Евлалия Самедова
Евгений Гавриленков против чрезмерного изъятия денег из экономики.
Фото Фреда Гринберга (НГ-фото)
– Как, на ваш взгляд, укрепление курса рубля может повлиять на экономику?
═
– У меня к укреплению рубля довольно спокойное отношение. Сразу хочу оговориться, что, когда речь идет о повышении курса рубля, следует говорить о реальном эффективном курсе, поскольку он в большей степени отражает экономические реалии. Сейчас этот показатель растет на 5–7% в год, в прошлом году было даже меньше.
Это естественная тенденция – по мере экономического роста, по мере устранения всяческих диспропорций, в том числе ценовых, сближение между паритетом покупательной способности и рыночным курсом национальной валюты должно происходить. Не думаю, что укрепление рубля как-то серьезно влияет на экономику в целом, если оно происходит естественными темпами на фоне экономического роста. У нас в стране в настоящее время этот рост есть, а на фоне увеличения доходов населения (в среднем 9% в год) меняется и качественная структура спроса. Он смещается со стороны дешевых товаров, которые мы всегда могли производить, в сторону более качественных, которые мы никогда в принципе производить не могли бы. Человек, который может позволить себе купить «Volkswagen» или что-то подобное, не будет покупать себе десять «Жигулей». В этом смысле укрепление рубля естественно, и, более того, оно стимулирует более правильное распределение капитала именно в те отрасли, которые будут производить не промышленные полуфабрикаты, а продукты с более высокой добавленной стоимостью.
═
– А если говорить об укреплении курса рубля к доллару? В последнее время мы видим, что рубль растет чуть ли не на 10 копеек каждый день. Кстати, как вы оцениваете действия ЦБ в сложившейся ситуации?
═
– Здесь достаточно посмотреть на треугольник рубль–евро–доллар. Все, что происходит у нас, – это зеркальное отражение того, что происходит на мировых рынках. Как только там доллар падает против евро, падает он и у нас. Наш Центробанк, с одной стороны, не противостоит глобальным тенденциям, а с другой – занимает выжидательную позицию, наблюдает за колебаниями и немножко придерживает курс в течение ограниченного промежутка времени – неделю–10 дней (в зависимости от ситуации). Если это действительно спекулятивные колебания, ЦБ свой курс держит на определенном уровне, если же появившаяся тенденция на мировом рынке становится устойчивой, ЦБ меняет и свои курсы покупки. Сегодняшние приблизительно 10 копеек укрепления в день как раз из такой ситуации и вытекают.
═
– А почему сегодня, в условиях получения сверхдоходов от сырьевого экспорта, в стране происходит замедление темпов роста?
═
– Я думаю, что проблема заключается в экономической политике. Мы видим, что цены на нефть сейчас высокие. Доходы от экспорта питали экономику в течение последних лет и особенно – в прошлом и в начале этого года. Соответственно статистика отмечала и высокие темпы экономического роста, причем надо признать, что рост основывался не только на нефтяных сверхдоходах, но и был следствием всех тех экономических преобразований, которые были осуществлены раньше. Пусть они и не были завершены, были половинчатыми, но тем не менее многое было сделано, и экономика положительно реагировала на эти либеральные сигналы. Позитивную роль играл и тот факт, что государство не сильно вмешивалось в деятельность бизнеса.
Затем ситуация как-то неощутимо начала меняться. Реформы затормозились, а давление государства на экономику стало очевидным. Все это серьезнейшим образом повлияло на инвестиционную активность. Отнюдь не добавило оптимизма давление на ЮКОС. По этому делу многие показатели выглядят просто странно: общий объем налоговых претензий к компании составляет 20 млрд. долл., что равняется примерно четверти всей безналичной денежной массы страны, и это буквально-таки ошарашивает... Все разговоры о том, что государство должно усилить свое присутствие, которые в последние месяцы стали более активно звучать, – это прямое противоречие всему, что происходило раньше и заявлялось программно со стороны правительства. Получается, что бизнес был настроен на одно, выстроил в соответствии с этими ожиданиями свои инвестиционные планы, а потом ему пришлось столкнуться с изменением курса. Конечно, не помог поднять настроение и банковский кризис, который в середине года заметно ухудшил условия заимствования.
