюзов останавливать железнодорожное сообщение во время забастовок («Поезда будут ходить по расписанию», – обещал президент). Я не говорю уже о безжалостном сокращении государственной бюрократии.
Короче, перед нами и впрямь революция. Хотя бы потому, что решались на этих выборах не столько даже политические разногласия, сколько фундаментальные вопросы о ценностях, которыми живет страна.
Нет сомнения, студенческая молодежь Сарко не любит: на ее вкус он слишком bourgeois. Она отдала ему лишь 42% своих голосов, но зато когорта от 25 и до 34 лет предпочла его безусловно (57% против 43). И хотя Сего построила свою кампанию на призыве к женской солидарности, большинство француженок (52%) тоже проголосовало против нее. Естественно, государственная бюрократия предпочла Сего (57% голосов). Правда, те, кто устраивает свою жизнь независимо от государства, отвергли ее, можно сказать, напрочь (23%).
Вот еще что по поводу этой революции важно: она развеяла легенду, будто Франция всегда тяготеет к экстремизму – левому или правому. Многие из нас помнят, как мощна была в советские времена Французская компартия. А в 2007 году ее кандидат набрал 1,9% голосов (дурной знак накануне выборов в Законодательное собрание). Не забыли мы также, что еще в 2002 году друг и единомышленник Жириновского ультранационалист Жан-Мари Ле Пен вырвался на финишную прямую – и потерпел поражение лишь во втором раунде.
На этот раз все три главных кандидата – Саркози, Руаяль и Франсуа Байру – центристы. И вместе собрали они 76% голосов, тогда как за кандидатов всех девяти экстремистских партий проголосовало меньше четверти избирателей (сравните опять-таки со временами стагнации, когда на долю тех же партий досталось 53%). Иначе говоря, революция 2007 года стала центристской революцией.
Расставаясь с имперским прошлым
Никогда еще со времен корсиканца Бонапарта не приходил к рулю власти во Франции такой «нефранцузский француз», как Саркози. Достаточно сказать, что три из четырех его дедушек и бабушек французами не были. Кровей – венгерской, греческой, еврейской – намешано в нем немало. Короче, с точки зрения расистов, происхождения он просто неприличного. И все-таки в соперничестве с чистокровной француженкой с королевской фамилией, воплощавшей, можно сказать, в одном лице Жанну д▒Арк и Марианну, мандат на крутой поворот отдан был ему. Больше того, вопрос о его этническом происхождении на выборах-2007 вообще не поднимался. Даже среди ультранационалистов Ле Пена! Если нужно решающее доказательство того, как далеко ушла Европа от времен арийских идеологов (включая сегодняшних пророков «России для русских»), оно перед нами.
И это вовсе не единственное доказательство того, какой гигантский путь проделала Франция со времен мировой войны. Все-таки она, как и Россия или Германия, бывшая сверхдержава. И замашки, свидетельствующие о не совсем еще забытом имперском прошлом, очень даже заметны были в политике Ширака, не говоря уже о де Голле. С приходом Саркози Франция празднует не только торжество этнической толерантности, но и расставание с этим имперским прошлым. При всех своих проамериканских симпатиях новый президент не колеблется объяснять друзьям в Вашингтоне тщету имперских амбиций.
«Нас вышибли из Алжира, – сказал он как-то, – и не говорите мне, что мы об этом забыли... Мы начинали там с большой армией и с огромными ресурсами, а борцов за независимость была горстка – но выиграли они». И в более общей форме: «Наши ребята погибали во Вьетнаме раньше ваших... И, пожалуйста, не сердитесь на нас за то, что мы это помним. Есть ли хоть одна страна в мире за всю историю, которая сумела бы надолго удержать силой оружия завоеванные ею народы? Никогда, ни одной, даже китайцы не могли».
Нет, Франция при Саркози не пошлет своих солдат в Ирак – и это единственное, в чем он согласен с Шираком.
«Недипломатичный» Кушнер
Но если Саркози не колеблется дерзить, пусть и элегантно, своим друзьям в Вашингтоне, то уж с Москвой деликатничать он едва ли намерен. Я не разделяю мнение московских официальных лиц, что с приходом Саркози ничего в отношениях между Францией и Россией не изменится. Изменится. Парадоксальное назначение Бернара Кушнера на пост министра иностранных дел сомнений в этом не оставляет.
