Владимир Пантин
Последняя повышательная волна и пик российских либеральных реформ запомнились нам по событиям 1993 года в Москве.
Фото Сергея Величкина (НГ-фото)
Не только специалистам-политологам, но и большинству остальных граждан становится все более очевидным, что мы живем в сложную переходную эпоху, насыщенную политическими, социальными, межэтническими, межконфессиональными конфликтами и потрясениями. Особенно ясным это стало после 11 сентября 2001 года, когда выяснилось, что даже самые развитые и могущественные страны не застрахованы от крупных террористических актов и иных потрясений. Последовавшие после крушения башен-близнецов события лишь подтвердили это не слишком веселое обстоятельство. В связи с этим возникает вопрос: случайно ли изменилась ситуация в мире, случайно ли в России почти синхронно с этими изменениями произошли важные сдвиги в политике и экономике? Думается, что нет, не случайно – тем более что некоторые из этих сдвигов можно было прогнозировать заранее, основываясь на ритмах исторического развития (кондратьевских циклах), которые характерны для международного и российского развития на протяжении последних примерно 200 лет. Подобные ритмы описаны в моей книге «Циклы и ритмы истории», вышедшей еще в 1996 году, и в недавно опубликованной (совместно с Владимиром Лапкиным) книге «Философия исторического прогнозирования: ритмы истории и перспективы мирового развития».
Вперед или по кругу?
Из анализа этих ритмов, в частности, следует, что в начале 2000-х годов мир вступил в относительно короткую по историческим меркам, но весьма бурную и насыщенную важными событиями фазу крупных потрясений в политике и экономике. Согласно разработанной нами модели, она продлится примерно до 2017–2020 годов. Как ни парадоксально, эта фаза, подобно тому, что наблюдалось и в предыдущих циклах мирового развития (например, в 1820–1840-е или в 1920–1930-е годы), в России внешне сопровождается стабилизацией, а также некоторым оживлением экономики, усилением роли государства в различных сферах общественной жизни. Происходит это потому, что Россия в фазе потрясений с некоторым запаздыванием воспринимает и внедряет важные для данной эпохи новые технические достижения и новые формы организации, которые возникли в развитых странах раньше. Как правило, в такие периоды российской истории относительно окрепшее государство и усилившийся бюрократический аппарат ценой мобилизации всех имеющихся природных и человеческих ресурсов добиваются известных успехов в экономическом развитии. Однако в конце этой фазы, как и в предшествующих эволюционных циклах, Россию поджидают проблемы и трудности, связанные с глобальными геополитическими, технологическими и геоэкономическими сдвигами, которые уже начались и которые будут происходить в мире на протяжении всей фазы потрясений.
Казалось бы, это только теоретические выкладки и спекуляции, вытекающие из концепции ритмического развития, но они довольно точно описывают не только прошлые, но и современные реалии. Более того, ряд прогнозов, сделанных на основании этой концепции еще в начале 1990-х годов, – например, прогноз о чрезвычайно успешном экономическом и политическом развитии стран Запада до 2000 года и частичной дестабилизации мирового порядка после 2000 года, об ужесточении политического режима в России, – во многом оправдал, хотя, разумеется, любая концепция ограничена в своих прогностических возможностях. Тем не менее неплохое соответствие теории и практики заставляет внимательнее отнестись к наличию в истории различного рода ритмов, циклов и волн, указывающих на периодическую смену вектора исторического развития.
Как известно, идея циклического, повторяющегося развития природы и общества более древняя, чем идея поступательного, прогрессивного развития. Так, представления о цикличности, повторяемости развития существовали уже в древнеиндийской, древнекитайской, античной философии и культуре. В противовес этому на Западе идеи чисто поступательного, прогрессивного развития общества возобладали, начиная с эпохи Просвещения, под влиянием развертывания промышленной революции, бурного развития науки и техники. В то же время представления об экономических циклах, циклах деловой активности, длинных волнах экономического развития, электоральных циклах, циклах циркуляции элит, демографических волнах, волнах изменения моды, волнах демократизации и др. широко используются в соответствующих областях науки, отражая элементы воспроизводства и известной периодической повторяемости в общественном развитии. Один из патриархов американской политологии Артур Шлезингер-младший в своей книге «Циклы американской истории» показал, что даже в таком сверхсовременном и динамичном обществе, как американское, существуют свои циклы внутренней и внешней политики, на основании знания которых можно успешно прогнозировать некоторые важные политические сдвиги, происходящие в США.
