Преемники, или О несходстве сходного

Хуан Карлос Бурбон с самого начала ощущал себя не наследником испанского престола, а представителем народа во власти.
Фото Reuters

Сегодня многие вспоминают о том, что почти два века Россия находится в плену чередования авторитарных правителей – реформаторов и контрреформаторов, и каждый раз кратковременные оттепели сменяются длительными заморозками. Беда в том, что российское общество свыкается с этим круговоротом, считая его почти фатальным. Однако так ли это?

Испания как другая Россия

В Испании тоже было пять незавершенных революций. Первая испанская оттепель началась в 1808 году, как раз когда в России правил и начинал либеральные реформы Александр I. Поразительно, что и последующие циклы смены правителей-реформаторов и контрреформаторов по времени совпадают, пусть и с небольшим смещением, с аналогичными циклами в России. Так же как и у нас, всякая новая революция объявлялась в Испании «хаосом» и «смутным временем», а каждое возвращение фундаменталистов сопровождалось рассуждениями об «особом испанском пути». Только ничего «особого» в этом пути не было. Поскольку и там, и в России, и в арабском мире эта идея означает одно – сопротивление переменам. Всегда и везде этот «особый путь», он же «эпоха стабилизации», связан с попытками консолидации общества на идеях самодержавия, народности и славных исторических традиций, а также с усилением политической роли Церкви и армии.

Испанию раньше, чем Россию, назвали Азиопой, намекая на мавританское прошлое, сохранение восточных черт в образе жизни, менталитете и, конечно же, на наследие феодального уклада. Французские правители от Наполеона до де Голля утверждали, что Европа кончается за Пиренеями. Над Испанией, так же как и над Россией, висело проклятие империи, и страшные мучения сопровождали избавление от него. Вплоть до середины 1980-х годов испанцы вспоминали и о своем имперском наследии, и о своей имперской миссии: «За нами вся наша Латинская Америка». В Испании, как и в России, были и сохраняются проблемы иноэтнических территорий – Страны Басков, Каталонии, Галисии и др. Там сорок лет продолжалась диктатура Франко.

Испания в XX веке проделала путь от пролетарской революции к правой диктатуре, и в этом отношении история Испании поучительна для России тем, что показывает, что могло бы случиться в нашей стране, если бы российский аналог генерала Франко (Корнилов, Деникин или Врангель) победил. Думаю, результат оказался бы таким же, как и в Испании, потому что левый и правый авторитаризм не столь уж различны по своим разрушительным последствиям – как говорится, хрен редьки не слаще.

Поздний Ельцин и поздний Франко

К началу 1970-х годов Испания демонстрировала удручающие экономические показатели, в 2–3 раза уступая по уровню жизни странам, охваченным европейской интеграцией. Этот разрыв считали нетерпимым многие испанцы, особенно из числа тех сотен тысяч людей, которые приобщились к трудовой эмиграции и попробовали другую жизнь.

Когда в России говорят о генетической невозможности появления хорошей элиты, поскольку за время революции, Гражданской войны и сталинских репрессий был уничтожен цвет нации, стоит вспомнить Испанию, где за время тамошней гражданской войны и правления Франко было уничтожено 10% населения. Почти каждая испанская семья либо потеряла кого-то в этой мясорубке, либо хранит память о своих родственниках – политических заключенных. По масштабам потерь населения от репрессий и войн Испания и Россия сопоставимы, а по масштабам эмиграции Испания существенно превосходит нашу страну. Миллионы эмигрантов, больше, чем в любой другой европейской стране, – это тоже результат правления «либерального диктатора» и одновременно механизм, обеспечивавший самосохранение режима. Это примерно тот же механизм, что и знаменитый «философский пароход», – так режим избавлялся от своих потенциальных противников, вытесняя их в эмиграцию.

Если искать аналогии политическому режиму, который начал складываться в России во время второго срока правления Ельцина и расцвел пышным цветом во время правления его наследника, то трудно сыскать лучшую, чем режим позднего Франко. С конца 1960-х годов в Испании стихли репрессии, политический режим стремился приобрести образ авторитаризма «с человеческим лицом». Появились «вертикальные профсоюзы», вертикальные институты гражданского общества, которым было разрешено защищать права трудящихся и потребителей, собирать и сохранять фольклор и вообще заниматься художественной самодеятельностью. А запрещали им совсем пустяки – вмешиваться в политику.

