Глеб Капустин – Семен Аркадьевич, так что же, на ваш взгляд, все-таки происходит?
– Ничего особенного. Просто мы наблюдаем старый, как мир, процесс колонизации, облаченный в новые формы. Если мы внимательно вглядимся в то, что происходит в большинстве стран Восточной Европы, ставших членами Евросоюза, то без труда поймем, что это именно так. В Болгарии, например, останавливается почти вся традиционная для этой страны промышленность, потому что рынки сбыта для нее давно перекрыты развитыми западноевропейскими государствами. Действительно, кому в Европе нужно болгарское вино, если его с избытком производят во Франции, Испании, Греции, Германии? Кому нужны болгарские сигареты, если есть американские? В то же время цены там выросли до мирового уровня. То есть страна просто превратилась в дополнительный рынок сбыта для экономики развитых государств. Похожее происходит и в других странах.
– Следовательно, Украину, Грузию и другие республики ждет та же участь?
– Безусловно. Их «освобождают» от российского влияния и от экономической интеграции в рамках СНГ. Для этого нужно было сменить лидеров старой, еще советской формации на новых, более сговорчивых. Результат, впрочем, будет тот же. Украине после «победы демократии» уже пообещали в течение ближайших лет выделить целых три миллиарда долларов. А для реорганизации украинской экономики только на первом этапе нужно не менее ста миллиардов. Поэтому существует реальная опасность, что едва начавшийся рост украинской промышленности, не в последнюю очередь ставший возможным благодаря частично возобновленной российско-украинской экономической интеграции, остановится.
– Почему же страны бывшего восточного блока с такой радостью бегут в объятия Евросоюза и НАТО?
– Причина заключается в особом характере распавшейся советской империи. Он действительно был не совсем обычным и мало похожим на характер всех других империй. Главное отличие в том, что советская метрополия не столько брала, сколько отдавала своим провинциям, субсидировала их, чем и развратила. Потому что плата за экономическую помощь взималась только одной валютой – лояльностью. Когда Советский Союз обеднел, естественно, начались центробежные процессы, бегство в сторону богатых стран в надежде, что кормить начнут оттуда. Не стоит забывать и о личностном интересе политической элиты. Но, как показывает опыт последних пятнадцати лет, на Западе никто никого просто так не кормит. А если и кормят, то очень избирательно. Можно, конечно, вложить пять миллиардов долларов кредитов в маленькую Словению, чем помочь реформе ее экономики. Но 50-миллионной Украине никто не поможет. Такого количества свободных денег просто ни у кого нет. Кроме того, нужно учесть разность менталитетов между вполне западной Словенией или Венгрией и вполне восточной Украиной. Последняя, на мой взгляд, тоже будет использована как дополнительный рынок сбыта для западных товаров. То есть станет колонией.
– А Россия?
– Точно такая же опасность существует и для России. Западный мир просто по природе своей не может позволить трем процентам мирового населения контролировать почти треть мировых запасов полезных ископаемых. Тем более сегодня в мире разворачивается настоящая тотальная война за энергоносители.
– И что, наши политики этого не понимают?
– Понимают, конечно. Но одно дело понимать, а другое – что-то делать. Причем делать по-новому, нестандартно. Защита наших интересов в странах СНГ – это сегодня последний рубеж обороны. Когда придется защищать наши интересы на российской территории, это уже больше будет похоже на партизанскую войну.
– И в чем, на ваш взгляд, причина столь невразумительной российской политики в работе со странами ближнего зарубежья?
– Причин несколько. Среди них – неопределенность собственных интересов, устаревшие подходы, отсутствие специальной структуры, которая занималась бы анализом ситуации в этих странах и сосредоточила бы в себе ведущих специалистов. Со специалистами, кстати, тоже проблема. В силу различных причин их осталось очень мало, к тому же они распылены по различным министерствам и ведомствам, а многие вообще не у дел.
В связи с этим хотелось бы напомнить, что в свое время в России после распада СССР было создано Министерство по делам СНГ. Будучи в середине 90-х годов начальником одного из ведущих управлений этого министерства, мне приходилось наблюдать интересные моменты.
