Константин Микульский
Многие на Украине испытывают сейчас такой же гражданственный подъем, какой пережило российское общество в начале 90-х.
Фото Reuters
Кризис постсоветской общественной системы ярко проявился на пространстве СНГ раньше, чем можно было ожидать. И сколько бы ни говорили российские политики и политтехнологи, что последние события – будь то в Грузии, будь то на Украине – это всего лишь выступления проамериканских сил, желающих ослабить Россию, происки властолюбцев, экономических кланов и т.п., все же суть происходящего заключается в активном протесте большинства (или по крайней мере не менее половины населения) против сложившейся асоциальной системы, против олигархическо-бюрократической верхушки, паразитирующей на этой системе. Естественно, этим протестом пытаются воспользоваться западные державы в своих геополитических интересах, стремясь к экспансии капитала, контролю над природными ресурсами, распространению привычных для них представлений о свободе, демократии, гуманитарных ценностях, представлений, слабо совместимых как с социализмом, так и с нынешним постсоциалистическим строем. Но стремление российской власти делать акцент на этих факторах, игнорируя главную причину событий – социальные антагонизмы, присущие постсоветской системе, контрпродуктивно.
Было бы рискованно отождествлять того или иного лидера протестного движения с идеальной демократией, социальной справедливостью и т.п., но это не может поставить под сомнение волю поддержавших его людей к оздоровлению общества. Сегодня они испытывают такой же гражданственный подъем, как многие чехи в 1968 г., многие прибалты в конце 80-х гг., многие россияне на рубеже 80-х и 90-х гг. Что бы ни говорили о пассивности постсоциалистического человека, тот политик, который способен откровенно, без лицемерия и уловок говорить с народом о язвах нынешней системы и дать понять, что готов не на словах, а на деле бороться с ними, найдет у народа отклик. И непременно окажутся в тупике та элита и та власть, которые на это не способны.
═
В отсутствие альтернативы
═
Драма российской политики заключается в том, что она не может конструктивно реагировать на отчетливо выразившееся в ряде стран СНГ народное стремление устранить пороки системы. Россия пока не в состоянии не только продемонстрировать, но даже просто сформулировать альтернативу этой системе. Напротив, российская элита продолжает культивировать и защищать ее. Любой общественный деятель в любой стране СНГ, заявляющий о готовности бороться против пороков системы, рассматривается правящей у нас элитой как подрывной элемент. У российской элиты сегодня нет идей, которые она могла бы противопоставить протестным народным движениям в странах СНГ.
Конечно, вовсе не исключено, что надежды вовлеченных в протестное движение людей не осуществятся. Уже есть опыт России, когда народ разочаровался в реформаторах, в демократии, в своих возможностях оказать влияние на развитие общества. Но, может быть, будет складываться и новый опыт: народы более прочно встанут на путь политического, социального и экономического прогресса. Кстати, вряд ли российским политикам стоит рассчитывать на то, что население Восточной и Южной Украины, проголосовав за Януковича, будет долго сохранять лояльность постсоветской системе с ее асоциальной ориентацией. Нынешний подъем общественной активности в обеих частях Украины в любом случае не пройдет бесследно. Чем бы ни завершилась украинская революция, вопрос об оздоровлении общественной системы в конечном счете поднимет и население Восточной и Южной Украины. И чем теснее будут связи России с ней, тем в более сложном положении окажется наша страна.
Сегодня позиция восточноукраинского жителя, особенно шахтера, – это прежде всего позиция человека, ощущающего угрозу своему социальному статусу в случае углубления экономических реформ, развития рыночных отношений, обострения международной конкуренции, то есть от тех факторов, которые связывают с прозападной ориентацией. Возобновившийся на Украине экономический рост базируется преимущественно на экстенсивных источниках, добывающих отраслях и отраслях с низкой степенью обработки продукции, а главное – на государственных влияниях, налоговых послаблениях, списании задолженности и т.п. в ущерб рыночным и иным методам повышения эффективности экономики. Такая инерционная политика дает временную выгоду власти, избавляя от необходимости заниматься социальными проблемами, которые нужно было бы решать при модернизации страны. И эта политика пользуется поддержкой работников традиционных отраслей, хотя вполне очевидно, что ее нельзя признать инструментом обеспечения долгосрочного экономического роста, конкурентоспособности страны и накопления возможностей для социального развития. На это, разумеется, накладываются существующие ментальные и в какой-то мере даже цивилизационные различия между востоком и западом Украины, неодинаковое восприятие роли России, разные оценки национального прошлого и многое другое.
