Александр Лукоянов
Сегодня Саддам Хусейн на скамье подсудимых. Но еще недавно он держал страну в кулаке и считал себя военным гением.
Фото Reuters
Когда в апреле 2003 г. пал Багдад, в руки американской армии попали все государственные архивы Ирака, в том числе секретные. Кто упустил бы такой уникальный шанс заглянуть во внутреннюю лабораторию власти Саддама Хусейна? Армия не упустила. Объединенное командование сил Соединенных Штатов (USJFCOM) создало специальную группу для изучения документов диктатора. Группе была также предоставлена возможность интервьюировать взятых в плен высших чиновников режима. Результаты работы этой группы армейских исследователей опубликованы в журнале Foreign Affairs в мае–июне. И приведенные в докладе факты, и сама его торжествующая тональность предполагают, что диктатура не только обусловила сокрушительное военное поражение Ирака, но и в принципе является самым неподходящим способом организации общества для войны, неминуемо обрекающим страну на поражение.
Между тем один из диктаторов войну все-таки выиграл. Больше того, его отечественные апологеты утверждают, что именно благодаря диктатуре Сталина Россия была спасена после колоссальных потерь, понесенных ее армией в первые месяцы войны. Уже один этот пример буквально взывает к сравнительно-историческому анализу проблемы диктатуры и войны.
Черты специфики
Само собою, в каждом случае, решавшем исход войны и судьбу диктатуры, была своя специфика. В случае Саддама таких специфических черт было по крайней мере три. Первая заключалось в его фундаментальном дипломатическом просчете. По словам заместителя премьера Тарика Азиза, Саддам был «неколебимо уверен», что, предоставив России и Франции уникальную привилегию инвестировать в иракскую нефть, он практически обеспечил своему режиму безопасность, по сути, купив двух постоянных членов Совбеза ООН, которые ни при каких обстоятельствах не позволят Америке начать войну против Ирака. А если им даже не удастся применить вето в ООН, они – в собственных меркантильных интересах – все равно отработают свои привилегии, развязав такую шумную всемирную кампанию против американской агрессии, что у лидеров США сдадут нервы.
Представление о том, до какой степени абсолютно верил Саддам в цинизм и могущество своих патронов, дает нам такая деталь. Оказалось, что 30 марта 2003 г., через 10 дней после начала войны, он уполномочил своего министра иностранных дел объяснить Москве и Парижу, что ни в коем случае не следует поддерживать никакие инициативы по прекращению огня, поскольку на меньшее, чем «отступление агрессора без всяких предварительных условий», Ирак не согласится. В этот самый момент американские танки находились уже в 100 километрах от Багдада. Нет слов, этот «шок диктатора» чем-то напоминает поведение Сталина в первый день немецкого вторжения, когда он просил Японию выступить посредником между Германией и СССР, обещая немедленно устранить любые политические или экономические недоразумения.
С этим связано и второе специфическое отличие иракского диктатора от коллег: он безусловно верил собственной пропагандистской машине. Министр информации Ирака Мухаммед Саид аль-Сахаф (известный в Америке под кличкой Багдадский Боб) продолжал заверять руководство страны и ее население, что противник в беспорядке отступает даже тогда, когда американские войска уже были в Багдаде (оттого-то и достались им секретные архивы Саддама).
Третьим специфическим отличием Саддама был возведенный в высокое искусство блеф. Он страстно внушал одной аудитории, что оружие массового уничтожения (ОМУ) у Ирака есть, а другой – что его нет. Соседи – и в особенности Израиль – должны были пребывать в уверенности, что «арабская бомба» в твердых руках диктатора, готовая в один прекрасный день смести сионистов с лица земли. Западу же надлежало верить, что никаких ОМУ у него никогда не было. В результате этого блефа не только у иностранных разведок, но и у высших чиновников его собственной администрации не было уверенности в том, есть у Ирака ОМУ или нет.
Рутинный террор
Основной чертой сходства между тремя диктатурами был, конечно, террор. Без отличий, впрочем, не обошлось и здесь. В особенности если речь идет о повседневном, рутинном, так сказать, терроре, касающемся простых Ахмедов, Гансов или Иванов Денисовичей. Тут ничего нового секретные архивы Саддама нам не открыли: рутинный террор в Багдаде не документировался. И различия между диктатурами были, если можно так выразиться по отношению к террору, скорее процедурными. Они в общих чертах известны, и останавливаться на них подробно не имеет смысла. Но для полноты сравнения скажем в двух словах, как эти различия выглядели.
Когда Саддам, допустим, считал необходимым примерно наказать курдов, он приказывал своей Республиканской гвардии (исполнитель, генерал Али Хасан аль-Маджид, по прозвищу химический Али, сейчас на скамье подсудимых) отравить какую-нибудь деревню газом. И оставить трупы отравленных людей в тех же позах, в каких застала их смерть. Чтоб страшнее было...
