Тень вождя народов

Зураб Церетели уже подсуетился с памятником «ялтинской тройке», чтобы удовлетворить спрос на «историческую объективность».
Фото Reuters

Как тифозная сыпь, расползаются по городам и весям нашей страны инициативы – подстроившись под юбилей действительно Великой Победы, водрузить памятники в ознаменование заслуг «вождя народов». И сразу же вспоминается другой юбилей – сорокалетней давности. Сначала поползли слухи: преданный было забвению при Хрущеве генералиссимус будет возвращен в пантеон Отечественной войны. Вскоре они подтвердились. 8 мая 1965 года Брежнев, еще относительно молодой и жовиальный, взойдя на трибуну торжественного заседания в Кремле, впервые после многолетних умолчаний почти мимоходом упомянул того, кто возглавил Государственный комитет обороны. Зал, мгновенно уловивший смысл этого сигнала, перебил оратора овацией. Прошло немного времени, и маховик ресталинизации стал раскручиваться. Разумеется, под флагом восстановления исторической истины. «Надо не замазывать ошибок, но и не замалчивать заслуг», – написал позабытый ныне сочинитель.

Десятилетия спустя приходится признать, что роль Сталина и сущность сталинизма так до конца и не осмыслены нашим обществом. Признать и увидеть, сколь велик откат от того, что было написано и сказано, в том числе с высоких государственных трибун в первые годы перестройки. При том, что стыдливые, строго дозированные хрущевские разоблачения не идут ни в какое сравнение с очистительной работой, проведенной в ходе развернувшейся с приходом Горбачева «битвы за прошлое». Сегодня накатывается новая волна ресталинизации, и память о национальной трагедии слишком остра, чтобы относиться к этому спокойно.

Инициаторы обеления Сталина малоинтересны. Люди, для которых миллионы жертв и десятки миллионов исковерканных судеб – ничто в сравнении с державным величием или утверждением иных бредовых идей, водятся во всех странах во все времена. Но невозможно себе представить, чтобы подобный размах приобрела, скажем, кампания за «объективную», «всестороннюю» оценку деятельности Гитлера, хотя германскому народу фашизм не успел принести столько зла, сколько сталинизм – народам СССР. Что действительно важно – осознать: почему в России движение за установку памятников величайшему преступнику получает обескураживающе широкую поддержку? Почему значительное число наших сограждан отводит ему почетное место среди самых выдающихся деятелей всех времен и народов? Проблему представляет не возня монстров или прохиндеев, готовых ваять любого дьявола. Проблема – в неизжитости сталинизма массовым, народным сознанием.

Одна из причин (хотя, на мой взгляд, не самая главная) – поверхностность дошедших до массового читателя, слушателя, зрителя разоблачений. Они нередко были скорее остроумны, чем глубоки. Они были сосредоточены скорее на персоне Сталина, чем на глубоких социально-исторических деформациях, порожденных сталинизмом и породивших его. Они почти не распространились даже на слой ближайших соратников и наследников вождя: ведь улицы наших городов, пережившие в начале 90-х годов повальную эпидемию переименований (под флагом возвращения исторических названий), нередко сохраняют сомнительные, а то и просто позорные имена.

Примечательна и дискуссия вокруг памятника «ялтинской тройке». Некоторые ревнители «исторической правды» утверждают: нельзя забывать, что диктатор и два демократических джентльмена действовали сообща, негоже одно из кресел оставлять пустым. Но ведь Ялта 1945 года – это не Тегеран 1943-го. В центре стоял вопрос не о том, как добивать нацизм, а – как строить послевоенный мир. Правда, еще за год до Ялты героям знаменитой сатиры Джорджа Оруэлла участники советско-западного альянса виделись так: «И тут до животных наконец дошло, что же сталось со свиными харями. Они переводили глаза со свиньи на человека, с человека на свинью и снова со свиньи на человека, но угадать, кто из них кто, было невозможно». В Ялте лидеры западных демократий сдали Сталину его довоенные приобретения, полученные по пакту с Риббентропом, сдали Польшу, из-за вторжения в которую они объявили войну Гитлеру в 1939 году, и признали чуть ранее начертанную линию разграничения в Европе. Ялтинские решения задержали продвижение народов Восточной Европы к демократии на 40 с лишним лет. Могли ли Черчилль с Рузвельтом поступить тогда иначе – иной вопрос. Но не следует забывать, что в памяти многих восточноевропейцев Ялта стоит где-то рядом с Мюнхеном. Надо ли удивляться тому, что и победу нашу они оценивают неоднозначно? Что некоторые из них не хотят участвовать в святом для нас празднике? Если уж воздавать честь Черчиллю, который раньше других понял, что натворили западные союзники Сталина, то я бы запечатлел его не в кресле на крымском берегу, а за кафедрой в Фултоне. Но не в Ялте, конечно, ставить такой памятник┘

Величайшая подлость – прикрывать Сталина действительно великим, историческим подвигом советских людей, защитивших свое Отечество и избавивших Европу от коричневого варварства. Не они ответственны за то, как при попустительстве западных союзников распорядился сталинский режим плодами победы. Спорить же о том, велик или мал был вклад Сталина в победу нашего народа, бессмысленно. Прав Григорий Померанц: у преступника, провокатора нет заслуг.

