Сергей Арутюнов Уже не раз отмечалось, что нападение на Нальчик, при всей своей заметности, не было первым терактом в считавшейся еще недавно спокойной Кабардино-Балкарии. Была, например, атака на республиканское управление Госнаркоконтроля, с захватом оружия, которое было затем пущено в ход. Были и другие вылазки. Но интересно то, что во всех этих действиях боевиков не прослеживается никакой единый руководящий центр. Вооруженное подполье представляет собой в данном случае автоматически возникающую, самоорганизующуюся сетевую структуру, основанную на горизонтальных связях. И когда этой горизонтали пытаются противопоставить вертикаль, то оказывается, что горизонтальная структура гораздо прочнее и эффективнее.
При этом у людей, которые воюют на Кавказе против федеральной власти, бывают разные мотивации. В Чечне, например, есть собственно сепаратисты, стремящиеся создать независимую республику, лидеров которой признавали бы в Вашингтоне и других мировых столицах. И есть исламские фундаменталисты, люди, скажем так, бенладеновского типа, настроенные антиамерикански и мечтающие об исламском халифате. В нападении на столицу Кабардино-Балкарии участвовали те жители республики (по большей части балкарцы, но также и кабардинцы), которые разуверились не только в советской и «единоросской» идеологии, но и в классическом исламе и возлагают надежды на исламистскую религиозность. Если бы им дали спокойно молиться и создавать свои религиозные общины, то скорее всего появились бы небольшие исламистские очаги, которые можно было бы держать под контролем. Но в результате глупой национально-религиозной политики – закрытия мечетей, зачисления этих людей в неблагонадежные – мы получили новых боевиков. Усилия властной вертикали оказались контрпродуктивными.
Но тогда возникает вопрос: какая модель управления была бы эффективна на Северном Кавказе? На мой взгляд, это могла бы быть, условно говоря, швейцарская кантональная модель: власть – за исключением федеральных силовых структур – не должна исходить ни из Кремля, ни из региональных столиц. Главы администраций регионов должны быть выборными, а не назначаемыми, и при этом нельзя допустить их превращения в новых князей и султанов. Для этого власть надо у них отобрать и передать на уровень кантонов. Например, город Нальчик, население которого по этническому составу смешанное, мог бы образовать отдельный кантон с субкантоном – пригородами Хасанья и Вольный аул; в сельских районах можно выделить сравнительно однородные с этнической точки зрения кантоны, как это сделано в той же Швейцарии. Такую модель можно было бы распространить на весь Северный Кавказ, уважая местные обычаи и религию и добиваясь, чтобы у власти стояли не экстремисты, а более или менее лояльные люди. С опорой на них и следует выстраивать горизонтальную сетевую структуру. Пусть в кантонах будет своя вооруженная охрана, пусть в их распоряжении остается существенная часть налогов, чтобы они могли заниматься у себя благоустройством. Тогда такая лояльная сетевая структура вполне сможет противостоять сетевым структурам боевиков.
К сожалению, ни о чем подобном у нас сегодня никто и не помышляет. Вместо этого подготовлена новая редакция концепции государственной национальной политики России, где речь идет о консолидирующей государствообразующей роли русского народа, а раздел о совершенствовании федеративных отношений просто удален. Все это может ударить по лояльным жителям Северного Кавказа, коих большинство, и породить недовольство и рост напряженности. Да и какая может быть государствообразующая роль русского народа, если русские все чаще покидают кризисный регион, хотя их оттуда не очень-то выгоняют? Не говоря уже о том, что Россия – многонациональная страна, население которой состоит из славянской части и неславянской, и, хотим мы того или нет, неславянская часть будет расти.
У всех боевиков, сепаратистов, прочих «революционеров» на Северном Кавказе одна и та же социальная база. Во-первых, это городская молодежь, у которой нет средств к существованию, нет возможности получить работу и специальность, вообще нет никакой жизненной перспективы. Чтобы эта молодежь не бралась за оружие, ее надо отвлекать. В том числе и привлекая ее к службе в армии, создавая для этого национальные части с соответствующей этнорелигиозной спецификой. Если в таких частях молодым кавказцам будут платить хотя бы минимально приличные деньги, они вполне могут стать лояльными солдатами федеральной армии. Англичане в свое время стали ставить под ружье гималайских горцев – и лучше частей в британской армии не было, а в индийской и сейчас нет.
Во-вторых, питательной средой для исламистского терроризма является население беднейших сел – и чем они беднее, тем сильнее там выражен этот, условно говоря, ваххабизм. Наконец, в-третьих, важную роль играет определенная часть интеллигенции – неудачливые поэты, бездарные художники, несостоявшиеся ученые. Численность этой группы не очень велика, но она нередко служит центром кристаллизации экстремизма.
После событий в Нальчике в прямом эфире радиостанции «Эхо Москвы» был проведен интерактивный опрос слушателей, и более половины его участников на вопрос, считают ли они, что Северный Кавказ потерян для России, ответили утвердительно. Конечно, этот опрос не репрезентативен, но появление подобных настроений – факт значимый. И все же я считаю, что Северный Кавказ еще может быть сохранен для России. Ведь там живут нормальные люди, и они себе не враги. Горожане, интеллигенция, все, кто соприкасается с русской культурой (точнее, с европейской, пришедшей к ним в лице русской культуры), вовсе не жаждут жить под властью фундаменталистов. Для них немыслимо отказаться от современной образованности, от перспективы стать когда-нибудь частью Европы, и потому им нужна Россия. Им нужно российское экономическое пространство, им нужно российское образовательное, медицинское и здравоохранительное пространство, они хотят, чтобы заработала рекреационная инфраструктура Северного Кавказа (многие из них, кстати, приобрели в собственность пансионаты, подъемники и другие объекты). А для этого необходимы мир и стабильность, необходимо развивать средний класс собственников, заинтересованных в мире и стабильности.
Но если та неразумная политика, которая проводится сегодня, будет продолжаться еще лет десять–пятнадцать, тогда Северный Кавказ будет Россией потерян. Уж если в Кабардино-Балкарии, где меньше всего причин для конфликта, началось вооруженное противоборство, то что же говорить о Карачаево-Черкесии, где все созрело для этого уже давно. В Краснодарском крае напряженность порождают националистические, фашистские настроения, поощряемые бывшим губернатором Николаем Кондратенко и его идейным выкормышем – нынешним губернатором Александром Ткачевым, а чиновничество и милиция творят полный произвол в отношении неславянского населения – курдов, армян. Продолжает тлеть осетино-ингушский конфликт. В Ингушетии межклановые раздоры не выходят на поверхность только потому, что ингушей объединяет стремление вернуть себе восточную часть Пригородного района. На мой взгляд, было бы разумно отдать ее ингушам, однако наши власти боятся создавать прецедент изменения административных границ. Но бояться лечения затяжной болезни, загонять ее вглубь – тоже не выход. К сожалению, выстраивание властной вертикали, отказ от демократизации приводят к тому, что ситуация лишь ухудшается. И кризисный Северный Кавказ оказывается своеобразным увеличительным стеклом для общероссийских проблем.
