Александр Лукоянов
Президент Ирана Махмуд Ахмади Нежад (внизу) обращается к парламенту, рассматривающему кандидатуры министров. Демократический декорум соблюден.
Фото Reuters
У российских политиков есть странное на первый взгляд пристрастие прибавлять к слову «демократия», которым они описывают существующую в стране политическую систему, какой-нибудь эпитет. Еще недавно в моде был эпитет «управляемая» (один ведущий политтехнолог так защищал его перед своими оппонентами: а вы что, хотели бы видеть демократию неуправляемую?). Теперь, кажется, восторжествовал другой эпитет – «суверенная».
Мне всегда было интересно посмотреть, как на деле функционирует уже утвердившаяся «эпитетная», если можно так выразиться, демократия, тот идеал, к которому, видимо, стремятся некоторые политики в России. И вот сейчас, в связи с недавними и очень драматическими президентскими выборами в Иране, такая возможность неожиданно представилась.
Конечно, Россия не Иран. Только вот эпитеты, которые употребляют применительно к своей политической системе иранские политтехнологи (guided democracy, sovereign democracy), почему-то совпадают с российскими буквально. В случае Ирана это пристрастие к эпитетам, впрочем, понятно. Иран и Турция, веками конкурирующие за статус региональной сверхдержавы, политически движутся сейчас в прямо противоположных направлениях.
Если Турция, хотя у власти там сейчас, как и в Иране, исламское правительство, твердо взяла курс на воссоединение с Европой (и соответственно готова поступиться частью своего суверенитета во имя общей безопасности), то Иран настаивает на том, что ему, единственному в мире, удалось создать успешно функционирующую и в то же время АЛЬТЕРНАТИВНУЮ ЕВРОПЕЙСКОЙ модель демократии. Отсюда и эпитеты.
Более того, как заявил лидировавший на президентских выборах 2005 года (но в конечном счете потерпевший сокрушительное поражение) кандидат Акбар Хашеми Рафсанджани, иранская политическая система несопоставимо демократичнее, например, американской: там за высшую должность в государстве соревнуются всего два кандидата, а в Иране восемь. Правда, поскольку верховная власть в Иране принадлежит духовенству, ученые называют эту политическую систему теократией. Но в научной ли терминологии дело, с гордостью возражают иранские политики, если президент и парламент страны регулярно переизбираются на свободных выборах?
Да, их демократия «суверенная», поскольку народ Ирана, в отличие от турок, не верит ни в какую ОБЩУЮ безопасность, а свой суверенитет вполне способен защитить сам, что и доказал в восьмилетней войне против агрессии Саддама Хусейна в 1980-е. Да, их демократия управляемая, ибо Верховный лидер никогда не допустит в своей стране моральной распущенности и декадентства, которые царствуют среди неверных. Но зато управляемая демократия обеспечивает гражданам одной из древнейших цивилизаций мира самые высокие ценности, завещанные Пророком, – свободу, благочестие и независимость. И разве не в этом смысл демократии – даже согласно доктрине Буша?
Это серьезные аргументы. Они нисколько не похожи на распространенное, допустим, среди американских неоконсерваторов представление об Иране как об изнывающей под авторитарной полицейской диктатурой стране, которая только и ждет своего часа, чтобы против этой диктатуры восстать. Во всяком случае, политическая ситуация в Иране вполне стабильна – уже больше четверти века после свержения шахского режима и победы в 1979 году Великой исламской революции.
И драма президентских выборов 2005 года, говорят иранские политики, это подтверждает. Подумайте, пять из семи кандидатов (один выбыл еще до голосования) собрали каждый не менее 4 миллионов голосов. И победил на выборах Махмуд Ахмади Нежад, самый неожиданный из них, самый невельможный, сын кузнеца, настоящий выходец из простого народа. Так, может быть, иранская модель демократии и впрямь обеспечивает гражданам свободу не хуже, чем обыкновенная, та, что обходится без эпитетов?
═
Предвыборная кампания
═
В последние месяцы Иран буквально не сходит со страниц западной и особенно американской печати. Во всяком случае, я не помню, кажется, ни одного номера «Нью-Йорк таймс», или «Вашингтон пост», или даже британского журнала «Экономист», где не было бы упоминания об Иране – о том, как избирает президента управляемая демократия, или о том, как обеспечивает она свой суверенитет. И тема, надо сказать, того заслуживает.