Ну и, наконец, для полного сходства двух стран стоит вспомнить о проведенных в них в конце XX века операциях «Наследник». Франко за тридцать пять лет до Ельцина избрал себе наследника не из своей семьи, не из числа родственников и даже не из политических соратников, а совсем чужого и малознакомого молодого человека, который долго жил за границей в одной из германоязычных стран, совсем как Путин. Но на этом сходство исторических судеб Испании и России прерывается.

Гаранты и силовики

Наследником оказался Хуан Карлос Бурбон, представитель одной из древнейших королевских династий Европы, который вернулся из Швейцарии, где находился на правах эмигранта. Вернулся, чтобы в конце концов занять пост главы государства и Верховного главнокомандующего. Однако он ощущал себя не наследником Франко и даже не наследником испанского престола, а представителем народа во власти. Из своих многочисленных полномочий он сосредоточился только на одной – стал гарантом Конституции и Пакта о национальном согласии. Борис Ельцин тоже любил называть себя гарантом Конституции – жаль только, документ этот кроился под фигуру первого президента России. При Ельцине тоже был подписан «Договор об общественном согласии», но беда в том, что большая часть российского общества об этом документе даже не слышала, тогда как в Испании идея национального согласия была общенародной. В ее основе лежал простой лозунг: «Никогда больше диктатуры и насилия». В первые годы жизни постсоветской России и здесь почти две трети населения поддерживали представления о том, что «социализм завел нас в тупик» и «так жить нельзя», но мало-помалу подобные настроения стали скисать, в немалой мере потому, что их не раз «мочили в сортире» в ходе двух чеченских войн, а также вследствие постоянных и бесконечных уступок прошлому.

Хуан Карлос, человек глубоко верующий, ни разу не был сфотографирован со свечкой в руке или у алтаря. Он делал все от него зависящее, чтобы преодолеть наследие франкистского режима, для которого церковь была основной идеологической опорой. Первые президенты России, которые еще недавно были по долгу службы воинствующими атеистами, вдруг стали истово, перед телекамерами, демонстрировать свою вновь обретенную религиозность, а политическая роль церкви при них стала расти так бурно, что в народе появился анекдот: «В СССР было политбюро, а в России – митрополитбюро».

Испанский король, офицер и главнокомандующий, многое сделал для того, чтобы отстранить армию от политики. Совсем иначе развивались события в России. В списке наследников Ельцина были только люди в погонах, а во времена Путина роль силовиков во власти так возросла, что некоторые политологи определяют его режим как «милитократический». При нем доля силовиков во властных структурах выросла в 2,5 раза по сравнению с эпохой Ельцина – и ровно во столько же сократилась доля ученых.

Сантьяго Каррильо, лидер испанских коммунистов в 1970-х годах, называл демократию хрупким сосудом, готовым разбиться в любую минуту в стране с вытравленными демократическими традициями, поэтому коммунисты вместе с 300 другими партиями, появившимися после смерти Франко, предпринимали поистине героические усилия по ее защите и укреплению. Огромную роль здесь сыграл и сам гарант Конституции, сумевший практически в одиночку нейтрализовать мятеж в 1981 году. В России же демократию все время подправляли в угоду политической целесообразности и довели до того, что само слово это стало ругательным и сегодня чаще произносится как «дерьмократия».

Главная особенность испанского пути к демократии и одновременно наиболее фундаментальное его отличие от российского движения в противоположную сторону состоит в том, что Испания подошла к экономической модернизации лишь спустя семь лет после начала модернизации политической. Когда же социалистическое правительство Фелипе Гонсалеса начало в 1982 году радикальную структурную реформу экономики, в Испании проявились вполне предсказуемые процессы, позднее повторившиеся и в России, в период наших экономических реформ. Было все: и падение уровня жизни, и психологический шок у населения, и рост его недовольства, и как следствие рост ностальгических воспоминаний о былой стабильности времен Франко. Появились и попытки эксплуатации этих настроений в политических целях. Однако в Испании ко времени оживления фундаментализма уже были построены прочные преграды для него в виде основ демократического общества и модернистского сознания, в котором сакральными стали понятия: «национальное согласие», «Конституция», «гражданское общество». Точка возврата к прошлому была пройдена.

* * *

Испанский путь к демократии и к модернизации считается классическим в теории политического транзита. В мире были страны, чей путь от диктатуры был более извилистым. Однако при всем многообразии национальных моделей развития есть в них и нечто общее. Если речь идет об «особом пути» в направлении к модернизации, то такое движение возможно лишь в том случае, когда общество не делает уступок политическому фундаментализму.