И дело не только в том, что Кушнер не уступает, пожалуй, в популярности самому президенту. Когда его спросили недавно, есть ли во Франции политик, который мог бы побить на выборах Саркози, он ответил: «Есть. Я». Такой это человек. И не в том дело, что согласиться на это предложение было для старого социалиста непросто (товарищи по партии, конечно, тотчас исключили его из партии и предали анафеме). Дело в том, что уж коли Кушнер согласился, то исключительно для борьбы за права человека, которой он жил всю свою долгую жизнь (ему 67). Он сам объяснил это еще в 1995 году в книге «Во что я верю».
Дед и бабка Кушнера сбежали в свое время во Францию от погромов в царской России. А потом оба погибли в Освенциме. Родители долго это от него скрывали. Узнав, он поклялся посвятить себя борьбе против имперских амбиций и за гарантии от произвола власти.
Какое отношение все это имеет к России? Очень простое. До недавнего саммита в Самаре тактика российской дипломатии в отношении ЕС сводилась к тому, чтобы противопоставлять обидам и претензиям «новой» Европы, то есть бывших сателлитов советской империи, солидную «старую» Европу. Саммит показал, что тактика не сработала. С приходом на пост руководителя французской дипломатии «недипломатичного» Кушнера мы вполне можем увидеть нечто большее. А именно – как одна из самых влиятельных держав «старой» Европы решительно склоняется на сторону «новой». И повторяющиеся в Москве «патриотические истерии» (по старинному выражению Чаадаева), будь то по поводу событий в Украине, или в Грузии, или в Эстонии, или в Польше, лишь сцементируют этот новый союз внутри ЕС. Вот что, боюсь, сулит России парадоксальный выбор Саркози.
Оборотная сторона триумфа
Короче, у нас едва ли есть основания петь ему гимны. Случалось Саркози (и не раз) подводить друзей, подставлять ножки соперникам и предавать своих менторов. Он – политик. И вдобавок еще начинавший свою карьеру с очень неудобной стартовой площадки – как выпускник второразрядного провинциального колледжа, не идущего ни в какое сравнение с парижскими grand ecoles, выпускники которых монополизировали в последние десятилетия французскую политику. Так что локти у парня острые.
Он публично назвал «сволочью» иммигрантскую молодежь, мародерствовавшую в 2005 году в парижских предместьях (хотя потом и поправился, резонно заметив: «Если им не нравится Франция, так ведь никто их здесь не держит»). При всем его энтузиазме по поводу европейской Конституции («Сегодня Франция возвращается в Европу», – заявил Саркози в победной речи) он решительно против вступления Турции в ЕС.
И даже в хваленой его компетентности есть основания сомневаться. Вот пример. Во время предвыборных дебатов Руаяль спросила его, сколько, по его мнению, электроэнергии вырабатывают французские атомные станции. Он ответил: «Я думаю, процентов пятьдесят». На что ему с торжеством было заявлено: «Вы не выполнили домашнее задание, мсье, правильный ответ 17 процентов». (На самом деле не правы были оба. Даже я знаю, что атомные станции дают 78% потребляемой во Франции электроэнергии.)
Добавьте к этому, что объявленный Саркози с такой помпой «крутой поворот» зависит еще и от исхода июньских выборов в Законодательное собрание. Потерпи его партия на них поражение, ему будет неизмеримо труднее реформировать страну. Тем более что тут ему придется иметь дело с куда более грозным противником, чем Сеголен Руаяль. А именно с французской улицей, которая уже дважды – в 1995 и в 2006 годах – заставила Ширака с позором отступить. Хотя он и не покушался на столь всеобъемлющие перемены, какие обещает Саркози.
* * *
В феврале 1848 года император Николай I, по преданию, неожиданно объявил на придворном балу в Петербурге: «Седлайте коней, господа офицеры, во Франции опять революция!» В мае 2007 года всего лишь чуть припозднились с поздравлением из Кремля лидеру новой французской революции. Независимо, однако, от отношения к ней официальной России, приходится согласиться с обозревателем газеты «Фигаро» Жаном Д’Ормессоном, который посоветовал европейской публике пристегнуть ремни: Франция входит в турбулентную зону.
