Дмитрий Бадовский
Всегдашняя и всеобщая забота: не даст ли вертикаль власти опасный крен?
Фото Артема Чернова (НГ-фото)
Когда речь заходит о достижениях Владимира Путина на посту президента России, то как одно из главных обычно рассматривается восстановление дееспособности государства, придание вертикали власти хоть и относительной, но эффективности. Дальше начинаются расхождения и дискуссии: в благих или не только целях используется эта дееспособность, почему существующая властная эффективность отнюдь не безусловна, в какой степени она зависит лично от Путина и т.д.
Накренившаяся в преддверии 2008 г. вертикаль власти ставит вопрос о том, достигнет ли угол ее наклона критических значений с последующим обрушением или же архитектура вертикали и почва, на которой она стоит, вполне позволяют пережить смену власти в стране, хотя, быть может, не без труда и не без дополнительных подпорок.
Советское наследие
Нынешняя властная конструкция и принципы функционирования политической элиты вовсе не являются чем-то новым, хотя, конечно, и имеют «авторские черты» сегодняшнего дня и путинского стиля руководства.
Одна из малообсуждаемых причин «геополитической катастрофы» – крушения СССР – заключалась в том, что коммунистической номенклатуре в какой-то момент стало слишком тесно в рамках советского общественно-политического строя. После смерти Сталина и особенно за пару десятилетий так называемого брежневского застоя почва для роспуска советского государства была расчищена и подготовлена. При всей внешней неподвижности того времени, внутри властной системы шла бурная и титаническая по своим последствиям работа.
Советская правящая элита последовательно избавилась от трех ключевых механизмов, обеспечивавших до того ее единство как «ордена меченосцев» во главе с великим вождем и ее дееспособность как «служивого класса».
В первую очередь и довольно быстро был ликвидирован такой механизм фоpмиpования, функционирования и обновления элиты, как массовые политические репрессии. Это стало основой консолидации интересов всей советской элиты, того аппаратного переворота, который завершился со смещением «волюнтариста» Хрущева. С этого момента можно говорить об оформлении в Советском Союзе номенклатурной системы правления, основанной на принципах коллективного руководства, баланса сил и недопущения монополизации всей власти лидером или одной «группой товарищей».
Второй ключевой момент эволюции советской властной системы заключался в том, что Коммунистическая партия постепенно утратила свою изначальную роль в обеспечении единства и функциональной эффективности элиты. Рост численности партии постепенно снижал значимость членства в ней. Политические функции концентрировались только на ее верхних этажах. Партия в целом утрачивала элитный статус и тождественность правящему классу советского общества, размывалась граница между рядовыми членами партии и основной массой населения.
Одновременно внутри номенклатуры складывались как бы две элиты: управленческая, аппаратная элита, которая реально правит, и царствующая элита высших руководителей, выполняющих в первую очередь идеологические функции. Собственно говоря, третий ключевой момент эволюции советской элиты как раз и связан с тем, что по мере деградации коммунистической идеологии и ее мобилизационного потенциала сокращались и властные полномочия высших руководителей. Вожди партии обладали властью лишь постольку, поскольку они рассматривались бюрократическим аппаратом, деидеологизированным правящим вторым эшелоном номенклатуры как «главные аппаратчики».
Номенклатурный рынок
Утрата идеологического, организационного и репрессивного стержней в обеспечении функционирования элиты потребовала формирования новых механизмов дееспособности. И главными такими механизмами становились внутренняя дифференциация элиты, усиление групповых общностей (клановых, отраслевых, регионально-земляческих, национальных и т.д.), а также оформление рынка административных ресурсов, обеспечивающего коммуникацию и взаимодействие внутри правящего класса в целом и между группировками в частности. На этих административных рынках возможности тех или иных чиновников и ведомств «порешать вопросы» обменивались по статусной стоимости на другие аналогичные решения или на возможности присвоения и распоряжения теми или иными материальными ресурсами.
Дальнейшее развитие все более ярко высвечивало невозможность для номенклатуры «жить и работать» в рамках социалистической общественной и экономической системы. Ключевой для элиты становилась задача трансформировать общественно-политический строй таким образом, чтобы обеспечить более полноценные частные формы присвоения неразделенных власти и собственности, превратить «аппаратные активы» и извлекаемое из них условное владение материальными ресурсами в более или менее полноценную частную собственность, дополнительные гарантии безопасности, воспроизводства социального статуса для себя и его наследования для своих детей.