Вообще-то нашей интеллигенции, как и обществу в целом, присуще персоналистское видение истории. Встрепенулись, когда замаячили памятники Сталину. А где мы были, когда благомыслящие чиновники, ученые эксперты и «независимые» книгоиздатели разворачивали поход против учебников, «очерняющих» историю СССР? Да и не одну только советскую историю сызнова табуируют. Так, небезобидное брюзжание раздается после каждого переиздания книги маркиза де Кюстина, которого поездка в николаевскую Россию сделала из монархиста республиканцем. Книги, которую высоко ценил Герцен. Впрочем, Герцена и Щедрина наши поклонники тех исторических традиций, из которых произрастал сталинизм, тоже зачисляют в «антипатриоты».

Нет сомнений в том, что о неблаговидных мотивах провокаторов, эксплуатирующих просталинскую ностальгию, надо говорить в полный голос. Но поднимающуюся неосталинскую волну не остановить ни инвективами, как бы они ни были яростны, ни одним только историческим просвещением, как бы оно ни было профессионально и убедительно. Опасны не просто памятники в камне или бронзе, которыми вот-вот могут обезобразить площади наших городов. Страшны памятники тоталитаризму, насилию и беззаконию (во имя каких бы то ни было целей) – в душах людей. Социально-психологическая основа возвращения к Сталину – то, что миллионы наших сограждан были низвергнуты из условий существования, которое сейчас кажется им благополучным, и брошены в стихию «дикого капитализма», тогда как государство шаг за шагом беззастенчиво отказывается от своих социальных обязательств.

До тех пор, пока эти люди не увидят в антисталинистской интеллигенции, в истинных российских демократах убежденных и эффективных защитников своих законных интересов, а не адвокатов «успешных» (то есть преуспевших в последние полтора десятилетия) слоев населения, – сталинисты будут вылавливать дохлую рыбу в мутной воде и потчевать ею общество. Поэтому преодоление сталинистской легенды недостижимо средствами одной лишь идеологии. Расчет с нашим прошлым должен происходить в экономике, политике, социальной сфере и иметь значительно большую глубину и протяженную историческую перспективу, чем это было до сих пор.

В отличие от Гитлера, прах которого развеян по ветру в прямом и переносном смысле, Сталин не просто догнивает у Кремлевской стены. «Поставлен в гробу телефон – Энверу Ходже сообщает свои указания Сталин», – писал Евтушенко в дни хрущевской оттепели. Поэт лукавил: и тогда, и сейчас среди «наследников Сталина» – далеко не только одиозные провинциальные диктаторы. Конечно, сталинский режим во всей его силе и блеске в России ХХI века восстановить нельзя. Но сталинские традиции, существенные черты сталинизма как идеологии и практики – отрицание свободы, подчинение человека государству, имперские амбиции – будоражат воображение влиятельных политических сил.

Это прежде всего те, кто насаждает режим «управляемой демократии», и их идеологическая обслуга. Не слишком существенно, верят ли они в то, что, вбивая сваи «вертикали власти», замещая парламент, выборы, судебную систему, независимые СМИ их декорациями, они будто бы справляются с «хаосом» предшествующего периода и ведут дело к модернизации страны и общества, – или же ведет их лишь неуемная жажда власти. Понятно, что если уж выстраивать подобную систему и вытеснять демократическую оппозицию, то непрактично и невозможно пренебрегать таким ресурсом, как сталинская легенда, не изжитая в сознании больших масс людей. Ее можно эксплуатировать цинично и откровенно, а можно – имитируя историческую беспристрастность, толкуя о «заслугах» преступного режима и его вождя, но суть дела не меняется.

Однако сталинская легенда амбивалентна. Она востребована не только реакционной частью утвердившейся у власти группировки. К ней, к предрассудкам массового сознания апеллируют также крайние державнические, шовинистические, антизападные и антидемократические силы, обделенные и обиженные Кремлем. Поэтому демократам, которые не зря озабочены реставраторскими поползновениями правящего режима, надо быть предельно осторожными в выборе союзников, не поддаваться фантому «лево-правой» антикремлевской оппозиции. Один-два неверных шага – и они могут оказаться в колоннах, накрытых густой тенью неосталинизма.