Эмиль Паин
Наркотики – постоянная добыча таможенников. И перевозят их все чаще не иностранцы, которых в этом привычно обвиняют.
Фото Reuters
Один из наиболее значительных мыслителей современности, нобелевский лауреат по экономике Амартия Сен, заметил, что полуправда или четверть правды легко вводят в заблуждение, поскольку они выглядят правдоподобно и их труднее разоблачить, чем откровенную фальсификацию. Сказанное в полной мере относится к представлениям о роли этнических меньшинств, прежде всего иммигрантских групп, в криминальном бизнесе (например, в контрабанде, распространении и хранении наркотиков).
Действительно, среди иммигрантов доля занятых в криминальном бизнесе, связанном с наркотиками, часто выше, чем среди коренных жителей из числа этнического большинства. Однако это как раз и есть полуправда или четверть правды, кажущиеся реальностью, но в действительности не объясняющие, а зачастую просто затушевывающие истинные причины рассматриваемой проблемы. Представление об «инородцах-иммигрантах» как о причине роста преступности в стране и растления нравов местного населения – это миф, который, как правило, целенаправленно формируется ограниченным слоем людей, заинтересованных по экономическим или политическим причинам в его распространении, а затем закрепляется в массовом сознании, приобретая иногда чрезвычайную устойчивость в качестве стереотипного предрассудка.
Из истории мифов
В России конструирование мифов имеет давние традиции. Почти полтора века назад классик русской литературы Николай Лесков в работе «Еврей в России» показал, как это делается, на примере мифа о том, что «евреи распаивают русский народ». Подобные обвинения как раз и строились на полуправде. Речь шла о том, что в еврейских местечках велика была доля шинкарей – торговцев вином в небольших кабачках (по-украински «шинках»). Лесков усомнился, была ли эта доля действительно так уж велика: «В любом местечке, где есть пять-шесть шинкарей, – все остальное еврейское население промышляет иными делами, и в этом смысле окольные жители из христиан находят в труде тех евреев значительные удобства не для пьянства┘ Если же в еврейских городках и местечках соотношение это будет даже и другое, то есть если процент шинкарей здесь выйдет несколько более, то справедливость заставит при этом принять в расчет разность прав и подневольную скученность евреев, при которой иной и рад бы заняться чем иным, но не имеет к тому возможности, ибо в местности, ему дозволенной, есть только один постоянный запрос – на водку». Писатель показывает, что евреи в своем большинстве не были рады шинкарскому ремеслу и уж детям своим такого заработка, безусловно, не желали. «Как только при императоре Александре II, – отмечает Лесков, – было дозволено евреям получать не одно медицинское образование в высших школах, а поступать и на другие факультеты университетов и в высшие специальные заведения, все евреи среднего достатка повели детей в русские гимназии┘ Евреи проходили факультеты юридический, математический и историко-филологический, и везде они оказали успехи, иногда весьма выдающиеся┘» «Казалось бы, все это стоило доброго внимания со стороны русских, но вместо того евреи в образованных профессиях снова показались столь же или еще более опасными, как и в шинке!» – с горечью восклицает Лесков.
Эти размышления писателя важны не только для характеристики его высоконравственной позиции, но и для объяснения некоторых фундаментальных пороков мифа о меньшинствах как растлителях этнического большинства. Прежде всего подобные конструкции совершенно не учитывают того, что меньшинства, подвергающиеся дискриминации, ограниченные в выборе места жительства и мест приложения труда, зачастую заталкиваются социальной средой в сферы занятости, морально или юридически осуждаемые обществом. Но еще важнее то, что пропорции распределения занятости внутри некой этнической группы могут не иметь ничего общего с теми неблаговидными деяниями, которые этой группе приписываются.
Так, сколько бы ни было правды в представлениях о евреях как завзятых шинкарях, это не имело никакого отношения к объяснению причин массового пьянства на Руси. «Обратимся к статистике, – пишет Лесков, – оказывается, что в великорусских губерниях, где евреи не живут, число судимых за пьянство, равно как и число преступлений, совершенных в пьяном виде, постоянно гораздо более, чем число таких же случаев в черте еврейской оседлости. То же самое представляют и цифры смертных случаев от опойства. Они в великороссийских губерниях чаще, чем за Днепром, Вилиею и Вислой (то есть в черте оседлости. – «НГ»). И так стало это не теперь, а точно так исстари было». Такая устойчивость пьянства объясняется, по мнению Лескова, не только давними обычаями народа, но и государственной политикой – начиная хотя бы с Ивана Грозного, который «пожелал эксплуатировать русскую охоту к вину в целях государственного фиска».
