Алексей Малашенко: Рамзан удачно разыгрывает исламскую карту

Алексей Малашенко не опасается раскола России на религиозной почве.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)

-Алексей Всеволодович, какими могут быть последствия подобных протестов в нашей стране?

– Вряд ли в России возможен раскол на религиозной почве. И не думаю, что эти акции перерастут в нечто большее. Вообще протесты, как цепная реакция, в том числе и в нашей стране, – неизбежное явление. Но на фоне того, что сейчас происходит во всем мире, события в России – это мелочь. В Татарстане действительно есть достаточно радикально настроенные люди. Но я считаю, что их реакция вторична. Это реакция на реакцию. Везде кричат. А как же мы? Среди татар-мусульман обязательно найдется группа молодежи, которую можно завести. Здесь главное, насколько разумно поведет себя власть. Президент Татарстана Минтимер Шаймиев – умный и осторожный человек, он понимает, что не стоит позволять раскручиваться подобным настроениям.

Что касается Чечни, здесь более интересная ситуация. Во-первых, Рамзан Кадыров уже давно разыгрывает исламскую карту – джихад против джихада, полигамия, запрет на игорный бизнес и так далее. Во-вторых, он счел, что изгнание из Чечни датской общественной организации «попадет в струю», как говорится, в рамках того, что Кремль сейчас делает с неправительственными организациями. Но реакция Москвы оказалась неожиданной. Устами Грызлова и Крашенинникова Рамзану объяснили, что это не в его компетенции и, даже если он хочет угодить президенту, делать это нужно по-умному.

Интересно, что от этой ситуации выиграли как Кадыров, так и Москва. Рамзан еще раз подчеркнул свою мусульманскую принадлежность, а Россия нашла лишний повод продемонстрировать миру, что следует букве закона. И одновременно это удачный случай напомнить Рамзану, что он там не царь и не бог. Если он сегодня вышлет из Чечни датчан, то завтра то же самое может сделать, например, Мордовия или любая другая республика. Правда, датчанам нужно быть очень мужественными людьми, чтобы остаться в Чечне, где еще много боевиков, после заявлений Рамзана.

– Если уж мы говорим о Чечне и Кадырове, то, как полагают наблюдатели, Рамзану подконтрольно не только правительство, но и новоизбранный парламент республики.

– Я был в Чечне на всех выборах. И мое мнение, наверное, отличается от мнений большинства других специалистов, которые говорят об исключительной роли Кадырова в Чечне. Рамзан прежде всего сын Ахмада Кадырова, и как сына первого президента республики воспринимает его Владимир Путин. Портреты Рамзана расклеены на домах Грозного. Он чувствует себя в Чечне абсолютно бесконтрольным и делает все, что ему заблагорассудится. Его часто называют новым Дудаевым. Но не все так просто, как кажется. В парламенте Чечни много людей, которые избраны по спискам федеральных партий. И хотя считается, что они прошли с одобрения Кадырова, среди депутатов много тех, кто ему просто завидует, кто его не любит или принадлежит к другому клану и тому подобное. Они предпочли бы нести ответственность не перед Рамзаном, а перед своей партией или кремлевской администрацией. Думаю, у Кадырова в Чечне нет абсолютного влияния. Более того, большая часть населения его не любит.

Вообще Кадыровы – и отец, и сын – сделали главное. Наших солдат там почти не убивают. Война в последние года полтора действительно оправдывает понятие «контртеррористическая операция». Когда я был недавно в Грозном, глазам своим не поверил: на фоне разрушенного города работают светофоры и по их сигналу останавливаются машины. Это просто потрясающе.

Но протестные настроения в отношении Рамзана Кадырова велики. Ведь кто такой его отец? Это дудаевский муфтий, объявивший джихад России. А сейчас все боевики становятся милиционерами, и получается, что основная масса общества, изначально настроенная пророссийски, находится под началом бывших боевиков, воевавших с Россией. Поэтому я не уверен в благополучии Чечни.

Сейчас там главная ось противостояния – между рамзановскими людьми и обществом. И я не удивлюсь, если это противостояние приведет к новому конфликту, который подвергнет измордованное войной чеченское общество очередным испытаниям. Думаю, что Путин это понимает. Иначе он не делал бы предупредительных знаков Кадырову во время своего последнего визита в Чечню. Один из этих знаков, думаю, заметили все. Когда Путин говорил о похищении людей, он упомянул о милиции. Он не сказал прямо – кадыровская милиция. Но это люди Кадырова. Подобный намек – предупреждение. Недаром Кадыров уже создал комиссию по поиску похищенных во главе со своим человеком, спикером парламента Дуквахой Абдурахмановым. Конечно, будет расследование и непременно обвинят федералов, но на 90% уверен, что Кадыров выдаст еще кого-то из своих, чтобы отчитаться перед Путиным.

И еще одно интересное обстоятельство. Когда Путин выступал в парламенте Чечни, по правую руку от него сидел президент республики Алу Алханов. Кадыров слева. Для российского истеблишмента очень важно, кто по какую руку сидит. Думаю, Кадыров должен почувствовать, что ему стоит вести себя несколько по-другому.

