Александр Лукоянов
Политика Джорджа Буша у многих вызывает неприятие, в том числе предельно резкое.
Фото Reuters
Начну с признания. Я был неправ, когда писал в статье «Радикальная реформа консерватора Буша» («НГ», 05.03.05), что центр тяжести американской политики перемещается с международных проблем на домашние. Нет сомнения, впрочем, что именно такими и были первоначальные намерения второй администрации президента. Он действительно начал свой второй срок с того, что посвятил около 50 (!) речей проблеме приватизации Social Security (социальной защиты престарелых).
Не меньше говорил Буш и о том, что намерен сделать перманентными реформы в пользу самых богатых слоев населения, проведенные им через Конгресс в течение первого президентского срока, такие, как отмена налога на наследство. Оттого и создавалось впечатление, что новый/старый президент и впрямь твердо намерен увековечить свои внутриполитические победы, одержанные в 2001–2004 годах.
Тем более что об Ираке говорилось вскользь, да и то лишь в контексте войны с международным терроризмом и всемирного «марша демократии», т.е. курса, заявленного сразу после 11 сентября 2001 года, когда страна еще не очнулась от шока. И рейтинг президента тогда был высок – колебался вокруг 70%.
Конечно, антивоенные протесты продолжались, и элитарная публика по-прежнему задавала коварные вопросы по поводу того, что, собственно, общего между войной с международным терроризмом и вторжением в Ирак. А также о том, почему уничтожение главной базы международного терроризма в талибском Афганистане мир поддержал единодушно (за исключением разве что московской газеты «Завтра», воспевшей муллу Омара как героического защитника свободы), а вот вторжение в Ирак не только раскололо международное сообщество, но и вызвало бунт ближайших союзников США в Европе.
Покуда, однако, «молчаливое большинство» на Среднем Западе и на Юге неколебимо стояло за президента, все эти протесты – как и ядовитые вопросы демократической элиты северо-восточного побережья – можно было, казалось, спокойно игнорировать как маргинальные.
═
Машина дает сбой
═
И вдруг в середине 2005 года, всего лишь после полугода второго срока, начался обвал президентского рейтинга. То самое молчаливое большинство, на поддержку которого твердо рассчитывал Буш, неожиданно заговорило. И оказалось, что оно в отличие от президента отнюдь об Ираке не забыло. Волна протестов как в прессе, так и на улицах – и, что еще важнее и опаснее, бесконечных расследований в комитетах Конгресса и в жюри, созванном, как это принято в Америке, независимым прокурором, – накрыла его с головой.
Белый дом вдруг почувствовал себя осажденной крепостью. То, что бунтовали демократы (и журналисты), назойливо допытывавшиеся, каким все-таки образом умудрилась администрация завести страну в такое болото, из которого и выйти, не потеряв лица, невозможно, и оставаться больше нельзя, или солдатские матери, желающие знать, во имя чего гибнут их сыновья в далекой земле, до которой им нет никакого дела, – это старая история. Но вот то, что взбунтовались республиканцы, партия власти, захватившая под руководством Буша практически все командные высоты в американской политике, это была новость. До сих пор они функционировали как слаженная дисциплинированная машина, нацеленная на то, чтобы оттеснить от власти оппозицию – по крайней мере на поколение.
И вдруг случилось что-то очень странное. Республиканские кандидаты в губернаторы в ключевых штатах отказались от помощи президента в своих предвыборных баталиях. Еще в прошлом году, да и всегда раньше, проводить предвыборные митинги плечом к плечу с национальным лидером считалось привилегией, которой все потенциальные губернаторы отчаянно добивались. Особенно если иметь в виду, что это было, как правило, ключом к победе. В 2005 году поддержка со стороны президента впервые стала для кандидатов залогом поражения. Еще хуже, что президента неожиданно начали сторониться республиканские сенаторы и конгрессмены, которым предстоят перевыборы в 2006 году. Близость к Бушу оказалась дурным предзнаменованием.