Другое дело Сталин: он людей ценил. Как рабочую силу, естественно. Потому чохом никого не травил и, наоборот, создал специальные «тройки», рассматривавшие дела арестованных. Ясное дело, особым разнообразием приговоры «троек» не отличались. Арестованные неукоснительно отправлялись в ГУЛАГ.
Сходство же режимов Саддама и Сталина заключалось в отношении диктаторов к политической элите страны, включая высшие эшелоны власти.
Диктаторы и политическая элита
Первый урок Саддам преподал своим непосредственным помощникам еще в 1982 г., когда на фронтах войны с Ираном сложилась катастрофическая ситуация. Диктатор попросил министров честно посоветовать ему, что делать. Тогдашний министр здравоохранения Риад Ибрагим принял просьбу президента за чистую монету и посоветовал ему временно подать в отставку. Пусть мир с Ираном заключит назначенный им заместитель (не подобает вождю терпеть неудачи). А потом Саддам, конечно, вернется на свой пост. Несчастного Ибрагима взяли под стражу прямо в президентском кабинете. На следующий день куски его разрубленного на части тела отдали жене. «Это мощно сконцентрировало внимание других министров, они были единодушны в желании, чтобы Саддам оставался на своем посту», – заметил по этому поводу Абд аль-Таваб Мулла Хувайш, возглавлявший Военно-промышленную комиссию Ирака.
Конечно, ни в Германии, ни в СССР министров не расчленяли, но открыто не соглашаться с диктаторами не смели их приближенные точно так же, как и в Ираке. Таков неписаный закон диктатуры. Совсем другие отношения, однако, складывались у диктаторов с их военной элитой и вообще с армией. Тут-то и скрывались главные различия между ними, те, что в конечном счете решили их судьбу.
Саддам и армия
Хотя армия и была оплотом режима в Ираке, Саддам доверял ей намного меньше своих коллег-диктаторов. Генералов он презирал откровенно и продолжал громоздить одна на другую все новые и новые военные и полувоенные структуры, предназначенные нейтрализовать друг друга: «армия аль-Кудс» (аль-Кудс по-арабски Иерусалим), партийная милиция «Баас» и особенно пестуемые им «Федаины Саддама». Западные аналитики всегда считали, что созданная Саддамом элитная Республиканская гвардия (РГ) – бастион диктатуры. Саддам же, как выяснилось, рассматривал ее как силу, которой легче всего свергнуть диктатора.
Соответственно для того, чтобы обезопасить себя от собственной гвардии, он создал «элиту элиты», Специальную Республиканскую гвардию (СРГ). Командовать РГ он поставил своего младшего сына Кусея, который, по свидетельству бывшего военного министра, «просто ничего в наших проблемах не понимал». Во главе СРГ поставлен был кузен Саддама Барзан Абд аль Гафур Сулейман Маджид, которого иракские генералы единодушно характеризовали как самого глупого и некомпетентного из них. По словам одного генерала, «в дополнение к близкому родству с президентом Барзан обладал еще двумя качествами, которые делали его в глазах Саддама незаменимым. Во-первых, он недостаточно умен, чтобы организовать переворот, а во-вторых, слишком труслив, чтоб участвовать в перевороте, организованном кем-нибудь другим».
Нельзя сказать, чтобы этот отзыв был слишком несправедливым. В начале войны Барзан сбежал со своего поста и прятался до окончания военных действий. Удивительно ли, что «элита элиты» никак себя в обороне страны не проявила?
Как видим, страх перед армией и забота о личной безопасности до такой степени поглощали внимание президента Ирака, что он рассматривал компетентность командиров своей армии не как гарантию безопасности страны, но как угрозу режиму. Одно это уже заведомо обрекало иракскую армию на поражение, едва она столкнется со сколько-нибудь компетентным противником. На Иран Саддам напал в надежде, что хаос исламской революции сделает его легкой добычей, на Кувейт – поскольку малочисленность кувейтской армии обещала ему легкую победу. И оба раза интуиция, которой хвалился он ничуть не меньше своих коллег-диктаторов, дала осечку. В первом случае Саддам недооценил исламский фанатизм молодежи Ирана, во втором – реакцию мирового сообщества.
Отдадим, однако, Саддаму справедливость. Фанатизм иранской молодежи навел его на мысль, что такие же соединения фанатичных воинов, готовых жертвовать жизнью ради вечного блаженства и посмертной славы, могут быть созданы и в Ираке. Тем более если подкрепить обещание небесного блаженства вполне земным материальным поощрением – в виде, например, бесплатных земельных участков, раздававшихся добровольцам. Так родилась в 1994 г. армия федаинов Саддама.