Так, например, в министерстве практически отсутствовали специалисты, хорошо разбирающиеся в геополитике, в религиозных, этнических и прочих особенностях тех или иных государств, не говоря уже о том, что практически не было людей, которые могли бы увязать события в странах СНГ с событиями, происходящими в сопредельных государствах. Но зато было большое количество специалистов, хорошо знающих экономику и персоналии бывших республик СССР, ставших в начале 90-х годов независимыми государствами. Именно эти люди могли решать многие вопросы, опираясь на свой опыт, знания и, извините, связи.
Мало кому известно, что идея политики национального примирения в Таджикистане зародилась именно в этом министерстве вопреки противодействию ей отдельных лиц как на территории России, так и вне ее. Однако ликвидация министерства привела к тому, что многие действительно ценные специалисты оказались не у дел.
– Кстати, о наших отношениях с западными странами, с Украиной, Белоруссией, Молдавией, Грузией пишут достаточно много, а вот что происходит на юго-восточных рубежах – для многих загадка. В либеральных кругах появился термин – «центральноазиатские деспотии». Но что за этим стоит? И как это сказывается на наших отношениях?
– Какие в этих странах режимы – их дело. Мы не Соединенные Штаты и экспортировать туда свою демократию, надеюсь, не собираемся. А вот сотрудничать с ними, находить общие интересы в экономике и политике сегодня для России жизненно необходимо. Я бы даже сказал, что центральноазиатское направление для нас сегодня не менее важно, чем европейское. Потому что это регион с ценнейшими полезными ископаемыми. Здесь есть нефть, газ, золото, цветные металлы, к которым на Западе давно уже проявляют активный интерес. И только мы в последние пятнадцать лет ничего не предприняли для того, чтобы закрепиться здесь экономически, хотя в последние год-два ситуация вроде бы начала меняться в положительную сторону.
Во-вторых, в Центральной Азии находится целый ряд исламских святынь, а Самарканд и Бухара – это города, имеющие большое значение в мире ислама, и, кстати, именно там зарождались многие направления суфизма. Поэтому происходящие тут процессы нас не могут не волновать. Давайте не забывать, что порядка 20% населения России – мусульмане. И сегодня, при полной свободе передвижений, многие из них ездят к своим единоверцам, общаются, обмениваются информацией и идеями. В советское время, когда религии притеснялись, многие даже не заметили, как на территорию СССР проник ваххабизм. С некоторыми его лидерами я встречался в Таджикистане и в Узбекистане, так сказать, по служебной необходимости еще в 80-е годы, и уже тогда было ясно, что движение это будет развиваться и проникать в глубь страны. Мы не имеем больше права повторять собственные ошибки времен афганской и первой чеченской войны, когда слово «исламисты» стало чуть ли не бранным – что дало повод многим в исламских, да и в западных странах обвинять нас в войне с исламом. Отсутствие российского влияния в Центральной Азии, отсутствие контактов с представителями умеренных направлений в исламе создает вакуум, который заполняется радикалами, и этот радикализм переносится потом в Россию.
И, наконец, в-третьих, Центральная Азия – это территория, вплотную примыкающая к огромному исламскому миру. Наладив тесные отношения со среднеазиатскими государствами, Россия могла бы стать своеобразным мостом между этим миром и Западом. Ориентируясь только на Запад, мы перестаем быть серьезными партнерами для того же Запада. Но если мы вернем себе репутацию страны, имеющей влияние на исламский мир, к нам будут относиться совершенно иначе.
– Но Россия в новых условиях еще не вполне сложилась как государство, не определилась в своей идеологии и в своих интересах. А без этого, согласитесь, очень трудно вести вразумительную политику.