═
Уроки, которые мы извлекаем
═
В чем заключается главный геополитический интерес России в СНГ? Для российской элиты и ее власти важно сохранить существующее положение, когда на всем пространстве СНГ утвердились элиты, однотипные по интересам и политическому менталитету, жестко контролирующие общество, способные законсервировать сложившуюся систему, не допускающие появления контрэлиты, по существу, отстаивающие суверенное право постсоциалистических стран на иные ценности в области демократии и прав человека, чем на Западе. Нужно сколотить нечто вроде Священного союза монархий, созданного после наполеоновских войн, чтобы в СНГ не появлялось никакой «революционной заразы», никакой альтернативы сложившейся общественной системе.
На развитие событий исключительно большое влияние может оказать личная позиция президента России Владимира Путина. Весьма вероятно, что Путин вступил в 90-е гг. с пониманием преимуществ цивилизационных основ жизни, утвердившихся в развитых странах. Однако к концу 90-х годов он, будучи прагматичным политиком и продвигаясь вверх во властной иерархии, накапливал опыт вовлеченности в складывающуюся асоциальную общественную систему. А опыт первого пятилетия нахождения на вершине власти, по сути, малоудачный, очевидная неспособность системы к реальному реформированию и опасность попыток существенно изменить ее (и к тому же отсутствие ясности, чем ее заменить), понимание неизбывного своекорыстия и антидемократичности ново-старой элиты – все это не могло не отразиться на президентских политических ориентирах. Происходит тренд политика в значительной мере западнического, прогрессистского типа к политику скорее традиционалистского, консервативного типа, все более рассматривающего возвращение к атрибутам советской политической организации общества в качестве наиболее верного пути к общественной стабильности, способа сохранения лояльности элиты.
Все это, возможно, усиливается навязчивой идеологией многих представителей российского политического класса, которые пропагандируют опыт Китая, кажущийся при поверхностном подходе наиболее удачным примером экономической модернизации отсталой страны. При этом, разумеется, не учитывается неизбежность в конечном счете демократической эволюции либо слома нынешней политической системы в Китае, неизбежность вторжения в политику китайского руководства многих остающихся до сих пор в стороне социальных потребностей китайского населения, и т.д.
Однако каким бы ни был финал последних бурных событий на постсоветском пространстве, российская власть могла бы извлечь для себя урок: консервировать асоциальную общественную систему и лелеять полукриминальную правящую элиту в конечном счете может оказаться даже опаснее, чем попытаться их оздоровить. Но можно предположить, что власть сделает другой вывод: надо защищать существующую систему более агрессивно, принимать жесткие превентивные меры против любых посягательств на нее, конструировать новые механизмы обеспечения независимости элиты и власти от народа.
Станет ли после грузинских, абхазских и украинских событий более взвешенным и осторожным подход России к изменениям настроений общества в других странах СНГ – это тоже вопрос. Ведь задача – не допустить революционных перемен в общественной системе этих стран – пока остается на повестке дня.
Правда, помимо различных соображений, все же действующих в пользу большей взвешенности, существует, может быть, в конечном счете наиболее весомый отрезвляющий фактор: «копилка» государства и «кошельки» элиты находятся преимущественно на Западе, который может в крайнем случае затруднить их использование. К тому же вследствие событий вокруг и внутри России и под давлением западной общественности может ослабеть некоторая психологическая зависимость руководителей ряда ведущих стран Запада от президента России.
Но, естественно, особое значение имеет развитие внутренней ситуации в России.
═
Реформы и «реформы»
═
В 90-х гг. в нашей стране был сорван переход к новой общественной системе с модернизированной производственной базой, демократическим правовым государством, гражданским обществом и высоким уровнем социализации капиталистических общественных отношений. Ускоренно складывалась общественная система, в которой доминируют противоположные черты. На нынешнем этапе для нее наиболее характерны процессы консервации либо достройки, в том числе сооружение адекватного ей жесткого политического каркаса и активизация поиска соответствующей идеологии.
Официальные оптимисты утверждают, что в России проводятся прогрессивные реформы. Но на самом деле ситуация далеко не однозначна.
Во-первых, предпринимаются шаги, направленные на реставрацию в общественной жизни политических механизмов, действовавших при социализме и препятствовавших прогрессу общества. Это может преподноситься обществу как условие проведения прогрессивных реформ при сохранении социально-политической стабильности, но глубинный смысл предпринимаемых шагов – предотвратить ослабление господствующих позиций элиты, помешать появлению реальной оппозиции системе и протестных движений населения.
