Зона свободы

Солдат загнан в жесткие рамки – и тем важнее для него возможность быть от них свободным.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)

Срочную воинскую службу в Российской армии вполне можно рассматривать как своего рода идеальную модель социального воспитания через принуждение. Недаром ведь именно образ Казармы столетиями используется как главный в теоретических и практических построениях самых разных утопистов и антиутопистов всех частей света! Собрать людей в одном месте (так удобнее) и ЗАСТАВИТЬ их вести себя «правильно» – это ли не мечта самых разных по убеждениям «борцов за общечеловеческое счастье»?

Кузница идеальных солдат

Конечно, у Российской (как и до того – у Советской) армии таких далеко идущих амбиций нет. Заявленная цель армейской организации принудительного членства (ОПЧ) – всего лишь научить новобранцев-допризывников военному делу, сделать из них полноценных защитников Отечества. Сходство же наблюдается только в используемых средствах – а именно в стремлении выстроить такую систему, которая «сделает бойца из г..на» НЕЗАВИСИМО от его желания. Так ведь и постулируется бесчисленными бабушками, отродясь не читавшими листовок ГлавПУРа: «Ничего, в армии из тебя сделают человека!» Имеется при этом в виду – сделают, не спрашивая, хочешь ты того или нет┘

И, рассуждая умозрительно, мы, собственно, и не найдем, что может помешать данному процессу. Солдат даже в нынешней «разболтанной», как принято сетовать, армии плотно схвачен со всех сторон. В самом деле, все правила его «желательного» (с точки зрения ОПЧ) поведения чуть ли не во всех возможных ситуациях подробно и дотошно расписаны в многочисленных уставах; казарма открыта для командиров всегда, никаких «зон уединения» в ней по определению нет и быть не может. Вся жизнь солдата ПОЛНОСТЬЮ под контролем офицера! А за любые нарушения в тех же уставах прописаны строгие наказания. Да, конечно, арсенал этих наказаний весьма узок и даже, можно сказать, примитивен, сводится к нескольким формам лишения солдата того немногого, что у него еще есть, – часов сна, времени на отдых, пищи┘ Однако, если посмотреть с другой стороны, разве примитивность и «первобытность» наказания не придает ему столь же первобытную силу?

Да, командир воинской части чаще всего не располагает знаниями (и даже не слыхивал никогда) о тех многочисленных формах поощрения/наказания персонала, которым посвящены главы и разделы в корпоративных учебниках по менеджменту. Однако сложные формы наказания/поощрения и действуют избирательно; для кого-то – эффект потрясающий, а кому-то – что слону дробина. В то же время – разве можно сомневаться, что, если человеку за «плохое поведение» давать спать не больше двух часов в день, все остальное время заставлять стоять «на тумбочке», а на прием пищи отводить не более 20 секунд, – такое подействует равно и на Сократа, и на неандертальца! Вот и эффективность┘

Солдат загнан в столь жесткие рамки, что ему, по мысли военных, деваться некуда – он просто не может не стать «образцовым бойцом»: вставать по звонку, отдавать честь, четко докладывать, тянуть носок, трудиться не покладая рук там, где прикажут, бегом выполнять любое приказание вышестоящего командира┘ В любых выступлениях наших высокопоставленных «военных идеологов» по поводу дедовщины можно при желании услышать этот скрытый стон, смешанный с искренним, почти детским недоумением: «Как же так?! Ведь там все схвачено, все под контролем! Приказа на дедовщину не было – откуда ж ей взяться?!»

И, подумав, все они всегда приходят к одному, утешительному для них выводу: «Все от командира зависит! Будет хороший командир – ничего плохого не будет!»

А теперь давайте внимательно проанализируем образ армейского «деда» – такой, каким он предстает из многочисленных воспоминаний отслуживших солдат.

По уставу и по обычаям

Начнем с внешности. Настоящего «деда» всегда легко узнать по его неуставному виду. Устав предписывает, чтобы гимнастерка солдата и младшего командира срочной службы всегда была застегнута на все пуговицы и еще на крючок на воротнике. У «деда», напротив, гимнастерка ВСЕГДА расстегнута на верхнюю, а часто и на еще пару верхних пуговиц (о крючке для «деда», понятно, и речи нет).

Пилотка у образцового бойца должна отступать «на два пальца от лба»; у «деда» пилотка надета самым немыслимым образом и где-то на макушке.

Ремень бойца должен быть туго, молодецки затянут; у «деда» ремень максимально расслаблен и вообще чаще всего, говоря армейским языком (дамы, заткните уши!), «болтается на яйцах».

Устав запрещает солдатам надевать не предусмотренные в уставах виды одежды; «дед» же носит под гимнастеркой футболку, а то и майку, а если на улице мороз – поддевает свитер.

Короче, «дед» одевается не так, как того требует устав, а так, как УДОБНО лично ему.

Та же картина наблюдается во всех прочих вопросах «строгой армейской жизни».

«Дедушка» не ложится по команде «отбой» и не встает по команде «подъем», а уж одевается столько, сколько нужно (никаких пресловутых «40 секунд»!). Вообще записанный в уставе «Распорядок дня» – не для «дедушки».

