Михаил Маргелов
Депутаты, избранные по партийным спискам, уверены: в Думе должны быть представлены немногие, зато крупные партии.
Фото Артема Житенева (НГ-фото)
Смешанная выборная система, при которой половина депутатов избирается по мажоритарным округам, а другая – по партийным спискам, означает капитуляцию перед вопросом, какая же из двух таких систем предпочтительна. Недавно наш ЦИК вновь уверил граждан, что выборы в местные законодательные собрания будут проводиться по смешанной схеме. А вот в Государственную Думу нам придется избирать по пропорциональной системе, то есть по партийным спискам. И вновь возник вопрос, какая система лучше, иначе говоря – демократичнее.
Если отвечать на этот вопрос вне времени и пространства, то в самом деле лучше эти системы смешать. Потому что и у той и у другой найдутся свои достоинства и недостатки, и та и другая используются в развитых демократиях.
При мажоритарной системе избранным считается тот, за кого было подано большинство голосов, а голоса, отданные другим кандидатам, пропадают. Известно, что в основе избирательной системы США и Великобритании – местное представительство. Так сложилось исторически. И там более или менее надежно работает мажоритарная система. А в континентальной, вполне демократической и в известной степени либеральной Европе преобладает система пропорциональная.
У мажоритарных выборов есть множество недостатков. Если проводить их по принципу относительного большинства, то чем больше кандидатов баллотируется на одно место, тем меньше голосов требуется для избрания. В случае, когда кандидатов набирается до двух десятков, можно пройти, получив не более десяти процентов голосов. До конца продуманная либеральная мажоритарная система, вообще говоря, не должна ограничивать волеизъявление граждан ни обязательностью участия в выборах, ни минимальной долей участия, при которой выборы признаются состоявшимися. В Великобритании, например, единственный кандидат, выдвинувший себя в округе, считается избранным без голосования – ему достаточно отдать свой голос себе. Как уже говорилось, голоса, отданные при такой системе за неизбранных кандидатов, пропадают. И порой оказывается, что партия, кандидатов которой по стране в целом поддержало большинство избирателей, оказывается в парламенте в меньшинстве.
Эту систему приходится ограничивать правилом абсолютного большинства, при которой для успеха кандидату нужно получить, например, более половины голосов. Но и в этом случае имеющей широкую поддержку партии может не повезти, если избиратели ее сосредоточены в каком-то одном районе, а избиратели партий меньшинства, наоборот, рассредоточены. Эти партии могут добиться ничтожного превосходства в большинстве округов – ведь если планка 50 процентов плюс 1 голос взята, то кандидату дополнительные голоса не нужны. Так случилось на выборах во французское Национальное собрание в 1958 году. Коммунисты там по числу собранных голосов вышли на первое место, но получили всего лишь десять мандатов в парламенте, а Объединение в поддержку республики, собравшее суммарно меньше голосов, приобрело почти в двадцать раз больше мандатов. Кроме того, при правиле абсолютного большинства и большом количестве кандидатов в округе вероятность, что выборы окажутся результативными, мала – потому что мала вероятность, что хотя бы один из претендентов это абсолютное большинство голосов получит. Включается механизм перебаллотировки: второй тур, иначе повторное голосование. Это у нас, а в Германии при выборах федерального президента особой коллегией действует система даже трех туров.
Мажоритарная система, таким образом, не очень удобна, прежде всего для политических партий. Наверное, поэтому в демократических странах континентальной Европы распространена пропорциональная система выборов. Суть ее в том, что каждая партия получает в парламенте количество мандатов, пропорциональное количеству поданных за ее кандидата голосов. Эта пропорциональность утверждается иногда (например, в Испании) даже на конституционном уровне.
Враг пропорциональной системы – чрезмерная многопартийность. Замечено, что чем больше партий, тем каждая из них меньше. Парламенты при неограниченной пропорциональности состоят из множества воюющих друг с другом фракций и групп. Обычно эти объединения возглавляют очень амбициозные люди, и принять какой-либо нужный закон трудно. Например, в польском сейме в 1989–1993 годах при общем количестве депутатов 460 человек крупнейшей фракцией оказалась фракция Партии любителей пива. В ней было 15 депутатов.