Начнем прямо с предвыборной кампании. Она действительно была полна сенсаций и в некоторых отношениях напоминала российскую – как не совсем корректным употреблением административного ресурса, так и поведением партий и СМИ. Например, близкая к администрации Верховного лидера аятоллы Сейеда Али Хаменеи тегеранская газета «Кейхан» столь же страстно заклинала национал-патриотические силы страны сплотиться вокруг единого кандидата, как и ее московский эквивалент, газета «Завтра». И так же, как в России, тосковала по невозможному единству демократических сил местная либеральная пресса.
Только если национал-патриотические силы Ирана и впрямь прислушались к призыву «Кейхан», то демократические так на едином кандидате и не сошлись. Между тем, если бы такой кандидат был, то он, как показывают результаты выборов, вполне мог бы выиграть уже в первом туре.
Проблема, однако, вовсе не сводилась к несговорчивости демократических кандидатов. Просто в 2005 году единство либеральных избирателей оказалось в принципе невозможно. Печальный опыт прошлых побед убедил их, что в управляемой демократии президент-реформатор бессилен. За два своих срока Хатами не смог выполнить ни единого из своих предвыборных обещаний. И потому либералы склонялись к бойкоту выборов. Логика их казалась безупречной.
Ну смотрите. Как стоял на недосягаемой вершине правящей иерархии никем не избранный Верховный лидер (подобный Большому Брату из «1984» Оруэлла), так и стоит. Как окружал его всемогущий Совет Стражей, не ответственный ни перед кем, кроме Верховного лидера, так и окружает (накануне выборов 2005 года Совет попросту запретил баллотироваться нескольким десяткам кандидатов – по причине их исламской неблагонадежности). Как свирепствовала в стране всепроникающая полиция нравов, с помощью сотен тысяч платных и добровольных агентов, так и свирепствует. Как были бесправны – и в семье, и в обществе – граждане второго сорта в исламской демократии, женщины, так бесправными они и остаются. Ни одной бреши не пробило в этой глухой стене президентство Хатами.
Но, может быть, прогрессивные технократы, бессильные в политической сфере, добились хоть чего-нибудь в экономике или образовании? Не добились. Как безнадежно стагнировала до Хатами иранская экономика, несмотря на беспрецедентный рост цен на нефть и газ, – так и при нем стагнировала. Единственным результатом оказалась беспрецедентная же инфляция: цены за последнее десятилетие выросли втрое. Еще хуже обстоит дело с образованием. Только 7% детей продолжают учиться после начальной школы (в Турции, не претендующей на уникальность своей безэпитетной демократии, среднее образование получают 58% учащихся).
Словом, страна отчаянно нуждается в реформах, а реформы упираются в стену властного произвола. И никаких олигархов, в отличие от России, в бедах Ирана не обвинишь: их там нет. Недра страны безраздельно принадлежат государству, т.е. тому же Совету Стражей, монопольно контролирующему Национальную нефтяную компанию (Министерство нефти). Как видим, понять иранских либералов можно. Правда, когда нашелся все-таки харизматический лидер Мустафа Моин, один из бывших прогрессивных министров в правительстве Хатами, самая активная часть демократического электората откликнулась. Но и то лишь благодаря старой, как мир, либеральной страшилке: смолчим – будет еще хуже! Намекая на бывших военных и полицейских начальников, затесавшихся в число кандидатов, Моин провозгласил: «Я слышу грохот генеральских сапог!»
Поначалу это сработало. В первую неделю июня (выборы были назначены на 17 июня) Моин неожиданно вырвался в опросах общественного мнения на второе место после Рафсанджани, обогнав бывшего начальника тегеранской полиции Мухаммеда Галибафа. Встревожился даже Совет Стражей, на всякий случай отстранив Моина от участия в выборах. И тут произошла первая сенсация этих выборов: Большой Брат отменил решение Совета, оказавшись, надо отдать ему должное, куда умнее своих советников. По крайней мере по части пиара. Потому что, как комментировал «Экономист», «результатом была самая плюралистическая и непредсказуемая президентская гонка после революции 1979 года и великолепная реклама управляемой полудемократии».