Он совершенно не обязан «принимать пищу» в соответствии с установленным распорядком; нет, настоящему «деду», если он, не дай бог, проспал завтрак, верные «молодые», которым «положено», принесут его прямо в казарму. Есть и такие «деды», которые, став «дедами», в столовую вместе со всеми и вовсе не ходят.

«Дед» и ночью спать не обязан – и вообще «дед» спит, когда хочет. Ночью он может спать, а может развлекаться – «строить» «молодых», смотреть телевизор в бывшей ленинской комнате, жарить картошку в каптерке. Кстати, о картошке: на «деда», конечно же, не распространяется вроде бы неизбежное в армии ограничение рациона питания – когда солдат никак не властен над своим меню, а должен есть то, что дают, и в том количестве, в каком оно выдано в столовой.

Нет, настоящий «дед» имеет доступ ко всем запасам столовой, ко всем продовольственным посылкам «молодых» и никакой тоски по разнообразию меню не испытывает.

Конечно же, «дед» в нарядах не выполняет никаких грязных работ типа мытья унитазов – а точнее, вообще никаких работ не выполняет: на это есть «молодые» (причем, конечно же, не важно, в наряде тот или иной «молодой» или нет). В хорошей, истинно «дедовской» части «деды» и в караул сами не ходят, предпочитая оставаться в теплом караульном помещении, играть в карты с начкаром и болтать за жизнь; за них несут службу с автоматом в руках «молодые», порой оставаясь на посту вместо положенных по уставу двух часов четыре, а то и шесть (один из моих респондентов рассказал, что его личный рекорд в карауле в бытность «молодым» составил восемь часов непрерывно; стоял мороз, и «дедам», конечно, не хотелось вылезать из караулки).

«Деды», понятное дело, совершенно не обязаны также заниматься какой-нибудь строевой подготовкой – так, чтобы по два часа кряду тянуть носок. Максимум, что «дед» может себе позволить, – это какое-то время поруководить строевой подготовкой «молодых». При этом, заметим, ему совершенно ни к чему формальные основания для таких «занятий» в виде, к примеру, сержантских лычек; нет, скорее рядовой «дед» будет руководить строем только что прибывших из «учебки» младших сержантов, заставляя их часами стоять на одной ноге...

Ну, и так далее. Живописать портрет «деда» можно и дальше, однако принцип ясен: «дед» воплощает собой как бы негатив устава; все, что уставом как бы запрещено, «дедушке» разрешено, и в казарме он чувствует себя максимально вольготно. ПОЧТИ КАК ДОМА┘

В чем сила дедовщины

Что это? – спросит иной читатель, незнакомый с армейскими нравами. Горячечный бред? Автор записывал самые безумные фантазии измордованных непосильной работой и нарядами вне очереди нарушителей воинского порядка, склонившихся с зубной щеткой над очередным унитазом? После всего того, что мы уже сказали об армии как «безотказной ОПЧ», в которой каждый шаг новобранца под контролем и неизбежно приближает его к превращению в «идеального солдата»┘ Не пора ли автору признаться, что этот описанный «дед» – абсолютно мифический персонаж, нечто вроде Золушки, танцующей на балу у Принца?

Нет, не пора. Поговорите с отслужившими в армии, в РЕАЛЬНОЙ армии, и они подтвердят: данный образ – при всей фантастичности предположения – описывает РЕАЛЬНОСТЬ.

Что это означает? Это означает, что организация принудительного членства побеждена группой принудительного членства. ГПЧ оказывается сильнее, чем ОПЧ. На СИСТЕМНЫЙ ВЫЗОВ со стороны ОРГАНИЗАЦИИ ответ – и тоже системный! – дает группа. Парадокс: одного человека, как мы только что доказывали, ОПЧ должна с неизбежностью ломать и «затачивать» нужным ей образом; однако в ГРУППЕ внешнее принуждение со стороны ОРГАНИЗАЦИИ преломляется самым неожиданным образом, внутри группы выстраивается собственная, внутригрупповая иерархия – с тем чтобы внутри вроде бы самой беспросветной «территории принуждения» получить зону свободы.

Вот на чем, на мой взгляд, строится в конечном счете вся изощренная, извращенная, приносящая массу страданий и преступлений СИСТЕМА дедовщины. На изначально присущем каждому человеку стремлении к свободе! Человеку, попавшему в ОПЧ, очень, оказывается, важно видеть, КАК он может быть свободен от ОПЧ.

Это, безусловно, извращенная свобода. Это ЗОНА свободы. Она определяется не в терминах территории, а в терминах времени: это период с полутора до двух лет при двухгодичном сроке службы.

Внешнее принуждение, преломляясь, создает группу принудительного членства. Внутри ГПЧ выстраивается своя иерархия, направленная на выполнение задач, формируемых системой внешнего принуждения, причем таким образом, чтобы верхушка иерархии ГПЧ была свободна от их выполнения в максимально возможной степени.

Посмотрите на «деда»! Это человек, который считает себя свободным внутри структуры, по духу своему отрицающей свободу.