И далее Лесков заключает: «Перенесение обвинения в народном распойстве на евреев принадлежит самому новейшему времени, когда русские, как бы в каком-то отчаянии, стали искать возможности возложить на кого-нибудь вину своей долгой исторической ошибки. Евреи оказались в этом случае удобными; на них уже возложено много обвинений; почему бы не возложить еще одного, нового? Это и сделали. Почин в сочинении такого обвинения на евреев принадлежит русским кабатчикам – «целовальникам», а продолжение – тенденциозным газетчикам, которые ныне часто находятся в смешном и жалком противоречии сами с собою┘»
Как известно, антисемитизм в России стал моделью, по которой впоследствии конструировались все прочие виды ксенофобии. Неудивительно поэтому, что стоит лишь заменить в формулах Лескова миф о спаивании русского народа евреями на какой-нибудь другой, скажем, миф о наркотизации русских людей иммигрантами, – и мы сможем пользоваться выводами писателя XIX века как вполне современным аналитическим инструментом.
Как это делается сейчас
Скажем, гнев писателя против «тенденциозных газетчиков» и сегодня представляется вполне злободневным и оправданным. Современная российская пресса немало потрудилась над тем, чтобы утвердить в общественном мнении представление о том, что контрабандой и продажей наркотиков занимаются прежде всего этнические меньшинства и иностранцы. Причем убеждали нас в этом вовсе не только журналисты «желтой прессы» или малотиражных листков, издаваемых экстремистскими группировками. На страницах самых солидных московских газет можно найти такие, например, решительные утверждения: «Основными поставщиками наркотиков в Россию являются представители этнических криминальных групп, среди которых особое место занимают таджики, азербайджанцы и нигерийцы», или: «Наблюдается все более ярко выраженный этнический характер группировок, занимающихся распространением наркотиков. Это прежде всего таджикские и афганские группировки».
Между тем сомнения в достоверности подобной позиции должны были бы возникнуть уже при сопоставлении текстов разных авторов. Например, в числе лидеров наркобизнеса в России одни журналисты называют азербайджанцев, другие – афганцев или таджиков, третьи – цыган, чеченцев, нигерийцев, и т.д. Подобные же расхождения заметны при сравнении докладов известных экспертов, включая и официальных лиц. Так, несколько лет назад в широко цитировавшемся докладе Совета по внешней и оборонной политике утверждалось: «Азербайджанцы – главная сила на рынке наркотических веществ во многих областях. В Москве и Подмосковье они контролируют 100 процентов торговли героином и метадоном, а также значительную часть рынка марихуаны». А вот по тогда же высказанному мнению начальника Управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков ГУВД столицы полковника милиции Василия Сорокина, «90% всего героина в Москву доставляется и реализуется таджикско-афганскими преступными группировками».
Подобные противоречия в оценках типичны, на них может наткнуться любой наблюдатель, интересующийся ролью этнических меньшинств в распространении наркотиков. Весьма примечательна разница между российскими публикациями на эту тему и тем, что пишут, скажем, в Азербайджане или в Средней Азии. Различие состоит лишь в том, что в России роль главного распространителя наркотиков отводят азербайджанцам, таджикам или цыганам, а в других странах СНГ ее приписывают русским. При этом заявления о преобладании этнических меньшинств среди наркоторговцев не опираются ни на анализ судебной практики, ни на статистику правонарушений или на иные, статистически подтверждаемые и убедительные доказательства. Именно эта «свобода от бремени доказательств» и позволяет не только журналистам, но и официальным лицам делать безответственные заявления на данную тему. Когда же этническая статистика правонарушений все-таки просачивается в прессу, читатели имеют возможность сделать неожиданные для себя выводы, такие, как, например, сделала в 2001 г. одна журналистка из Сургута: «В сознании рядового сургутянина прочно закрепилось мнение, что наркодельцы в основном «лица кавказской национальности». На самом деле это не так. За шесть месяцев текущего года к уголовной ответственности за распространение наркотиков по ст. 228 УК РФ привлечено 367 человек, из них только 38 человек из этнических групп: 16 таджиков, чуть меньше чеченцев – 14 человек, 8 азербайджанцев». Таким образом, на долю этнических групп, которые называют главными распространителями наркотиков, в Сургуте пришлось чуть больше 10% зарегистрированных преступлений.