═
Результаты выборов
═
Впрочем, для исхода выборов это уже не имело значения. Разве что резко подняло шансы близкого Верховному лидеру тегеранского мэра Махмуда Ахмади Нежада: национал-патриотические силы, как по сигналу, объединились вокруг него. И мэр неожиданно вырвался во второй тур. Такова была следующая сенсация этих выборов. Поражение Моина, который с 13,8% голосов отстал (правда, лишь на одну десятую процента) даже от полицейского Галибафа, стало третьей сенсацией. Но в настоящий шок повергла тегеранский истеблишмент сенсация четвертая: во втором туре Ахмади Нежад с сокрушительным счетом (68:30) разгромил бессменного лидера гонки и фаворита иранской прессы, бывшего президента страны Рафсанджани.
Естественно, проигравшие тотчас обвинили победителя в нечестной игре. Карруби, бывший спикер парламента, занявший третье место, обвинил нового президента в том, что на него работала вся полиция нравов вместе со своими агентами и во главе с сыном самого Верховного лидера. Даже вельможный Рафсанджани публично заметил, что неожиданные результаты выборов объясняются «организованным вмешательством в них». О Моине и говорить нечего. Он заявил, что результаты выборов стали «колоколом, звонившим по нашей только нарождавшейся (на этих выборах) демократии».
Но проигравшие ведь всегда подозревают обман и пророчат беду. Хуже было то, что в некоторых случаях «организованное вмешательство» оказалось организовано так неуклюже, что удивило даже видавших виды иностранных наблюдателей. Например, в провинции Южный Хорасан, населенной по преимуществу суннитами, всегда бойкотировавшими все «шиитские» официальные мероприятия, на этот раз проголосовали невероятные 95% (!) избирателей. Причем, что еще невероятнее, две трети из них отдали свои голоса кандидату самых лютых своих противников, шиитских национал-патриотов.
Так выглядят в живой реальности свободные выборы в управляемой демократии.
Самым отчетливым чувством для обычного рационально мыслящего наблюдателя иранских событий было, пожалуй, недоумение. Зачем, спрашивается, этот маскарад свободных выборов, если они все равно ничего не решают? Кому нужна беззубая свобода? Разве что для того, чтобы разрядить накопившуюся за четыре года напряженность. И заодно обмануть мир. Но ведь в таком случае выборы были лишь циничным прикрытием произвола власти, а вовсе не альтернативной моделью демократии, обеспечивающей гражданам свободу. И потом, сколько раз можно так избирателей обманывать? Вот ведь уже и в 2005 году либералы были готовы бойкотировать выборы, а в 2009 почти наверняка пробойкотируют. Так не рухнет ли вся эта пародия на демократию уже через несколько лет?
Это не мои рассуждения. Такими вопросами задавался Майкл Игнатьефф, милейший старенький и слегка наивный профессор из Гарварда, которого Тегеранский университетский центр пригласил как раз во время выборов прочитать цикл лекций о правах человека. И ответил профессор себе самому так: нет, не рухнет. Не рухнет потому, что за ней стоят совсем другие, куда более серьезные вещи, чем бунт иранской интеллигенции. Но к этому мы еще вернемся.
═
Сага о ядерной бомбе
═
А теперь о том, как реально работает демократия суверенная. Иран, как опять же с гордостью подчеркивают его политики, подписал Договор о нераспространении ядерного оружия. И никаких бомб производить он, естественно, даже не помышляет. Другое дело – ядерная энергетика для мирных целей, которая Ирану срочно необходима (даром что он добывает 4 млн. баррелей нефти в день и обладает вдобавок огромными запасами природного газа).
Зловредные американцы давно подозревали, что здесь точно такая же, как на выборах, двойная игра, и даже ввели против Ирана экономические санкции. Но миролюбивый ЕС много лет настаивал на том, что Иран имеет полное право распоряжаться своими энергетическими запасами, как он считает нужным, – лишь бы не нарушал Договор о нераспространении. Так бы, наверное, и продолжали они толочь воду в ступе, не обнародуй вдруг заграничная диссидентская группа, что Иран еще 18 лет назад приобрел специальное оборудование, необходимое для производства именно ядерной бомбы. МАГАТЭ проверило информацию – и, увы, обнаружило, что все эти годы Иран и впрямь его обманывал.