Очевидно, что в целом развитие общества не может быть ни чисто циклическим, повторяющимся буквально, ни чисто поступательным, прогрессивным. Многое указывает на то, что в действительности реализуется более сложное – поступательно-ритмическое или прогрессивно-волновое движение общества, включающее периоды подъема и отката, фазы расцвета и упадка, стабильности и дестабилизации. Исторические события никогда не дублируются и буквально не повторяются, но элементы подобия и относительной повторяемости можно обнаружить, выделяя в историческом развитии определенные эволюционные циклы, периоды и фазы. При этом ритмы истории и разделяющие их пограничные, переломные точки, по выражению выдающегося британского философа и историка Арнольда Тойнби, играют роль своеобразной «навигационной карты», в некоторых случаях позволяющей предвидеть опасные «рифы» и «водовороты».
Реформы и контрреформы
Вернемся, однако, к нашей модели, основанной на использовании кондратьевских циклов – циклов изменения мировой конъюнктуры, исследованных выдающимся российским экономистом и социологом Николаем Кондратьевым (в западной литературе их чаще называют «длинными волнами», поскольку каждый кондратьевский цикл состоит из следующих друг за другом двух волн – повышательной и понижательной). Основываясь на своих циклах, Кондратьев в середине 1920-х годов предсказал мировой экономический кризис 1929–1932 годов и последующую глубокую депрессию. В то же время, в отличие от большинства исследователей, оперирующих кондратьевскими циклами, мы исходим не из одинаковой длительности этих циклов, а из их закономерного сокращения, которое связано с общим ускорением экономического, социального, политического развития, ускорением обмена информацией и интенсификацией общения. В самом деле, было бы странно, если бы очевидное и ощущаемое всеми значительное ускорение международного развития и развития отдельных стран, отличие современного «бешеного» ритма жизни от ритма жизни в XIX веке никак не сказывалось на продолжительности циклов и ритмов, которые характерны для этого развития. Если учесть это обстоятельство, а также тот факт, что кондратьевские циклы описывают не только экономические, но и политические, социальные и культурные изменения, то можно многое увидеть в российской и мировой истории, а также по-новому взглянуть на некоторые современные процессы.
Скажем, по-новому предстают последовательно сменяющие друг друга реформы и контрреформы в России. Оказывается, что более или менее либеральные реформы, отчасти раскрепощающие российское общество, довольно точно приходятся на повышательные волны кондратьевских циклов, когда мировая экономика находится на подъеме, а кризисы относительно кратковременны и не слишком тяжелы. При этом пик российских реформ всякий раз соответствует примерно середине повышательной волны. Так, отмена крепостного права в России в 1861 году приходится точно на середину повышательной волны кондратьевского цикла, охватывавшей период 1849–1873 годов, пик хрущевской «оттепели» (1956–1961 годы) – на середину повышательной волны 1945 –1969 годов и т.д. Объяснение этого явления достаточно простое: в периоды повышательных волн наше отставание от стран с развитой рыночной экономикой становится не только весьма ощутимым, но и прямо угрожающим существованию России. Отсюда вынужденные, чаще всего неподготовленные, но неизбежные реформы, которые начинают новый виток российской модернизации.
Однако повышательная волна кондратьевского цикла сменяется понижательной волной (периодом преимущественно низкой мировой конъюнктуры, когда растет нестабильность и кризисы становятся частыми и глубокими), и относительно либеральные реформы в России тут же сменяются совсем не либеральными контрреформами. Так произошло в последние годы царствования Александра I, когда император из-за сильнейшего сопротивления консерваторов-крепостников был вынужден отказаться от реформ, предполагавших освобождение крестьян, и перейти к аракчеевским военным поселениям; позднее эти охранительные, контрреформаторские тенденции получили свое развитие в политике Николая I. Так произошло и в начале 1880-х гг., когда после убийства царя-освободителя Александра II на трон взошел Александр III, проводивший умеренные охранительные контрреформы. Но самое удивительное, что чередование реформ и контрреформ продолжилось и после революции 1917 г., хотя революция несколько модифицировала циклы реформ – контрреформ.
После достаточно радикальных для России либерально-рыночных реформ Витте–Столыпина (введение первой российской Конституции, разрешение выхода из крестьянской общины и начало формирования слоя самостоятельных зажиточных крестьян) в результате октябрьской революции грянули весьма радикальные контрреформы в виде политики «военного коммунизма». Затем последовали вынужденные для большевиков весьма ограниченные реформы (нэп), которые пришлись на понижательную волну кондратьевского цикла, что предопределило их быстрое свертывание и разворачивание новых радикальных контрреформ в виде «великого перелома», «большого террора», полного огосударствления не только экономики, но и других сфер жизни общества. При этом разгар радикальных контрреформ в СССР снова пришелся на разгар понижательной волны кондратьевского цикла.