Если посмотреть на статистику, первое, что наиболее сильно затормозило экономический рост, было снижение инвестиционной активности. Серьезный удар был нанесен по долгосрочным проектам. Рост инвестиций в октябре этого года к октябрю прошлого года составил 7,8%, в то время как в первом полугодии было 12–13%. Это означает, что сейчас наблюдается устойчивое снижение инвестиционной активности. Я бы не стал говорить о каком-то гигантском кризисе, но процесс стагнации есть, и пока нет признаков того, чтобы ситуация преломилась.
═
– То есть спад может затянуться?
═
– В принципе такой риск есть. Хотя я думаю, что где-то в марте нас ожидает сезонное возобновление экономического роста. Для этого времени традиционно характерен всплеск инвестиционной активности, связанный с возобновлением различных проектов, например, дорожного строительства или более активных работ, которые невозможны зимой. Однако темпы этого сезонного подъема могут оказаться весьма невысокими. Более того, к сожалению, в сложившихся условиях предстоящий весенний рост может спровоцировать финансовую нестабильность.
═
– Почему?
═
– Дело в том, что увеличение инвестиций и соответствующее повышение экономической активности в целом будет требовать все больше денежных средств в обращении, а их у нас, в общем-то, мало. Мало в смысле накопленного экономикой финансового капитала, а не его ежегодного притока, в первую очередь за счет доходов от экспорта. Более того, в последние месяцы и приток ресурсов в частную финансовую систему резко затормозился за счет увеличившегося налогового давления на нефтяную отрасль. А с декабря эффект стерилизации денежной массы еще более усилится из-за очередного повышения экспортной пошлины. Пока объем накопленного капитала у нашей экономики еще очень мал по сравнению с другими странами. Этот фактор, мне кажется, очень часто упускается многими аналитиками. Однако он крайне важен, потому что для нормального устойчивого развития и для снижения зависимости от всяческих внешних факторов страна должна накопить капитал гораздо больший, чем у нас. Недостаточность капитала обусловливает высокую скорость обращения денег, и система становится более подверженной внешним шокам. До недавнего времени на фоне экономического роста процесс повышения монетизации в России шел устойчиво – на 2–3% ВВП каждый год. Параллельно с этим удлинялись сроки кредитов и депозитов.
С середины года процесс накопления капитала приостановился. Это, как я уже сказал, связано с тем, что налоговое давление на нефтяную отрасль стало повышаться, а нефтяники при нынешних ценах на нефть – это основной сектор, в котором концентрируется добавленная стоимость. Повышенное налогообложение приводит к тому, что резервы Центрального банка растут исключительно высокими темпами, а денежная база при этом не увеличивается. Разрыв между темпами роста резервов и денежной базы показывает на масштаб стерилизации: деньги уходят из частной финансовой системы и оседают на счетах Министерства финансов в ЦБ. Мне кажется, что в этом смысле в последние полгода Минфин несколько перебарщивает. Прежний уровень налогообложения был более вменяемым – экономика росла, новый же повышенный налоговый прессинг не соответствует политике роста.
═
– Вы видите какой-нибудь выход из сложившейся ситуации?
═
– Я все-таки верю, что нашими властями будут приняты какие-то положительные решения. Мне кажется, уже сейчас в правительстве есть ощущение, что происходит «что-то не то». Картина ведь действительно сюрреалистична: цены на нефть огромные, а рост тормозится.
═
– Как вы думаете, в свете последних абсолютно нелогичных изменений – есть ли у нашего правительства какая-то целенаправленная экономическая политика или оно просто решает сиюминутные вопросы?
═
– Ну, в общем-то, она была, но исчезла┘ В 2000 году была написана долгосрочная стратегия, непосредственно ассоциировавшаяся с министром экономики Грефом, и надо признать, что она реализовывалась. Пусть и с отступлениями, но в целом направление движения было задано, строилась более-менее либеральная экономика. Сейчас движение остановилось. Та стратегия означала дальнейшую демонополизацию различных рынков, дебюрократизацию экономики. Сейчас мы видим обратную тенденцию. При всем огромном уважении к нашему газовому монополисту стоит признать, что его разбухание и активность на рынке акций похожи на поведение хозяйки в супермаркете – когда есть какое-то количество денег и покупается практически все подряд. Я понимаю, конечно, что это вполне логичное поведение сильной компании, но в нашем случае происходящее – вряд ли в интересах страны в целом. Большинство успешных стран давно пришли к выводу, что наиболее эффективно создание конкурентной среды, демонополизация экономики. Если нашим правительством не будут приняты какие-либо скорые решения, то экономический рост в будущем году может не превысить и 3–4%, однако я все же уверен, что что-то изменится.
