Суверенный поворот

Россия навязала G8 свою повестку дня, а Владимир Путин выступил на саммите как основной ньюсмейкер. Можно спорить о деталях, но саммит стал свидетельством признания новой идентичности нашей страны, описываемого формулой «суверенная демократия», – признания как международного, так и внутрироссийского. Вопреки ожиданиям, саммит в Стрельне стал главным политическим событием сезона, а новое понимание суверенитета и энергетической безопасности, предложенное Владимиром Путиным, – его основным содержательным стержнем.

Восприятие политической системы России в среде интеллектуальной элиты Запада и в западной прессе быстро изменилось, причем изменилось качественно. Вот лишь несколько цитат – весьма, впрочем, красноречивых. Liberation: «Россия уже не нуждается в уроках демократии от своих гостей». The Washington Post: «Россия и ее элита ни в коей мере не хотят изоляции. Путин хочет признания лидирующей позиции России на мировой арене и уважения к ее интересам». Los Angeles Times: «Вашингтон должен смириться с тем, что нынешний Кремль будет энергично отстаивать национальные интересы России и не станет уклоняться от конкуренции с Западом в борьбе за политические и экономические преимущества». Транслируемая Кремлем триада «суверенная демократия–суверенная экономика–энергетическая сверхдержава» ясно прочитана (и понята!) на Западе как стратегия последовательной, комплексной и жесткой защиты национальных интересов – при сохранении открытости страны, демократических институтов и рыночных механизмов российского образца. Корреспондент Би-би-си высказался по этому поводу вполне однозначно: «В Санкт-Петербурге идея «суверенной демократии» получила своего рода негласное международное признание – и это очень важно как для Путина, так и для его нынешних и потенциальных оппонентов внутри страны».

Оппоненты новой концепции российского суверенитета также были вынуждены высказаться по поводу ее появления, причем руководители США, «последнего суверена», – несколько раз. И не беда, если Джордж Буш полагает, что суверенной демократии не бывает, а Дик Чейни предлагает собственную трактовку этого термина. Полагаю, это лучшее свидетельство «живучести» и органичности созданных Кремлем конструкций.

Дать ответ Владиславу Суркову пыталась устами Михаила Касьянова и внесистемная оппозиция. Ответ оказался куцым: абстрактная «империя Свободы» и призыв к энергодиалогу с Западом, подразумевающий зависимую роль России, откровенно слабее того, что предлагают Кремль и «Единая Россия». Но – не только. Касьянов вынужден высказываться по повестке дня, которая предложена обществу далеко не им.

Разумеется, идеал недостижим, а любая идеология нуждается в развитии. Именно об этом, полагаю, и сказал в интервью «Эксперту» вице-премьер Дмитрий Медведев: «Мне кажется, «суверенная демократия» – далеко не идеальный термин, впрочем, как и любой другой. Гораздо более правильно говорить о подлинной демократии или просто о демократии при наличии всеобъемлющего государственного суверенитета┘ Демократия – абсолютно фундаментальная вещь. И ее можно противопоставлять только диктаторским и тоталитарным режимам». Юридический бэкграунд Медведева определяет его стремление к ясности, законченности и чистоте формулировок. Это естественно и логично. И тем не менее политика – не судебная тяжба. Это драма, интрига, искусство. Традиционный потенциал «подлинной демократии» и «государственного суверенитета» несопоставимы с тем интеллектуальным и коммуникативным зарядом, который несет в себе «суверенная демократия». Тем более что заряд этот уже используется Кремлем для «огня по штабам» на Западе, и используется, как видим, вполне успешно.

Колоссальное количество мнений о суверенной демократии – это еще и очевидный знак того, что в России возможна и необходима напряженная интеллектуальная дискуссия. И совсем не беда (а большая удача), если эту дискуссию инициирует и поддерживает власть. Наличие акцентов в проводимой политике характеризует российский правящий класс не как замкнутую сословную группу, а как широкую элитную коалицию, способную и к внутриэлитному диалогу, и к широкому диалогу с обществом и интеллектуальной средой.

Нужно только не потерять в дискуссии общего для всех, сущностного, главного. Главное – в том, что Россия действительно стала другой. Какой? Суверенной, а значит, самостоятельно принимающей политические и экономические решения. Демократической, а значит, развивающей собственные демократические институты. И этого уже не изменить.