Однако после смерти Сталина в 1953 году, когда началась повышательная волна, развернулись реформы Хрущева, пусть ограниченные рамками советской системы. Затем по мере перехода к понижательной волне их сменили умеренные охранительные контрреформы Брежнева–Суслова, получившие название «застоя», и, наконец, грянула перестройка Горбачева, приведшая после распада СССР к либеральным реформам Ельцина. С рассмотренной выше точки зрения неудивительно, что пик недавних российских либеральных реформ пришелся на 1993 год (принятие новой Конституции РФ и пик ваучерной приватизации) – как раз на середину очередной повышательной волны, длившейся примерно с начала 1980-х до начала 2000-х годов (точнее, с 1981 по 2005 годы). В то же время с начала 2000-х годов, в соответствии с приближением новой фазы мирового развития (понижательной волны), начался и новый период российской истории, для которого наряду с сохранением элементов либерального курса характерно усиление вмешательства государственной бюрократии в экономику и контроль власти за политической сферой. Очевидно, что в ближайшие годы, соответствующие фазе потрясений в мировой политике и экономике, государство в России будет играть весьма значительную роль, причем внешние и внутренние факторы будут во многом способствовать этому. Экономическая и социально-политическая стабильность в стране не будет слишком прочной, и это будет объективно требовать периодического вмешательства государства в различные сферы общественной жизни.
Не упустить возможности
Какие же практические выводы следуют из рассмотренных ритмов российской и мировой истории? Прежде всего ближайшие годы вряд ли будут слишком благоприятными для развития либеральной демократии в России и в целом ряде других стран, где либеральные и демократические традиции не слишком сильны. Это отнюдь не значит, что все фатально предрешено, поскольку всегда существуют разные варианты развития, более или менее благоприятные для демократического устройства общества. Более того, борьба за соблюдение прав и свобод граждан в России именно потому, что она будет трудной, в ближайшее время необходима как никогда. Речь идет лишь об условиях, ограничивающих эту борьбу, о том, что нужно считаться с реальным положением вещей, в частности, с неслучайно сохраняющейся раздробленностью демократических сил, со слабостью гражданского общества в России, разочарованием широких слоев населения в результатах реформ.
Усиление политической, экономической и военной нестабильности в мире, связанное с началом понижательной волны кондратьевского цикла и вступлением международной экономической и политической системы в фазу «великих потрясений», уже провоцирует и будет провоцировать в целом ряде стран использование авторитарных методов, силового диктата в международных отношениях на фоне роста социальных, межэтнических, межконфессиональных и иных конфликтов. В этой ситуации для России, как представляется, важно, с одной стороны, сохранить свою территориальную целостность и суверенитет, а с другой – не скатиться к жесткому авторитарному или тоталитарному режиму и не вступить в открытую конфронтацию со странами Запада или странами Востока, не допустить собственной изоляции от ведущих центров мирового экономического и политического развития. Чрезвычайно важно также сохранить демократические институты и рыночную экономику.
После 2017 года вектор международного политического и экономического развития изменится, происходящие процессы будут уже не столько разрушать старые, препятствующие развитию мирового рынка отношения и институты, сколько создавать новые (в определенном отношении эта новая фаза мирового развития будет соответствовать периоду 1945–1969 годов). Россия, если она сохранит к тому времени свою территориальную целостность и человеческий потенциал, может получить принципиально новые возможности для интеграции в сообщество стран с рыночной экономикой и демократическим политическим устройством, включая реальную и эффективную помощь со стороны развитых стран, которой она, к сожалению, до сих пор во многом была лишена или же отказывалась от нее. Именно после 2017 года возможен и даже весьма вероятен ренессанс российского либерализма, обогащенного новым социальным опытом и новыми идеями (отсюда, разумеется, не следует, что российским либералам и демократам надо сидеть сложа руки до 2017 года).
Однако благоприятный исход вовсе не гарантирован и для России, и для других государств, которым прежде всего нужно без слишком больших потерь пройти весьма сложный и ответственный, чреватый конфликтами и кризисами период потрясений. Для этого потребуются немалые усилия рядовых граждан, гибкость и ответственность политиков, кооперация усилий в международном масштабе. Пока что и Россия, и мир в целом не готовы к этому, но сама глобальная ситуация потребует новых подходов к решению проблем, новых людей и новых идей. Готовиться к этому нужно уже сегодня.