Аналогичная картина открывается и по другим регионам. Так, в Самарской области, считающейся одним из основных центров распространения наркотиков в России, за 8 месяцев 2001 г. было задержано, согласно данным областного управления по незаконному обороту наркотиков, 4959 человек. В этом официальном сообщении сказано, что «среди задержанных особенно много цыган, таджиков и азербайджанцев». Далее приводятся конкретные показатели, которые позволяют точнее представить, что значит «особенно много». Оказывается, цыган среди задержанных было 50, таджиков – 39, азербайджанцев – 26 человек. Таким образом, представители всех перечисленных групп составили всего 2,3% задержанных.
Даже если сузить круг поиска и выделить из всей преступности только ее верхушку, так называемые организованные преступные группировки (ОПГ), то и в этом случае окажется, что этнические меньшинства в них не доминируют. Так, в 2001 г. тогдашний министр внутренних дел Борис Грызлов заявил, что в Москве из 21 преступного сообщества только 7 являются этническими. Если распространить эти пропорции на всю Россию, то получится, что этническая преступность составляет примерно треть организованной, при этом роль этнических групп убывает при переходе к наиболее массовым преступлениям в сфере распространения наркотиков.
Еще один миф прочно утвердился во всех постсоветских странах – это твердое убеждение, что основными распространителями наркотиков являются иностранцы, граждане иных государств, мигранты. Подобные настроения проявляются в массовом сознании, но еще больше разогреваются представителями властей всех уровней и рангов. По мнению милицейских экспертов, нерегулируемая миграция считается едва ли не главным фактором роста контрабанды наркотиков в Центральной Азии и в России. Но подобные представления так же не соответствуют реальности, как и миф об этнической преступности. Они не подтверждаются статистикой, расходятся с официальными данными, опубликованными в открытой печати.
Так, по данным Государственного таможенного комитета России, доля российских граждан среди задержанных за контрабанду уже несколько лет является наибольшей и год от года растет, а доля граждан других государств, например Таджикистана и Украины, занимающих следующие за россиянами строчки в списке лидеров контрабанды наркотиков, падает. За один только год, с 1999 по 2000 г., доля россиян в этом списке подскочила с 34,8 до 53,6%, а доля граждан Таджикистана сократилась с 26,8 до 16,7%. Особенно заметно сокращение доли граждан Украины – почти вдвое, с 14,6 до 7,9%.
Аналогичная ситуация складывается и в других постсоветских государствах. Например, в Азербайджане, по данным Госкомиссии по борьбе с наркоманией и незаконным оборотом наркотических средств, за первую половину 2001 г. было зафиксировано 1515 преступлений, связанных с наркоманией, из них лишь 40 (то есть 2,6%) приходится на граждан иных государств. В Киргизии в 1998 г. подавляющее большинство (92,3%) преступлений, связанных с распространением наркотиков, совершили граждане республики и только 7,7% – граждане иных государств.
На мой взгляд, приведенные примеры отражают ситуацию во всех странах СНГ. Везде на долю граждан этих государств и представителей этнического большинства приходится большинство (по крайней мере относительное) всех преступлений в сфере наркоторговли. И роль именно этих групп населения возрастает по ряду причин. Во-первых, наркотики, прежде всего героин, распространяются так называемым «веерным способом»: распространитель – как правило, наркоман – вовлекает в наркоманы («подсаживает на иглу») еще с десяток своих знакомых, зарабатывая таким образом себе на дозу. При такой «маркетинговой технологии» наркобизнес охватывает широкие слои населения по законам развития эпидемий, то есть тотально. Во-вторых, сложное социально-экономическое положение всех стран СНГ при ослаблении механизмов традиционных моральных запретов подталкивает местное население к участию в таком весьма доходном промысле, как наркобизнес. В-третьих, по мере усиления борьбы с нелегальным оборотом наркотиков и концентрации внимания правоохранительных органов на иностранцах и представителях этнических меньшинств неизбежно возрастает роль и вес в преступном сообществе местного населения, представителей этнического большинства. Организаторам наркобизнеса все выгодней привлекать в качестве наркокурьеров представителей европейских этнических групп, поскольку на них падает меньше подозрений.