Вызревание внутри самого правящего класса идеологии модернизации, а потом и смены общественного строя дало потом толчок и процессам перестройки, к распаду СССР. К тому же во второй половине 80-х гг. прошлого века Советский Союз столкнулся с серьезнейшим конъюнктурным финансово-экономическим кризисом, а «дефицит ресурсов» только усилил остроту и интенсивность борьбы за контроль над ними внутри элиты.
В 90-е гг. произошла уже полноценная реализация и завершение программы номенклатурной приватизации и передела власти и собственности. Административный рынок слился с «диким капитализмом», породив совершенно определенную модель дальнейшей эволюции элиты и принципы ее дееспособности. Рынок административных ресурсов начал работать преимущественно в режиме конвертации, «пункта обмена» власти на собственность.
Скорость и интенсивность обновления элиты, количество социальных лифтов и каналов вертикальной мобильности на время возросли. Элита интегрировала в себя немало новых элементов, многие из которых стали наемными менеджерами номенклатурной приватизации, а некоторые затем достигли и статуса олигархов новой системы. Уровень дееспособности элиты зависел именно от механизмов и коррупционных смазывающих материалов программы номенклатурного передела власти и собственности. Репрессивные механизмы эффективности элиты поддерживались преимущественно такими инструментами, как компромат, криминализация элиты и укоренение в ней соответствующих практик и «понятий» деятельности.
Регионализация правящего класса
Дальнейшая эволюция системы в конечном счете привела к программе построения вертикали власти (т.е. программе иерархической перестройки элиты и повышения ее консолидированности и дееспособности). В 90-е гг. в условиях низкой эффективности и раздробленности федеральной управленческой элиты, увлеченной преимущественно программой приватизации и передела, собственно функции государственного управления в основном консолидировались, частично присваивались и преимущественно осуществлялись на региональном уровне, региональными элитными кланами.
При этом их достаточно высокая эффективность и функциональная готовность обеспечивать на своей территории относительную социально-экономическую и политическую стабильность стали для них основанием для торга с федеральной элитой. Чаще всего торг между региональными элитами и Центром по схеме «эффективность в обмен на политическую лояльность и экономические ресурсы» оказывается успешным, хотя в отдельных случаях и преимущественно в отношении национальных республик оборачивается претензиями на суверенитет и сепаратизмом.
Дефолт 1998 г. вновь создал ситуацию «дефицита ресурсов» для передела и неконфликтного освоения элитой. Необходимость противодействия этой ситуации вызвала реакцию со стороны т.н. ельцинского семейного клана и поддержавших его иных группировок. Реакция эта заключалась не только собственно в подготовке «операции преемник Путин», но и в более фундаментальных для правящего класса последствиях, сопутствующих этому проекту.
Анатомия вертикали
После долгого перерыва вновь оказались востребованными механизмы жесткой идеологической консолидации элиты. Естественно, что в условиях «региональной фронды» и политической активности олигархов подобный запрос оформился в конечном счете в сопровождающие весь период путинского правления идеологемы укрепления единства государства, социальной ответственности бизнеса и усиления роли государства в экономике. В дальнейшем идеологические механизмы консолидации усиливаются, укрепляются и, по мере возрастания значимости внешнеполитических и внешнеэкономических вопросов в нынешней деятельности российской элиты, дополняются новыми элементами, выливаясь в развернутую по всем основным направлениям доктрину «суверенной демократии».
Второй ключевой момент, характеризующий ситуацию 2000-х гг. в эволюции правящего класса, связан с иерархической перестройкой. Свой статус снизили и/или утратили именно те группы, которые формировали основу конструкции 90-х гг. и олицетворяли ее политические риски, – региональные элиты, олигархические бизнес-группы и медиакратия. Одновременно произошло укрепление и консолидация федеральной бюрократической элиты, что было обеспечено как идеологическими механизмами, так и общей логикой перехода к политическому моноцентризму – объединению ядра правящего класса вокруг доминирующего и популярного политического лидера в лице Владимира Путина.
