Константин Косачев
Митинг сторонников Михаила Саакашвили в Батуми. Наверное, им кажется, что демократия уже достигнута.
Фото Reuters
В современной международной политике нет, пожалуй, другого понятия, которое оказывало бы столь существенное влияние на взаимоотношения субъектов глобальной сцены, как демократия. Во имя демократии сегодня применяются санкции, смещаются режимы, объявляются войны, совершаются «бархатные» – и не очень! – революции. Столь впечатляющим триумфальным шествием по планете демократия обязана в первую очередь масштабным последствиям так называемой «третьей волны демократизации», начавшейся в 70-е годы прошлого века с разрушения авторитарных режимов в Греции, Португалии и Испании. Практически одновременно похожие процессы начались в Латинской Америке и Азии. Однако гребнем этой волны (особенно для нас) стало стремительное крушение социалистического блока, распад СССР, постепенная интеграция стран Центральной и Восточной Европы в евроатлантические структуры.
═
Четвертая волна демократизации
═
Демократический выбор народов в самых разных уголках планеты стал столь естественным, во-первых, благодаря успехам ведущих стран практически во всех сферах общественной жизни. Во-вторых, в информационный век достигнутый там уровень реализации прав и свобод не мог не оказывать все возрастающего влияния на авторитарные режимы. Наглядный пример действовал лучше любой пропаганды, побуждая целые народы к стремлению воплотить у себя то, что оправдало себя в успешных странах Запада. Ранее это не всегда удавалось осуществить, но отличие сегодняшней ситуации в том, что внутриполитическим процессам стали активно и вполне открыто «помогать» извне. Демократизация всего мира стала очевидной целью ведущих стран мирового сообщества.
Сегодня, пожалуй, можно говорить о во многом искусственно индуцированной «четвертой волне» демократизации, в которой внешние усилия международного сообщества начинают играть решающую роль. Активное, в том числе военное, вмешательство в югославские события, свержение режима талибов в Афганистане, наконец, «вторая иракская война» подтверждают, что страны лидирующей группы, в первую очередь США, не намерены более выжидать естественного хода событий, вызревания плода демократии. Сама общественность стран-лидеров призывает свои правительства не мириться с нарушениями прав человека за рубежом, подчас действительно вопиющими для XXI века.
Парадокс ситуации, однако, состоит в том, что стремление ускорить развитие демократии в отдельных странах давлением извне неизбежно ведет к отходу от ее принципов на международной арене. Сейчас выстраивается, по сути, иерархическая глобальная структура, где группа ведущих стран начинает активно вмешиваться во внутренние дела «низовых» государств с благой целью обеспечения в них таких же общественно-политических стандартов, как и в странах-лидерах. Эта пирамида гораздо больше напоминает «демократический централизм» в КПСС, чем те базовые принципы, на которых строится общество в передовых странах Запада.
Активность западных стран вызвана и определенной эйфорией ввиду успешного для них завершения эпохи противостояния Восток–Запад, и сознанием собственного «правого дела». Но, как мы хорошо знаем по своему опыту, «головокружение от успехов» часто плодит «перегибы», как, впрочем, и любое волевое вмешательство в исторический процесс. К примеру, уже иракский опыт военного «экспорта демократии» был не столько новым прочтением «доктрины Брежнева», сколько – если продолжить советские аналогии – своего рода «либеральным троцкизмом» в глобальном процессе демократизации. Потому европейские страны, предвидя очевидные проблемы в последующем внутрииракском урегулировании и во взаимоотношениях с арабским миром, посчитали разумным частично пожертвовать добрыми отношениями со своим главным партнером, чтобы не признавать подобные действия в качестве нормативного прецедента. Иезуитское «цель оправдывает средства» в данном случае обращается в свою противоположность: негодные средства дискредитируют высокую цель, которой Европа весьма дорожит.