Природа мифов
Почему же, несмотря на очевидность этих тенденций, представления о решающей роли этнических меньшинств и иностранцев в наркобизнесе все еще доминируют в массовом сознании населения стран СНГ?
Одной из основных причин тому является рост ксенофобии, отмечаемый социологами в большинстве постсоветских государств. Наркобизнес во всех этих странах считается одним из самых отвратительных преступлений, и психологически людям легче представить, что это дело не «своих», а «чужих» этнических групп. Особенно часто роль козла отпущения отводят группам, с которыми по каким-то причинам не складываются межэтнические отношения. Так, в Петербурге основную роль в распространении наркотиков молва приписывает азербайджанской преступной группировке. Хотя, по словам ответственных сотрудников местной милиции, такой группировки в городе нет. Как правило, действуют мелкие этнические группы, которые стихийно возникают и так же стихийно исчезают. Большинство задержаний азербайджанцев милицией происходит по фактам хулиганства, а за наркобизнес чаще привлекают представителей иных этнических групп, с которыми местные жители почти не конфликтуют. В то же время ссоры с выходцами из Азербайджана отмечаются сплошь и рядом. Именно этот фактор, на мой взгляд, является основным в создании «мифа об азербайджанцах» в сфере наркобизнеса.
Психологами со слов опрошенных жителей ряда крупнейших городов России был составлен обобщенный портрет наркоторговца. Выяснилось, что он почти всегда совпадает с образом злодеев из кинофильмов. Торговец зельем – это мужчина 18–30 лет, южанин. Он нигде не работает, но богато живет на деньги, вырученные от продажи наркотиков.
Однако не только заблуждения и предрассудки, но и вполне рациональные основания обусловливают быстрое распространение мифа о решающей роли меньшинств в нелегальном наркобизнесе. Важное место здесь занимает борьба между криминальными группами, стремление групп, в которых большинство составляют русские, вытеснить группировки с преобладанием других этносов. Именно такая трактовка напрашивается в качестве одного из объяснений «мифа о цыганах», распространяемого в ходе широкой пропагандистской кампании против цыган как основных распространителей героина в Екатеринбурге. Эта кампания была развернута самой известной в городе организованной преступной группировкой «Уралмаш».
Оценивая подобные кампании, сопровождающиеся, как правило, взрывами нетерпимости в ряде регионов, эксперт Московского центра Карнеги Алексей Малашенко приходит к выводу, что «русские преступные группировки опираются на поддержку силовых структур правительства». Он также ссылается на имеющиеся у него «данные о том, что к борьбе с иноэтнической преступностью местные власти привлекают русские радикальные полуфашистские организации».
Политические цели в целом весьма существенно влияют на распространение мифов об этнических меньшинствах. Такова во многих случаях природа «мифа о русских» в наркоторговле.
Любопытный пример в этой связи представляет заметка в одной из бакинских газет, озаглавленная «40 иностранных наркоторговцев задержано в Азербайджане» и основанная на сообщении республиканской Госкомиссии по борьбе с наркоманией и незаконным оборотом наркотических средств. Статистика Госкомиссии определенно показывает, что среди задержанных в республике наркоторговцев иностранцы составляют ничтожно малую долю (менее 3%). Зачем же в названии этой заметки газете нужно было выпячивать именно роль неграждан республики? Ответ дают сами авторы, подчеркивая, что «среди задержанных в Азербайджане иностранцев доля россиян не меньше, чем доля азербайджанцев, задерживаемых в России». Возможно, ради одного этого вывода, очень важного для газеты и стоящих за ней политических сил, и была затеяна публикация данного материала.
Целенаправленное преувеличение роли этнических меньшинств в распространении наркотиков зачастую является также следствием корыстных целей нерадивых или преступных работников милиции и других работников прокуратуры. Делается это для того, чтобы списать на наименее защищенные группы населения (как россиян, так и граждан соседних государств) нераскрытые преступления, или для объяснения роста наркомании «нашествием мигрантов, инородцев, чужаков», а также в целях вымогательства и решения ряда других задач, далеких от интересов государства и общества. К сожалению, примеров таких действий много.
Дарья Гармоненко