═
– Откуда же такой оптимизм?
═
– Сейчас темпы роста – это некая абстрактная величина. 3–5% – это все-таки рост. Потенциально же ситуация опасна тем, что, если экономика начнет вследствие сезонных факторов расти более высокими темпами, она тут же столкнется с нехваткой ликвидности. Вот тогда навес в виде корсчетов, который сейчас вроде бы есть, исчезнет за несколько недель так же, как это произошло в начале нынешнего года. А когда начнут ощущаться уже более видимые финансовые проблемы, правительство начнет размышлять, отматывать клубок, и эта ниточка приведет к истокам проблемы.
═
– А как насчет демонополизации? К ней тоже по зрелом размышлении придут? Или структурных реформ в ближайшее время лучше не ожидать?
═
– Думаю, ожидать не стоит. Судя по тому, в рамках каких политэкономических реалий экономика развивается сейчас, вероятность проведения структурных реформ очень мала. Тем не менее дискуссий и обсуждений будет много┘ Помните, в советское время была популярна утренняя гимнастика, в которой были такие слова: «А теперь обозначаем шаги на месте»?..
═
– С чем вы связываете такое резкое изменение прежнего экономического курса, о котором вы говорили?
═
– Качественно поменялся состав представителей власти в целом, и соответственно стали доминировать другие взгляды на жизнь.
═
– Какова роль Стабилизационного фонда в нынешнем замедлении темпов роста нашей экономики? Ваш ответ на столь популярный в последнее время вопрос «куда потратить?».
═
– Я считаю, что нужно сразу договориться – Стабфонд ни на что тратить нельзя. В исключительном случае – на погашение долга. И только некоторую часть. С теоретической точки зрения я вижу два варианта развития событий. Если мы хотим изымать деньги у нефтяников и помещать их в Стабилизационный фонд, если это такая политическая установка, то правильнее, конечно, погашать внутренний долг. Причина проста – пока Стабфонд лежит в рублях, процент практически никакой не идет, сумма обесценивается, а за внешний долг проценты набегают. Даже если Стабилизационный фонд будет размещен в ценных бумагах других государств, все равно процент по ним будет ниже, чем тот, который мы платим.
Второй теоретический шаг – снизить интенсивность стерилизации денег. Он, на мой взгляд, гораздо более правильный. Однако в то же время я понимаю политику правительства – никто не мог предсказать такой уровень цен на нефть. Получается, что в последние месяцы из-за того, что заложена такая формула расчета для экспортной пошлины, мы стали получать слишком много, не оставляя сырьевому сектору возможности накапливать средства. На мой взгляд, наиболее простой выход из этой ситуации – это снижение налогового давления на нефтяников. Впрочем, я в очередной раз хочу подчеркнуть, что в данном контексте беспокоюсь не о нефтяниках, а о том, что в экономике в целом не идет накопление капитала.
═
– Теоретически можно ли создать такую формулу – в зависимости от цен на нефть варьировать величину налога?
═
– Я думаю, что, конечно, можно, и так оно, по сути, и есть. Просто мы традиционно привыкли рассуждать в терминах линейных моделей, однако все эти линейные зависимости работают в достаточно ограниченном диапазоне. Все считали, что цены на нефть – это коридор 22–28 долларов за баррель, а они вдруг стали 40. Это уже совершенно другая качественная реальность. То, что задумывалось при таком умеренном диапазоне, приобретает избыточные размеры, когда цена на нефть зашкаливает. В результате получается, что порядка 90% сверхдоходов, которые нефтяники получают свыше цены 25 долларов за баррель, уходят в бюджет. А доллар при этом тоже слабеет. Уже сейчас есть признаки того, что тормозятся и добыча нефти, и бурение на нефтяных скважинах, но это отдельная проблема, и я не специалист в нефтяной отрасли. Меня больше волнует то, что приостанавливается поток капитала и перестает расти денежная масса. Если в финансовой системе есть ликвидность, худо-бедно она будет подталкивать рост. Может быть, будет чуть повышенный инфляционный фон, но рост все же будет. Если же инвестиционный климат такой, как сейчас, да еще и денег нет, происходит стагнация.