«Четвертая волна» обращения «из Савлов в Павлы» могла бы стать более или менее чистым и успешным глобальным экспериментом, если бы не одно «но». При сохраняющихся различиях в геополитических интересах основных субъектов мировой политики демократизация из благой миссионерской цели очень часто превращается в банальное средство для достижения военных, экономических, территориальных и прочих преимуществ. Способствует этому, конечно, и отсутствие объективных, закрепленных на уровне ООН критериев, которые могли бы обосновывать необходимость неотложного внешнего вмешательства, причем не обязательно военного.
═
Логика «или–или»
═
Самый яркий пример того, как демократизация из глобально значимой цели превращается в инструмент политики, можно наблюдать на постсоветском пространстве, когда массовые нарушения прав нацменьшинств в Латвии и Эстонии попросту игнорируются, когда выборы называют демократическими исключительно в зависимости от их результата, и т.д. Очевидно, что объектом основных усилий в регионе стала отнюдь не демократизация входящих в него стран, естественный ход которой чаще всего не требует внешнего вмешательства. Главной задачей стало достижение нужной стратегической ориентации, что, однако, является уже сугубо геополитическим, а не ценностным фактором. Ради «правильной» ориентации, по сути, легитимируется «улица»: в случае если предвыборные ожидания не оправдываются, в расчет включается такое «демократическое» волеизъявление, как, например, штурм или поджог парламента, либо угроза таковыми.
При этом, что характерно, в ситуации с наиболее громкими выборами последнего времени – украинскими – ни в коей мере не стоит вопрос о скором вхождении страны в евроатлантические структуры: руководитель Еврокомиссии Романо Проди еще недавно ясно дал понять, что не видит для Украины перспектив в ЕС. Однако весьма характерную проговорку в своем выступлении перед евродепутатами допустила Бенита Ферреро-Вальднер, новый комиссар Евросоюза по внешним связям, обещавшая «помешать таким странам, как Украина, вернуться в сферу влияния Москвы» и сделать «все возможное, чтобы по крайней мере Украина осталась на нашей стороне». Сопоставление этих фактов позволяет сделать очевидный вывод о том, что речь идет отнюдь не о тревоге за судьбы демократии на Украине, о чем сейчас много говорится. И не о предложении Украине ясной перспективы вступления в ЕС, что делало бы ставки действительно высокими. Но, как выясняется, ситуацию в этой стране накалили до предреволюционного порога, так сказать, из принципа, «на всякий случай». Не во имя Украины, а против России, которую произвольно отнесли не на «нашу сторону».
Это не только далеко от сути процесса демократизации. При таком подходе демократия сама приносится в жертву «сверхзадаче». По-видимому, предполагается, что само последующее нахождение в орбите влияния Запада автоматически «наверстает» те явные отступления от демократии, которые лежат в основе всех этих революций «роз» и «каштанов» и возможной будущей «картофельной» революции в Белоруссии.
В конечном итоге все это не только делегитимирует приводимых к власти лидеров. Фактическая и терминологическая подмена – искомая геоориентация выдается за «победу демократии» – в конечном итоге дискредитирует саму очевидную задачу демократизации постсоветского пространства. Не способствует ей и то, что России вместо географически детерминированной роли участника этого процесса навязывается миссия «пугала», а ее стратегические интересы в регионе умышленно представляются в качестве имперских амбиций.
Между тем именно Россия сейчас более других ведущих сил в Евразии объективно заинтересована в том, чтобы постсоветские государства делали свой выбор осознанно, суверенно и независимо. Ее влияние сейчас скорее нейтрализующее, чем направляющее. У нее нет особой необходимости искусственно «культивировать» пророссийских политиков, поскольку любой ответственный лидер в странах СНГ будет заинтересован в расширении взаимодействия с крупнейшей державой региона, поставщиком сырья и энергоносителей, самым перспективным рынком для товаров своих стран. Что ни в коей мере не препятствовало бы укреплению связей с ЕС и США, если бы не культивируемая ныне провокационная логика «или–или».