– Знаете, у нас были времена и посложнее. В годы Гражданской войны, когда страна тоже развалилась на куски, находились тем не менее люди, которые решали возникшие проблемы с умом. Когда шла борьба с так называемыми басмачами, многие тоже полагали, что достаточно иметь в Центральной Азии военные гарнизоны, и это все решит. А что получилось? Гарнизоны защищали самих себя, а всю остальную территорию контролировали вооруженные отряды басмачей, которые поддерживались населением. Но Фрунзе, который тогда командовал так называемым Ферганским фронтом, быстро сообразил, что Красная Армия ведет себя неправильно, потому что она не понимает специфики региона. В короткий срок он создал специальные учебные заведения, в которых красноармейцы изучали местные языки, религии, традиции. И это принесло свои плоды. А сегодня у нас практически нет специалистов в этой области. Я внимательно изучал материалы 20 и 30-х годов, посвященные происходящему в Центральной Азии. И знаете, что меня поразило? Тогда, при Сталине, много и открыто писали об огромных проблемах, с которыми сталкивалась в этом регионе советская власть. А с середины 50-х сделали вид, что никаких проблем не было, что армия, как на параде, шла по Туркестану, а восторженное население ей аплодировало. Так идеология уничтожила историю. Так зарыли проблему. А нет проблемы – нет и специалистов, способных ее решать.
– Но сегодня складывается впечатление, что нет специалистов не только по Центральноазиатскому региону. Политики и политтехнологи умудряются проигрывать там, где и проиграть-то невозможно. Достаточно вспомнить Абхазию.
– И будут проигрывать до тех пор, пока специалистов подменяют политтехнологами, и те свои технологии, которые кое-как срабатывают на территории России, переносят в другие регионы. А там они не работают. Поймите, нужно не на выборы приезжать, нужно работать на постоянной основе. Нужно немедленно заняться подготовкой специалистов и создавать отдельную структуру, которая полностью несла бы ответственность за состояние дел в странах СНГ. С кого сегодня спросить за провал нашей политики в Грузии, на Украине? С МИДа? С администрации президента? С какой-нибудь пиар-бригады? Неизвестно.
– А что это должна быть за структура?
– Исторически сложилось так, что интересами России за ее пределами всегда занимались люди в погонах, а не какие-то непонятные политтехнологи. То, о чем я говорю, нужно создавать при одной из силовых структур. Нужно собрать воедино серьезных аналитиков, специалистов, консультантов, которые вели бы постоянную работу со странами СНГ и несли за нее полную ответственность. В ходе создания вышеуказанной структуры необходимо предусмотреть формирование группы ведущих консультантов, куда – возможно, на внештатной основе – включить специалистов, имеющих определенный опыт работы в бывших советских республиках и личные связи с многими политическими персоналиями стран СНГ.
Необходимо выстроить систему подготовки специалистов, наряду с системой длительной подготовки в соответствующих вузах страны использовать опыт, например, подготовки специалистов спецпропаганды в годы войны в Афганистане, когда в течение десяти месяцев на базе одного из известных военных вузов готовили специалистов, обучая их языку, обычаям и нравам Афганистана. Я не боюсь упреков в свой адрес в связи с сравнениями со временем войны в Афганистане, потому что на сегодняшний день идет еще более серьезная война. Война с Западом не только за влияние на постсоветском пространстве, но и за наше собственное выживание.
Требуется продумать также и вопросы контр- и спецпропаганды в странах СНГ, а с этой целью необходимо, чтобы в ведущих СМИ были специалисты по этим вопросам. Также целесообразно развернуть мероприятия по спецпропаганде и контрпропаганде в странах Ближнего Востока и мусульманского мира в целом, с целью показать, что Россия воюет в Чечне не с исламом, а с сепаратистами. С этой же целью необходимо активизировать работу с рядом крупных исламских центров – таких, как Университет Аль-Асхар.
Это необходимо сделать с учетом того, что у нас абсолютно нет времени. Честно говоря, все это нужно было сделать еще вчера. Каждый день промедления грозит нам непоправимыми последствиями. Такое впечатление, что наши политики все еще не понимают, что в мире идет беспощадная война за выживание. И в этой войне мы все время отступаем и теряем позиции. Если так продолжится, результат будет очевиден.
Дарья Гармоненко