И совсем уже плохо то, что партийные идеологи задались вдруг вопросом: а что, собственно, общего у протестантских фундаменталистов, агрессивно требующих от школьных советов американских городов выбирать между Богом и Чарлзом Дарвином, и солидными лидерами ведущих корпораций, которых волнует вовсе не теория эволюции, а сокращение налогов. Неожиданно обнаружившаяся трещина в самом фундаменте Республиканской партии расширяется до такой степени, что уже угрожает ей расколом. Недавнее голосование в Сенате, где подавляющее большинство потребовало от президента ежеквартальных отчетов о состоянии дел в Ираке, – это уже прямая пощечина лидеру со стороны его собственной партии. Ненамного приятнее была и сенатская резолюция о запрете жестокого обращения с пленными террористами, на которую Буш обещал – но покуда не решается – наложить вето.
Но лучшей иллюстрацией того, как резко и необратимо изменилось отношение к политике президента, стал, пожалуй, недавний скандал в Конгрессе, когда конгрессмен от штата Пенсильвания Джон Мерта, бывший полковник морской пехоты, герой вьетнамской войны, кавалер трех Бронзовых звезд и двух Пурпурных сердец и, что особенно в этом контексте важно, самый знаменитый до сих пор «ястреб» среди демократов, вдруг потребовал немедленного вывода американских войск из Ирака. Его коллега Джин Смит от штата Огайо немедленно атаковала его с трибуны: дескать, позвонил ей некий полковник морской пехоты и просил передать мистеру Мерте, что «все бросают и удирают (cut and run) трусы, морские пехотинцы стоят до конца».
Джин Смит, конечно, не дали закончить речь, согнали ее с трибуны свистом и криками «позор!», но конгрессмену Мерте публично отвечали и президент, и вице-президент. Отвечали, разумеется, почтительно (еще несколько месяцев назад он был их первейшим союзником в Конгрессе, у него больше друзей в Пентагоне, чем у них, и все понимали, что говорил он на самом деле от имени многих в высшем военном руководстве страны). Естественно, Буш и Чейни с Мертой не согласны. Но сам факт открытого бунта известного «ястреба» (точнее, «ястребов») против политики президента действительно произвел в Вашингтоне впечатление разорвавшейся бомбы. То, что чувствовали, но не смели сказать многие, было сказано с трибуны Конгресса: Буш потерял доверие даже ближайших союзников.
Так или иначе, рейтинг президента рухнул. Согласно последним опросам общественного мнения, в конце 2005 года одобряют его политику лишь немногим больше трети населения (сравните с 70% в начале года). Падение беспрецедентное. Что же случилось?
═
«Мутация» целей войны
═
Скептики, как обычно, говорят, что так всегда было в больших войнах, которые вела в ХХ веке Америка, – в корейской, например, или во вьетнамской. Едва начинают прибывать домой сотни гробов, обернутых звездно-полосатыми флагами, как граждане задаются вопросом: а стоит ли война того, чтобы платить за нее таким числом загубленных молодых жизней?
Что-то, однако, в этом расхожем объяснении не клеится. В случае Вьетнама рейтинг президента Джонсона начал обваливаться лишь в 1968 году, т.е. после пяти лет войны, когда число погибших американских солдат превысило 20 тысяч человек. А в случае Буша обвал начался уже через два года после вторжения в Ирак, когда пали на поле боя 1500 солдат. Не говоря уже о том, что сражается сейчас в Ираке не мобилизованная армия, как во времена Джонсона, а добровольческая, состоящая из волонтеров, которые пошли воевать не по принуждению, но вполне сознательно.
Более реалистичным выглядит другой аргумент, объясняющий катастрофу рейтинга Буша своего рода «мутацией» целей иракской войны. В самом деле, первоначальное ее обоснование состояло, как известно, в том, что Саддам Хусейн якобы сосредоточил в своих руках огромное количество оружия массового уничтожения (Кондолиза Райс даже пригрозила тогда публике ядерным грибом, который поднимется над американскими городами в случае, если «эта угроза не будет вовремя обезврежена»). После шока 11 сентября это было, согласитесь, убойным аргументом. Тем более что, как внушал тогда народу вице-президент Дик Чейни, именно Хусейн и финансировал атаку «Аль-Каиды» на Нью-Йорк и Вашингтон.
Потом, как известно, выяснилось, что никакого оружия массового уничтожения в распоряжении Саддама не было и никаких связей с бен Ладеном он не поддерживал. И тогда война неожиданно превратилась из императива национальной безопасности, имеющего целью предотвратить ядерный удар террористов по США, в нечто вроде гуманитарной операции и целью ее оказалось свержение тирании и превращение Ирака в маяк демократии на Ближнем Востоке. Это была странная трансформация.