Фактом остается, к сожалению, и то, что мы пока не научились эффективно взаимодействовать с национальными и даже националистическими элитами, которые зачастую противостоят Москве «по привычке», не сознавая толком (или скрывая от своих приверженцев), что альтернативой кооперации с Россией является вовсе не «незалежность» (давно достигнутая), а новая зависимость. Вряд ли та же Украина сейчас настолько проникнута «европейским духом», чтобы мечтать о передаче Брюсселю права диктовать ей размеры выращиваемых огурцов и «синеньких».
Альтернатива «или Россия, или Запад» на практике играет крайне негативную роль для постсоветских государств, поскольку в угоду сторонним геополитическим играм ставит их общества на грань раскола, вынуждает отказываться от преимуществ сотрудничества в обоих направлениях.
═
Идеалы и интересы
═
Между тем я убежден, что в реальности за этим ничего, кроме старого как мир столкновения интересов, не стоит. Никакого конфликта ценностей между Россией и Западом, о котором много говорят в качестве мотива для охлаждения двусторонних отношений, на самом деле не существует. Конфликт возникает там, где России предлагают под видом демократии сохранять в неприкосновенности то, что разрушает и страну, и демократию. Однако этот конфликт имеет искусственную природу, и порождается он отнюдь не теми шагами, которые предпринимает руководство России, руководствуясь даже не политической или административной целесообразностью, а уже элементарным инстинктом самосохранения России как суверенного государства. Россия свой принципиальный выбор сделала и заплатила за него очень высокую цену – распад сверхдержавы, утрата влияния и экономической мощи. А потому демократия для нашего народа – выбор выстраданный и осознанный.
Но построенный в 90-е годы в России строй «конституционной анархии» столь же далек от западных демократий, как крики толпы на площади далеки от процедуры демократических выборов. Демократия в том виде, как она существует в странах с глубокими демократическими традициями, не означает слабость государства. Она дает народу право и возможность на свободных выборах передавать победившей партии и лидеру эффективную государственную машину, обеспечивающую в первую очередь единообразное применение закона. По сравнению с тем, что существовало в России в 90-е годы, европейские демократии действительно выглядят той «диктатурой закона», о которой говорил президент Путин в качестве задачи для России. И отход от деструктивных явлений периода «революционной демократизации» в сторону реально функционирующей демократии действительно означает большую авторитарность, поскольку любое государство более авторитарно, чем хаос и анархия.
Если Запад искренне заинтересован в развитии демократического процесса в России, то неразумно было бы торпедировать все меры руководства, направленные на обеспечение управляемости страны и единства законодательного пространства на всей ее территории. Устойчивое развитие и экономическое благополучие населения – эффективнейшие гарантии демократии. Известно, например, исследование Адама Пшеворского, согласно которому из 69 демократических режимов с ежегодным доходом меньше 9000 долл. на душу населения 39 скатились обратно к диктатуре, зато из 32 стран с доходом выше этого порога демократический режим не погиб нигде. Однако на протяжении последних 15 лет мы не видели со стороны наших западных партнеров каких-то действий, которые бы способствовали (или просто не препятствовали) решению сложнейших хозяйственных задач, стоящих перед Россией.
Так что мы имеем дело скорее с конфликтом ценностей (а точнее – интересов) материальных, а не духовных, который камуфлируется под спор о демократии. Мы часто задаем нашим западным партнерам вопрос: что еще нужно сделать России, чтобы ее наконец признали демократической страной, как считают таковыми, например, Турцию и страны Балтии? И ответ «в сухом остатке» почти всегда сводится к чему-то вроде: «снижайте внутренние цены на газ». Но этот путь тупиковый. Новые вызовы, очевидные экономические и гуманитарные резоны, достигнутый уровень взаимодействия и взаимопонимания между нашими государствами и народами требуют иного качества осознания общности наших судеб, реальной реализации стратегического партнерства, в рамках которого цивилизованным путем решались бы и все спорные моменты, связанные с конкуренцией и неизбежным пока столкновением интересов. Нужна обоюдная воля и решимость отказаться от «образа врага», отравляющего подсознание политических сил и отвлекающего непозволительно большие ресурсы от наших общих насущных задач.
Дарья Гармоненко