В нее набирались фанатичные патриоты, охотно подчинявшиеся жесточайшей дисциплине и не возражавшие даже против такого драконовского приказа Верховного главнокомандующего: «В случае поражения каждый командир взвода будет расстрелян; каждый командир роты будет расстрелян, если два из его взводов потерпят поражение; каждый командир батальона будет расстрелян, если потерпят поражение две из его рот; каждый командир полка будет расстрелян, если потерпят поражение два из его батальонов; каждый командир корпуса будет расстрелян, если его корпус потерпит поражение».
И что вы думаете? Так создана была единственная боеспособная сила иракской армии, которая и впрямь оказала сопротивление наступающим танковым колоннам американцев. Неготовые к современной войне федаины гибли тысячами, но стояли до конца. Еще более важно то, что они, по-видимому, и составили костяк послевоенного восстания.
Какие следуют из этого выводы для нашего сравнения выживаемости диктатур? В германской армии издать приказ, подобный саддамовскому, было немыслимо. В советской, однако, нечто подобное случалось. Перед знаменитым приказом № 227 народного комиссара обороны Сталина бледнеет даже приказ Саддама...
Гитлер и армия
С заведомо некомпетентными генералами Саддаму следовало бы воздерживаться не только от войн, но и от вызовов, которые он беспрерывно бросал соседям и тем более мировому сообществу. Так говорит здравый смысл. Но ведь Саддам руководствовался «интуицией диктатора»... И та же полубезумная «интуиция» сыграла роковую роль в судьбе Гитлера.
Главная из его «интуиций», наверное, заключалась в том, чтобы вопреки плану Генерального штаба отменить наступление на Москву, отнять у группы армий «Центр» ее самые мощные танковые дивизии и наступать двумя колоннами на Ленинград и на Украину. Главнокомандующий Восточным фронтом фельдмаршал Браухич и начальник Генерального штаба Гальдер не могли прийти в себя от изумления. На их счастье, в июле 1941 г. Гитлер надолго заболел. Воспользовавшись этим, они решились на отчаянный шаг: саботировать «интуицию» фюрера за его спиной.
Среди высших командиров воцарилась неразбериха. Одни подчинились приказу Браухича, другие остались верны приказу фюрера. В результате ни тот, ни другой план толком не исполнялись. Выздоровев и поняв, в чем дело, Гитлер пришел в ярость. Отношения его с генералитетом были безнадежно испорчены уже в первые месяцы войны.
Ситуацию не могло спасти даже то, что в сентябре фюрера внезапно посетила новая «интуиция» и посоветовала ему наступать именно на Москву. Время было упущено безвозвратно. Блицкриг не получился. По сути, война была проиграна.
Понятно, советские историки, описывая эпохальную битву под Москвой, подчеркивают блестящий план зимнего контрнаступления и мужество бойцов, оборонявших столицу. Западные историки делают ударение на отчаянной ситуации, в которой оказались немцы – без зимнего обмундирования и в условиях, когда прославленному Гудериану приходилось разводить костры под каждым танком, чтобы его завести. Правы, конечно, и те и другие. Но что было бы, если бы Гудериан оказался под Москвой в августе, когда у Сталина не было резервов не только для контрнаступления, но и для обороны столицы?
Видимо, и те и другие упускают из виду, что главную помощь Сталину оказала «интуиция» Гитлера, разрушившая план блицкрига. Так же, как в случае Саддама «интуиция диктатора», вообразившего себя военным гением, оказалась причиной его краха.
Сталин и армия
Сталину, конечно, «интуиции диктатора» было тоже не занимать. Достаточно вспомнить, как после отступления немцев под Москвой она подсказала ему, что война практически закончена и теперь остается лишь гнать врага до границы. Нечего и говорить, что «интуиция» Сталина обманула: весеннее наступление очень быстро захлебнулось.
Следует, однако, помнить, что это был единственный случай (не считая, конечно, катастрофической ошибки в начале войны), когда он позволил своей «интуиции» серьезно вмешаться в планы военных. Умение обуздать свою «интуицию диктатора» в руководстве войной, бесспорно, дало Сталину преимущество по сравнению с коллегами-диктаторами. Преимущество это, однако, могло и не стать решающим, не будь оно подкреплено беспрецедентной жестокостью по отношению к армии, жестокостью, в которой он не только превзошел Саддама и Гитлера, но которой вообще не было равных в истории войн.
* * *
Как видим, сравнение трех диктаторов на войне дало нам результат совершенно недвусмысленный. Независимо от различий между воюющими странами, от качества их войск и командиров и всех прочих привходящих факторов решало исход войны отношение диктатора к своей армии. Выигрывал тот, у кого самые крепкие нервы и самые бесчеловечные инстинкты.
Диктатур более чем достаточно в современном мире – от Северной Кореи до Ливии и от Мьянмы до Судана. Сравнительно-исторический анализ, надеюсь, позволил нам бросить взгляд на их скрытые от мира – и даже от них самих – слабости и силу. В случае войны, конечно. Но и это, согласитесь, немало, ибо не родился еще диктатор, не жаждущий войны.