В демократических странах для нормальной работы любое правительство вынуждено опираться на парламентское большинство. Поэтому в «раздробленных» по партийным фракциям парламентах создаются коалиции. Иногда они бывают прочными, но чаще разваливаются. В парламентских республиках это означает правительственный кризис. Например, в жившей по Конституции 1947 года и использующей пропорциональную систему выборов Италии правительства держались не более года.
Поэтому в пропорциональную систему вводят процентный барьер. Одной из первых демократических стран, которая ввела такой барьер для партий (5% голосов), была Германия (там действует смешанная система выборов в бундестаг). В Польше в 1993 году также ввели процентный барьер: для партийных списков – 5%, для партийных коалиций – 8%. Польский сейм, таким образом, удалось спасти от мелких партий и сформировать парламент не из «партий хороших людей», а из политических партий.
Старые демократии существуют уже не один век, поэтому все, о чем шла речь выше, давно описано, исследовано и проверено практикой. Тем более что демократия – это прежде всего процедура. А все утомительные подробности двух выборных систем (впрочем, без имеющих право на жизнь процедур ограниченного вотума или единственного передаваемого голоса) приведены здесь для того, чтобы выявить действительный, а не мнимый предмет споров. Мнимый, потому что в критике проекта перехода на пропорциональную систему присутствует неожиданная теза о зажиме демократии.
Пропорциональной системой пользуются в таких демократических странах, как Дания, Швеция, Франция, Аргентина, Израиль, Индия. Это, так сказать, перечень по памяти, навскидку. Она применяется и в относительно молодых демократиях, например в Турции и Польше. Польша – уже в Евросоюзе, Турция – на пути в него. А у Евросоюза – надо ли говорить – весьма жесткие, до нюансов, требования к своим членам и соискателям.
Социологи утверждают, что отсутствие сильных партий означает нехватку демократических институтов в стране, оно равносильно отсутствию коллективных представлений – основы демократических процедур. Наше общество сегодня не в состоянии самостоятельно выполнять даже жизнеобеспечивающие функции, а государство, пытающееся взять на себя эти функции, обществом в досаде на собственное бессилие отторгается.
Так что не в выборных процедурах дело. Вопрос, очевидно, сводится к тому, нужна ли нам партийная система, сложенная из двух-трех крупных конкурирующих партий. Порядок же выборов может только или способствовать, или препятствовать становлению таких крупных партий.
Если партийная система нужна, то из этого следует естественный в наших, отличных от США и Великобритании, условиях переход на пропорциональную систему выборов в федеральный парламент. То есть речь должна идти не о пропорциональной системе выборов, а о партийной системе, подразумевающей такую процедуру выборов.
Как нас учит Карл Поппер, никому еще не удалось создать демократию, способную обойтись без партий. Российская демократия – в стадии становления. И чтобы партии у нас окрепли, не обойтись без пропорциональной системы выборов. Эта система в принципе способна отобрать несколько действительно жизнеспособных партий, наличие которых в парламенте обеспечит устойчивость сменяемой в результате выборов власти.
Развитие демократии предполагает, что партия-победитель прямо влияет, возможно, определяет политику правительства, а партии оппозиции следят, чтобы это правительство оставалось терпимым и к иным мнениям. Как говорил Рональд Рейган, «правительство – это рефери, и оно не должно пытаться стать игроком».
До сих пор партийное строительство у нас велось непосредственно сверху. Переход на пропорциональную систему выборов обогатит этот процесс движением снизу. Этому будут способствовать московские центральные органы партий, а местные активисты поддержат – они ведь, так или иначе, отвечают за результаты и местных, и федеральных выборов. А в региональных законодательных собраниях уже сегодня работают партийные фракции.
Говорят, пропорциональная система по сравнению с системой мажоритарной плоха, потому что анонимна: приходится голосовать за партийный список, а не за отдельных кандидатов. Но чем же объяснить, что у нас не только партийные, но и одномандатные депутаты на протяжении многих лет служат мишенью острой критики, а представительной власти доверяет очень мало граждан? Видимо, дело в том, что не каждый актер-одномандатник – Рейган, не каждый писатель-одномандатник – Черчилль, и избиратель может ошибаться при любой системе выборов.
