Алексей Малашенко
Демократический потенциал оранжевых революций несомненен, хотя их политические перспективы весьма туманны.
Фото Reuters
Про оранжевые революции сказано все: что они плохи и что слишком хороши, что они сделаны народом и что совершены Соросом, наконец, что их вообще не было. Стоит ли о них еще писать?
Cтоит. И вот почему: во-первых, их слишком мало, а следовательно, эмпирического материала для полного понимания явления не хватает. Во-вторых, они не до конца завершены. Отсюда, в-третьих, нельзя игнорировать возможность отката и контрреволюционных тенденций. В-четвертых, никто не берется предсказать, где произойдет – да и произойдет ли – следующий оранжевый прорыв.
═
Как созревали апельсины
═
Главная общая причина революций – неэффективность, несостоятельность власти. Зато конкретные ситуации сильно разнятся, и потому разнятся все три революции. В Грузии смены власти не могло не быть, поскольку под вопросом стояло само существование ее как национального государства. Вызреванию апельсина на Украине в огромной степени способствовала стократ описанная неуклюжесть Москвы. В Киргизии он вообще просто упал на голову не готовой к такому обороту оппозиции. Это к тому, что кое-каких революций могло и не произойти. Во всяком случае в данном месте и в данное время.
Революции требуется не только глубокий кризис, но также провокация. Как известно, самая удобная провокация – выборы. Но умная власть вполне способна их разрулить. Именно это намерены сделать Нурсултан Назарбаев и Ильхам Алиев. И у них есть для этого все возможности. Существует и иная, так сказать, естественная провокация: в прессе много пишут о нездоровье некоторых нынешних лидеров. Однако не стоит спешить с выводами – они еще поживут. Иногда бывает ощущение, что информация об их уходе вбрасывается сознательно для прощупывания настроений внутри и за рубежом. (Долгое сокрытие смерти Гейдара Алиева было исключением.)
Другой общей предпосылкой к революциям была излишняя замкнутость бывших элит на самих себе, семейственность, непотизм. Не счесть жен, братьев, кузенов, дочерей, сыновей, зятьев, а также выходцев из ближайшей обслуги, становившихся министрами, губернаторами (акимами, хокимами), депутатами и т.д. На всем постсоветском пространстве не деньги дают власть, но власть дает деньги, а сама власть отождествляется с принадлежностью к большой семье. Особый случай – Туркменистан, где семья персонифицируется в одном-единственном лице Большого Отца. Независимой (от власти) экономической элиты практически нет, а кто высунется, пусть пеняет на себя. В этом контексте прочим семьям особо важный урок преподнесла Киргизия.
В общем, надо или делиться, или┘ не делиться, но тогда уже охранять семейное подворье всеми имеющимися средствами, включая военную силу.
═
На российском направлении
═
«Ароссийская» компонента «оранжизма» начала формироваться задолго до революции. Это и ГУАМ (успевший побыть ГУУАМом), и огибающие Россию нефтепровод Баку–Джейхан, и планировавшаяся в 1990-е трансафганская газовая магистраль, и радость, испытанная в 1991 году Исламом Каримовым, – оказать экстрауслугу Бушу-старшему, предоставив в его распоряжение военный аэродром.
Опасливо-сдержанное отношение к Москве существовало еще при советской власти. Тогда оно формулировалось так: чем дальше от начальства, тем спокойнее. Эти настроения утроились, учетверились, наконец, приняли естественно-стратегический характер после обретения совреспубликами независимости. Как писал еще в 1997 году Жан Тощенко, правящие элиты стран СНГ «тщательно и внимательно осмысливают все факты, которые могут поставить под сомнение равенство во взаимоотношениях в первую очередь и главным образом с Россией».
А что Россия? Существует мнение, что при Путине у Москвы появилась концепция внешней политики на постсоветском пространстве. Конечно, нынешний Кремль превозмог ельцинское наплевательство, но до стратегии еще далеко. Позволять Украине воровать транзитный газ, обменять русских в Туркменистане на вечные поставки туркменского газа, называть события в Бишкеке бунтом, а недели спустя пожимать руку главному бунтовщику – не стратегия. А когда в 2003 году придворный политтехнолог утром, выступая на Первом канале, называет Михаила Саакашвили «грузинским Жириновским», а вечером того же дня, после того как тот встретился с российским президентом, именует его «грузинским Путиным», остается вообще развести руками.
Не сработала и чубайсовская энерголиберальная империя.
Играть на опережение Кремль не научился.