Как писал в этой связи Фрэнсис Фукуяма, «если бы весною 2003 года какой-нибудь безумец предложил Америке потратить несколько сот миллиардов долларов и несколько тысяч американских жизней на то, чтобы принести демократию в Ирак, его просто подняли бы на смех». И тем не менее именно эта идея оказалась новым знаменем команды Буша после того, как главные резоны для вторжения испарились.
Но и на этом «мутация» целей войны не прекратилась. Цель, вышедшая на первый план сегодня, формулируется так: предотвратить Армагеддон, который непременно произойдет на Ближнем Востоке, когда американские войска уйдут из Ирака. Обозреватель «Нью-Йорк таймс» Дэвид Брукс описал ее, пожалуй, лучше других. «Если Америка уйдет, – пишет он, – ситуация в Ираке выльется в полномасштабную гражданскую войну. Иран непременно вмешается на стороне шиитов, Сирия, Саудовская Аравия и бог знает кто еще вмешаются в защиту суннитов, не говоря уже о Турции, которая вмешается, чтоб обезвредить курдов. В результате мы увидим ближневосточный вариант Первой мировой войны».
Но тогда возникает вопрос: а кто же ответственен за то, что, разгромив базу международного терроризма в Афганистане, администрация Буша тотчас создала своего рода новый Афганистан в Ираке? Да еще чреватый войной всех против всех?
Джозеф Байден, авторитетный сенатор от штата Делавэр, ответил, выступая на Си-эн-эн, на этот вопрос совершенно недвусмысленно. Да, сказал он, без всякого сомнения, Буш потерял доверие народа. И исправить свою роковую ошибку он, несмотря на то что до конца второго срока еще три года, уже не сможет.
═
Конец доктрины Буша
═
Почему не сможет, объясняет профессор Джон Мюллер во влиятельном нью-йоркском журнале «Форин афферс». Уйдет ли Америка из Ирака в 2006 году, как требуют демократы, или задержится еще на несколько лет, чтобы предотвратить Армагеддон, как настаивает Буш, в любом случае, говорит Мюллер, уйдет она, не достигнув ни тех целей, которые приписывают ей враги (установить контроль над ближневосточной нефтью), ни тех, которые она сама себе поставила (сделать из Ирака маяк демократии в арабском мире). Уйдет, следовательно, потерпев поражение. И обойдется ей доктрина Буша, приведшая к этому эпохальному поражению, в тысячи человеческих жизней, в десятки тысяч искалеченных солдат и в сотни миллиардов долларов, потраченных впустую. Не говоря уже о катастрофической потере репутации в мире. Вот почему «одной из жертв иракской войны не может не стать доктрина Буша».
Все составляющие ее (и когда-то модные) идеи – та, например, что Соединенные Штаты имеют право в одностороннем порядке свергать в других странах тиранические режимы, или та, что американцы могут и поэтому должны нести свободу народам независимо от того, хотят ли те этого или нет, или та, что Америке необходимо иметь самый большой в мире военный бюджет, или та, наконец, что европейцы лишь наивные и декадентствующие слабаки, – все это на глазах начинает выглядеть безнадежной архаикой. Словно бы рассеивается какое-то наваждение и страна выздоравливает от тяжелой болезни.
Чего, однако, не говорит нам профессор Миллер, это что наваждение, о котором речь, имеет имя. И что катастрофа рейтинга этого имени есть способ, с помощью которого демократическое общество исправляет ошибки своих правителей. Похоже, что именно это и происходит с рейтингом Буша. Будь США парламентской, а не президентской республикой, он мог бы просто подать в отставку. Здесь он этого сделать не может (разве что под прямой угрозой импичмента). Как сказал один из вашингтонских острословов, «Буш выглядит сегодня так, словно готов внести 28-ю поправку к Конституции о праве президента задать простой вопрос: «Можно, я пойду домой?»
Но впереди-то все-таки еще три года, на протяжении которых он будет прикован, как к галере, к президентскому креслу. Получается, что из сегодняшней ситуации выходов всего два. Первый из них очевиден – попытаться вернуть себе доверие народа, отказавшись как от скомпрометированной внешнеполитической доктрины, так и от неприлично перекошенного в пользу богатейших слоев населения курса политики внутренней. Второй выход – задать-таки свой простой вопрос.
═
Нью-Йорк