Теперь ЕС тоже заподозрил двойную игру. И пригрозил, что если отныне Иран не будет проводить свои ядерные работы под строжайшим контролем МАГАТЭ, Европа обратится в Совет Безопасности ООН, требуя ввести международную экономическую блокаду Ирана. В случае же, если Иран примет предложение ЕС, ему были обещаны жизненно важные для него инвестиции и поддержка вступления страны в ВТО. Даже Америка согласилась поддержать предложение своих союзников – сняв санкции против Ирана и открыв ему доступ к замороженным фондам шаха Мухаммеда Реза Пехлеви. И, что еще важнее, заключив с Ираном договор о взаимной безопасности (читай: с Ираном ни при каких обстоятельствах не произойдет того, что с Ираком).
Таким образом, перед Верховным лидером открылись два пути. Международные санкции вполне могут добить иранскую экономику, которая и без того дышит на ладан. Каждый год миллион молодых людей вступает в Иране на рынок труда, а страна не в состоянии создать рабочие места и для половины из них. По подсчетам Мухаммеда Хазаи, замминистра экономики и финансов в правительстве Хатами, Ирану нужно по 20 млрд. долл. иностранных инвестиций ежегодно в течение пяти лет только для того, чтобы обеспечить рабочие места для уже вступившей на рынок труда молодежи. Некоторые отчаявшиеся высокопоставленные технократы, как, например, председатель иранского Госплана Хамид Реза Барандаран Ширака, открыто говорят, что трудности иранской экономики вообще непреодолимы без отмены американских санкций, не говоря уже о международных.
Итак, даже многолетний обман и жульническую природу «суверенной» демократии согласились Ирану простить. И против атомной энергетики в мирных целях, если уж так она Ирану понадобилась, не возражают – лишь бы под контролем МАГАТЭ. Лишь бы, другими словами, не было у Ирана соблазна, свойственного, как оказалось, «суверенной» демократии, прибегнуть в один прекрасный день к ядерному шантажу. И капиталовложения, так отчаянно необходимые иранской экономике, обещали тоже.
И что же? Первые слова, которыми ответил на европейские предложения представитель Ирана Цирус Нассери, были: «Это абсурд!» Он добавил: «Иран не Ирак. И Америка больше не самоназначенный жандарм мира». Но при чем здесь, помилуйте, Америка, если обсуждались европейские предложения, против которых США всего лишь не возражали? Филиппика Нассери могла бы остаться совершенно непонятной, если бы министр юстиции аятолла Махмуд Хашеми Шахруди не заявил, что Иран отвергает любые компромиссы с «Великим Сатаной». Газета «Кейхан» подтвердила позицию Шахруди, заявив, что если отказ Ирана от европейских предложений будет и впрямь вынесен на суд Совета Безопасности ООН, «Иран просто выйдет из Договора по нераспространению». Таков второй путь, открытый сегодня перед Верховным лидером.
═
Маленький комментарий
═
Профессор Игнатьефф посетил канцлера одного из самых консервативных тегеранских университетов Сейеда Семнаниана и рассказал ему о мнении всех своих тегеранских собеседников: Великая Исламская революция вылилась четверть века спустя в коррумпированную репрессивную систему, эксплуатирующую исламскую ортодоксию, чтобы удержаться у власти.
═
– С кем вы говорили? – спросил канцлер.
═
– С интеллектуалами, с писателями, с журналистами...
═
– Вы попытались выяснить температуру нашей революции, но ваши термометры лгут. Те, кто вам жаловался, всего лишь разочарованные либералы. Они не понимают главного достижения революции: Иран теперь суверенная держава! Посмотрите хоть на кандидатов на этих выборах: все как один чистокровные иранцы. Захват американского посольства в 1979 году был всего лишь замечательным актом реванша за попытку ЦРУ в 1953 году отнять у нас нашу суверенность. И теперешнее стремление обзавестись ядерной бомбой есть тоже акт реванша – гарантия от будущих покушений на нашу суверенность. Спросите у наших студентов – и вы услышите то же самое.
Удивительно ли, если именно эта беседа и убедила профессора, что Иран по-прежнему живет в мире холодной войны и за двойной игрой его «модели демократии» стоит свирепый реваншистский национализм, который, как всякий национализм, предпочитает интересам соотечественников интересы государственной элиты? Стоят за ней, конечно, и цены на нефть, которые пока что дают возможность игнорировать не только бунт отечественной интеллигенции, но и мнение мира.
Так что зря, похоже, придумывают российские политики эпитеты к своей «модели демократии», столь буквально совпадающие с иранскими. Чего доброго, мир может заподозрить, что они тоже имеют в виду реваншистскую двойную игру...
═
Нью-Йорк