Итак, апельсины катятся в сторону от России. Однако удаление это разноскоростное и не исключает возможности возвратного движения. Тем более что страны СНГ в принципе должны быть заинтересованы в сильной, но при этом разумной России. В оранжевой Киргизии антироссийских настроений нет или почти нет. Не думаю, что они существуют у потенциальных «оранжистов» Узбекистана и Казахстана. (Есть ли у местных революционеров шансы на успех – вопрос особый.) А вот в близкой к Европе Белоруссии в случае чего – антироссийских настроений не избежать. И если Москва не сыграет тоньше, чем прежде, мы вновь услышим по главным телеканалам что-то страшное о «белорусском бунте, бессмысленном и беспощадном».
России следует научиться думать стратегически, просчитывать, насколько велик будет ароссийский и антироссийский потенциал тех, кто сменит нынешних владык. Не говоря уже о том, что лучше бы привечать тех, кто не разуверился до конца в бывшем старшем брате и имеет с ним общие экономические и финансовые интересы.
А ведь даже сейчас в Москве находятся умники, готовые отталкивать лояльных к Москве оранжевых киргизов.
Отход от России неизбежен, как неизбежно и движение к Западу. А в какую сторону может покатится таящийся в зеленой листве апельсин из Ташкента? Или что случится в Туркменистане после того, как из школьной программы будет изъята временно бессмертная «Рухнаме»?
═
Тяжкое бремя демократии
═
Оранжевые революции безусловно несут демократический потенциал. Некоторые даже сравнивают их с российскими событиями 1991 года. Такое сравнение допустимо, если сделать его более последовательным и сопоставить эпоху первого поколения независимых национальных элит со временем Горбачева. Каждая республика (с опозданием) прошла через свою «национальную перестройку». Сравнение хотя хромает, зато является косвенным аргументом в пользу асинхронности политического процесса на территории бывшего СССР, а значит, и в пользу растянутости во времени феномена «оранжизма».
И еще один вывод: в России первый демократический импульс по прошествии полутора десятков лет истаял, российское общество вновь инертно, браво начатые реформы застряли... Так что, если нынешние и будущие «апельсины» озабочены будущим своих стран, им нужно особенно тщательно изучать российский опыт и не наступать на российские грабли.
В каком-то смысле «оранжизм» вечен, потому что он отражает мучительный поиск выхода из непроходящих кризисов, поиск оптимальной Реформы, наконец, поиск союзников.
В тотальный демократизм революционной верхушки верится с трудом. Обращение к демократии есть в данном случае беспроигрышный инструмент. С одной стороны, демократия открывала возможности для мобилизации общества, уравновешивала и даже обеспечивала превосходство над административным ресурсом. С другой – дала возможность обрести широкую поддержку извне. Однако апельсиновые вожди разбудили homo politicus, и как ответит он на их курс, сумеют ли они при необходимости загнать джинна в бутылку, сказать трудно.
Тем более что после первого душевного порыва оранжевые режимы испытывают похмелье и начинают чувствовать разочарование со стороны бывшего майдана. Их политическая судьба не безоблачна. Им еще предстоит самоутвердиться в глазах общества на стезе черной и неблагодарной социально-экономической работы. Для этого нужна стабильность, а для ее поддержания – все тот же, но теперь уже свой собственный административный ресурс. Вспомните главного постсоветского демократа Аскара Акаева! И кто знает, не возникнет ли кое у кого желание свернуть на привычную полуавторитарную стезю, ибо, по выражению американки Марины Оттауэй, полуавторитарные режимы «зачастую получают народную поддержку потому, что многие граждане верят, что они способны дать им больше благ, чем демократические правительства».
Да, сегодня раскол «оранжистов» на Украине происходит публично, с соблюдением демократических правил. Но кто может поручиться, что так будет и впредь? Харизма Саакашвили когда-нибудь обязательно войдет в жесткий контакт с его инстинктивным демократизмом. И кто поручится за то, что только демократическим путем можно вытащить из экономической пропасти Киргизию?
Демократизация на постсоветском пространстве имеет обратный ход, и Россия тому самый яркий пример.
А уж о том, что все происшедшие революции связаны с перераспределением собственности, а на это никакой демократии пока что никому не хватало, лучше умолчать.
═
Деньги для революции
═
Отдельно – о помощи извне. Была она? Конечно, была и служила подспорьем. Но она пришла тогда, когда ситуация назрела. Не она создала революционную ситуацию, хотя способствовала ее нарастанию. В 2005 году некоторые телеканалы показали увлекательные фильмы о том, на какие шиши делалась Великая Октябрьская социалистическая революция. Неглупый пиаровский ход напомнил старшему поколению фильм «Депутат Балтики», где враги большевиков кричали, что Ленин – немецкий шпион. Коллеги, пломбированный вагон прибывает только туда, где его ждут. Атмосферу его радостной встречи в разное время создавали царь Николай, Временное правительство, Эдуард Шеварднадзе, Леонид Кучма. Кстати, на Украине пломбированных вагонов было два, и пассажиры того, что прибыл из России, просто профукали выделенные им иностранной казной рубли.