Во-вторых, наблюдаются поддержание, лишь частичная корректировка и, по существу, систематическое воспроизводство социально-экономических и политических механизмов легального и нелегального распределения и перераспределения общественного дохода в пользу элиты, сохранение и даже усиление чрезмерного имущественного неравенства, консервация положения слоя населения с низкими доходами и фактическое ухудшение положения существенной части этого слоя.
В-третьих, усилиями различных звеньев государственного аппарата на всех уровнях и многих групп политического класса оказывается противодействие реальному осуществлению мер по развитию цивилизованных рыночных отношений, активизации разумно ограниченного, экономически оправданного государственного регулирования, свободного от своекорыстного давления как бюрократии, так и олигархов, а также шагам в направлении рационализации социальной сферы. Единственный оставшийся в правительстве реально реформаторский блок – экономический – еще сохраняет свое влияние под давлением объективных потребностей, но для реализации его начинаний, даже если они необходимы, нет достаточно благоприятной почвы.
В-четвертых, зачастую очевидна непродуманность и неэффективность осуществления реформаторских мер, что чревато результатами, противоположными намечаемым.
Особого рассмотрения требует вопрос о так называемой вертикали власти. В действительности налицо нечто другое: властнособственническая пирамида, состоящая из в значительной мере автономных блоков, размещенных по горизонтали и вертикали. Эти блоки оккупированы группами интересов в виде различных бюрократических и политических клик, финансово-промышленных групп, семейных кланов. Такое блочное строение очень затрудняет реализацию национальных интересов и функционирование вертикали власти, поскольку, как правило, «блочные» интересы по меньшей мере отклоняются от интересов национальных, как и от интересов эффективности вертикали власти, или даже полностью противоречат им. Следствием является отсутствие реальной солидарности составляющих частей этой пирамиды, конкуренция между ними. Единство интересов может достигаться только в случае угрозы всей этой системе со стороны общества. У этой пирамиды нет такого стержня, как служение общественным интересам. Ее основы коренятся в жизненных ориентирах элиты, которые сформировались еще при социализме и гораздо полнее реализуются сегодня, в социальной структуре постсоветского общества, в состоянии общественного сознания, истоки которого также в социалистическом прошлом. Российская элита – это в основном такое сообщество, члены которого делают фактически не то, что им полагается в силу публичных функций, декларируют не то, что делают, ведут образ жизни, не имеющий ничего общего с их легальными доходами, и т.д. Более того, складывается впечатление, что переформатируемая Путиным элита еще более четко ориентирована на монополию власти и собственности, чем элита ельцинского периода. Не просматривается и реальных перспектив хотя бы расшатывания криминального каркаса этой пирамиды.
═
Цена стагнации
═
Утверждается, что лимит революций Россия исчерпала. А лимит контрреволюций?
Картину сегодняшней России определяет усиливающаяся угроза отката назад, по крайней мере в общественно-политической жизни. Разворачивается передел собственности, но нет никакой уверенности в том, что это хотя бы немного продвинет страну к появлению эффективного собственника. Торможение развития общества усилится под влиянием активизации формирования официальной идеологии, утверждающей дисциплину не только слова, но и мысли. Правда, будет создана Общественная палата и, может быть, другие заведомо неэффективные общественные институты. Ведь в стране есть кем их укомплектовать – например, в палату могла бы войти олимпийская чемпионка Алина Кабаева, которая заявила в прессе: «Я бы запретила обсуждать по телевидению политику, в частности нашего президента». В целом движение к цивилизованному, социализированному капитализму с сильной гуманитарной составляющей и демократической организацией общества блокируется.
Глеб Павловский – политтехнолог, связанный с администрацией президента, – недавно высказался по телевидению примерно в таком духе: он рад за Россию, поскольку революционные события на Украине подтолкнут власть к контрреволюции. Политологи уже спорят о том, что это означает. Есть мнение, более уместное пять лет назад: «Русская превентивная контрреволюция – это переход от административных методов управления к демократическим». Но звучат и более трезвые суждения: политика будет ужесточаться, любые выборы надо свести к формальной процедуре, независимость власти от народа – укреплять. Правда, это блокирует модернизацию страны, но если народ принял жесткие социальные последствия капиталистических преобразований в выгодных элите формах, то почему бы ему не заплатить вновь социальную цену за стабилизацию нынешней общественной системы, за стагнацию и тем самым вновь удовлетворить потребности элиты.