При этом, однако, сами организационные механизмы консолидации «элитного ядра» во многом по-прежнему оказались основаны на инфраструктуре клановых групп, а именно «питерского землячества» и сообщества силовиков. Партийные механизмы консолидации элиты в последние годы также усилились, однако в целом партийно-политическая система все же до сих пор выполняет подчиненную и сугубо дополнительную роль, оставаясь ключевой лишь в одной области – электоральной, связанной со взаимодействием и коммуникациями элиты с населением.
Наконец, статусный рост сообщества силовиков в элитной иерархии имеет непосредственное отношение и ключевое значение для еще одной тенденции последних лет. Она связана с усилением и опять же возвращением репрессивных механизмов консолидации, обеспечения единства и дееспособности элиты. Эти механизмы в настоящее время сформированы преимущественно в рамках некоей «доктрины сдерживания».
Изменениями в законодательстве установлены правовые возможности ускоренной ротации элит и точечных репрессий (типичный пример – реформа выборности губернаторов). Однако на практике они используются достаточно редко и функционируют, таким образом, преимущественно в режиме «угрозы применения». Одновременно в правоприменительной практике проявляется модель избирательного правосудия, которая не обходится без «скелетов в шкафу» – неопределенности и неформальности правил игры периода 90-х гг. Соответственно показательные процессы типа дела ЮКОСа также выполняют функцию принуждения элиты к согласию с выдвигаемыми политическим лидером и «элитным ядром» новыми правилами игры.
Вот, новый поворот
Формальное решение «проблемы-2008» – избрание сначала элитой, а потом и народом нового главы государства – не обещает политического умиротворения.
Политический режим вертикали власти имеет в своей основе моноцентризм власти, наличие на вершине политической пирамиды лица, обладающего подавляющим объемом ресурсов и уровнем популярности, статусом единственного внутриэлитного арбитра и гаранта, а также ролью монопольного модератора во взаимоотношениях власти и общества. Отказ Владимира Путина от подобной роли уже сам по себе подрывает основы стабильности этой политической конструкции. Необходимость передать власть в России заведомо более слабому политическому лидеру, чем нынешний президент, ставит под сомнение эффективность и возможность сохранения политического моноцентризма.
Любой преемник не воспринимается как фигура, способная обеспечивать и соблюдать интересы всех элитных групп. Если же за следующим главой государства будет стоять власть только некой части объединенной Путиным политической элиты, то механизмы моноцентризма, заложенные в вертикаль власти, превратятся для всех остальных из залога стабильности в гарантию направленной против них узурпации.
Это тем более неизбежно, что власть и деньги у нас сегодня по-прежнему не разделены. А значит, избрание главы государства – не рутинное процедурное мероприятие, а акт описи, сдачи-приемки всех ресурсов, которыми обладает страна, и выписывания генеральной доверенности тем или иным группам и лицам на управление отдельными частичками национального богатства.
Вся эта ситуация, составляющая основной нерв нынешней политической борьбы и подрывающая основы функционирования и дееспособности элиты, требует того или иного разрешения. Очевидно, что если элита не хочет полномасштабной «войны всех против всех» и вытаскивания из загашника всех находящихся на взводе репрессивных механизмов, включая и полукриминальные практики 90-х гг., то ей ничего не остается, как обезопасить свое будущее в рамках «нового застоя» – системы коллективного руководства, недопущения монополизации власти преемником и роли нового президента как первого среди равных, окукливания элиты и остановки ее ротации, сохранения достигнутой власти и обретенной собственности.
Возможности согласования интересов всех групп элиты и ее относительной дееспособности будут оставаться высокими и неконфликтными только при благоприятной экономической конъюнктуре, тогда как ухудшение ситуации и новый «дефицит ресурсов» породят обострение борьбы за власть. Если же сама эпоха нового застоя продлится долго, то обеспечит лишь «стабилизацию проблем» и атрофию способностей элиты и страны в целом к развитию и модернизации. Однако серьезно ждать каких-то иных сценариев развития событий особенно не приходится. Если, конечно, не вести речь о ликвидации являющегося способом существования элиты административного рынка единых и неделимых власти и собственности.
Дарья Гармоненко