Рассуждая о внешнем финансировании, часто забывают и о том, что деньги, да и другая помощь, приходили и изнутри, от тех самых граждан, которые по расчету или наивности верили в успех революции, в то, что они творят благое дело. Имело место то, что именуется бескорыстной помощью.
═
Оранжевое эхо
═
Прежде всего непонятно, насколько наигран, а насколько искренен испуг Кремля за свою судьбу. В каком-то смысле растущие за забором апельсины ему даже выгодны. Уж если Беслан стал предлогом для отмены губернаторских выборов, то на угрозу майдана можно списать все, что ни попадя.
На московскую улицу никто не выйдет – а без этого никакой майдан не состоится. На хабаровские, вологодские и прочие – выходи сколько угодно, кроме ОМОНа никто и не заметит. Оппозиции, организованной и влиятельной, нет. Коммунисты – трухлявы, националисты из «клуба любителей России» управляемы, правые же вступили в климактерический период задолго до достижения половой зрелости. И, конечно, для сотворения чего-нибудь этакого им нужен харизматик. Вот если бы голос Касьянова добавить к улыбке Явлинского и мученичеству Ходорковского, помножить все это на темперамент Немцова (и подрисовать мудрый взор Бен Ладена)┘ Но такое не под силу изваять даже Церетели.
Оппозиции нет. Зато есть славная цена на нефть. А покуда она есть, можно вообще ни о чем не волноваться.
Умом это все в Кремле понимают. Но существует еще инстинктивный страх. Ведь развалился же полтора десятка лет назад Союз нерушимый, видела же Москва миллионные толпы народа. А вдруг?..
А вдруг уже бродит где-то новый Ельцин, а Ходорковский – это что-то вроде Иоанна Крестителя?
Власть сомневается в своей собственной легитимности, ибо не может быть полностью легитимным правление, осуществляемое только за кулисами, фактически минуя парламент, суд. Не говоря о том, что депутат Хинштейн может спросить едва ли не каждого из первой политической сотни об источниках материального благополучия.
Бояться ли Кремлю влияния извне (назовем это «фактором Сороса»)? Страх этот нагнетается в первую очередь «своими» политтехнологами, которым надо отрабатывать свои бутерброды. Апельсин же в нашем климате приживается только в кадке, в тепличных условиях. И в этом контексте до глобального российского потепления еще далеко.
Но все равно неприятно, когда из-за бугра лезут в твои дела. Неприятнее становится вдвойне, когда со всех сторон несется, что Советский Союз пал жертвой империалистического, сионистского, маоистского (исламские фундаменталисты тогда в расчет не принимались) заговора. Кто его знает. А ведь мы и сейчас вроде как под вражеским прицелом.
И потому: «Мы боролись и впредь со всей непримиримостью будем бороться не только с растленной┘ идеологией, но и с ее агентурой в нашей среде, как с агентурой наших┘ врагов». Кто это говорит – замглавы администрации? Министр обороны? Нет. Это из речи на июньском 1963 года пленуме ЦК КПСС Никиты Сергеевича Хрущева (вместо первого многоточия вставляется «буржуазной», вместо второго – «классовых»). Пожалуй, такие речевки вечны. Они и для советской, и для постсоветской России.
Но гипотетический вагон может приехать не с Лениным-Соросом, а с революционнообразным взрывом на Юге страны. Однажды президент удивился пейзажу Грозного с вертолета, в этом году посетовал, что его плохо информировали о том, что на самом деле произошло в Беслане. Будем надеяться, ему все-таки удастся поговорить о кавказских делах с собственным представителем в Южном федеральном округе.
Происшедшие в нескольких бывших советских республиках события – их можно называть по-разному – рубеж постсоветского этапа развития этих республик. Одной из тенденций явилось ускорение их отхода от России. Это обидно. Но отходят они от небогатой России с ее полоумными социальными реформами, Чечней, «Курском», Бесланом, делом Ходорковского, неприязнью к мигрантам и многим другим. От России, которая до сих не может разобраться в том, что такое СНГ, которая не может предложить им эффективной реформаторской альтернативы. От России, которая так и не может понять, в каком направлении она сама намерена двигаться. Тенденция к такому отходу будет нарастать, если внутренне не изменится сама Россия, чего она, судя по всему, делать не собирается.
Другая тенденция – демократизация власти, создание гражданского общества, без чего отдача от реформы оказывается проблематичной. И здесь можно, конечно, уповать на знаменитое бендеровское «Европа нам поможет», но адскую и рискованную работу придется проделывать самим.
И последнее, наверно, самое интригующее: кто (и когда) следующий? Пока ясно одно: над Россией небо не оранжевеет.
Дарья Гармоненко