– Кадырова уже давно прочат в президенты. Как вы думаете, когда он займет этот пост?

– Президентом Кадыров станет наверняка. А вот когда – посмотрим. Может быть, Алханов раньше времени откажется от своих полномочий. Но для того, чтобы Рамзану стать президентом, ему нужно очень сильно измениться. В обществе должен быть достигнут консенсус в отношении этой фигуры.

И еще стоит проблема выживания. В Чечне уже не одного президента убили. А если Кадыров исчезнет, никто не поручится, что боевики, которые пришли с гор, не вернутся обратно, что мощный кадыровский клан не мобилизуется, чтобы отомстить тем, кто его оскорбил. Поэтому оптимальный вариант для Кремля – Кадыров у власти, но качественно другой Кадыров. Это точно не тот человек, который разъезжает по Грозному на «Хаммере» и чувствует себя полновластным хозяином.

– Рамзан президент. Это звучит. Но какие в итоге последствия?

– Все меняется. Помните, в каком ужасе все находились, когда пришел к власти Ахмад Кадыров? И для этого было много оснований. Но прошло несколько недель после его смерти, и даже самые упертые антикадыровцы признали, что за ничтожно короткий срок своего президентства он что-то сделал для республики.

– Власти Чечни утверждают, что ситуация в республике стабильная. Аналогичные высказывания звучат из уст глав других регионов Северного Кавказа. Речь идет о временном затишье или же положение дел действительно улучшилось?

– Еще осенью можно было говорить об обострении ситуации и предполагать, что наиболее вероятное развитие сценария на Северном Кавказе – взрыв. Точнее, несколько маленьких взрывов, которые привели бы в итоге к одному большому. Сейчас накал действительно снизился, и внешне складывается впечатление, что обстановка намного спокойнее, чем осенью. Но это не означает, что завтра будет лучше, чем сегодня.

Ситуация в Северо-Кавказском регионе очень сильно расшаталась. Нестабильность в Дагестане сохраняется. Была кризисная ситуация в Карачаево-Черкесии, когда президент республики Мустафа Батдыев фактически не справился с ситуацией, спровоцированной известным делом о гибели семерых жителей Черкесска. Были теракты в Грозном, Нальчике, Беслане.

Для нормальной цивилизованной страны такая ситуация – катастрофа. Но если говорить о России как о постсоветском, переходном государстве, беспорядок на Северном Кавказе можно объективно расценивать как часть этого переходного периода.

Процесс модернизации общества в северокавказских республиках при советской власти не успел завершиться. Что там происходит сейчас с точки зрения преобразований – понять крайне сложно. С одной стороны, идет процесс реконсервации традиций, в частности, ислама. С другой, благодаря рыночной экономике, так или иначе существующей, появляется новая элита – более мобильная, в чем-то даже европеизированная.

Но есть и внешние факторы. Прежде всего отсутствие внятной стратегии управления в регионе.

– Каковы основные просчеты в политике федеральных властей на Северном Кавказе?

– Ее там вообще нет, этой политики. Вертикали, горизонтали власти – это все, конечно, красиво звучит. Но в действительности пока этого нет. По-моему, единственный человек, который попытался вставить то, что происходит на Северном Кавказе, в контекст какой-то нормальной политики, это полпред в Южном федеральном округе Дмитрий Козак. Его очень много ругают, но он – первый человек, в том числе среди своих предшественников, который, увидев, что происходит на Северном Кавказе, схватился за голову и понял, что нужно что-то делать. Этот тезис можно оспорить, однако в любом случае тревожные рапорты Козака наверх свидетельствуют и о понимании системного кризиса, и о стремлении найти какую-то модель выхода.

– А в состоянии ли южный полпред серьезно влиять на ситуацию?

– Когда Козак пришел в округ, было ощущение, что у него достаточно полномочий и на официальном, и на личном уровне. Но вскоре практика показала, что его действия очень сильно ограничены. И не президентом страны, а наличием прямых контактов между северокавказскими правящими элитами и московскими чиновниками.

– В своей аналитической записке на имя президента Козак прямо указывал на одну из главных проблем – клановый характер власти в регионе.

– Кланы существуют в любой стране. Но на Северном Кавказе абсолютно все интересы базируются на кровном родстве и близости места проживания. Для того чтобы это расколоть, нужен подвижный, свободный рынок. Чтобы человек как индивид, как хозяйственная единица существовал не только благодаря патронажу семьи, а благодаря общению с представителями других групп и установлению с ними независимых связей. Этот процесс на Северном Кавказе потихоньку идет, но республики-то маленькие, а семьи большие. Думаю, что пока эта проблема будет решаться, сменится не одно поколения. Но если сейчас ничего не делать, то все так и останется – на феодальном и полуфеодальном уровне.

– Насколько реален сценарий отделения Северного Кавказа от России?

– Абсолютно нереален. По большому счету Северный Кавказ с его проблемами никому не нужен. Разговоры о происках британского империализма – для маленьких детей. Да и как отделится? В каком формате? Это даже на секунду сложно представить. Стоит вспомнить, чего стоила попытка отделения Чечни. Я думаю, что сепаратизм – это игра. Причем не самая увлекательная. И сейчас в ней мало кто замешан.