Борис Орлов Весь XX век многие европейские общественные деятели и ученые были заняты осмыслением ключевой проблемы: можно ли соединить две основные составляющие человеческого бытия – свободу и социальную справедливость. Одно время казалось, что социалистический общественный строй открывает перед человеком простор для деятельности, освободив его от жестких рыночных императивов, и вместе с тем через общественные и государственные институты позволяет проводить политику социальной справедливости по отношению ко всем членам общества. Однако социалистический эксперимент, начатый большевиками в 1917 г., показал, что в таком обществе нет ни свободы, ни социальной справедливости.
Торжество еретиков
Увидев тупиковость подобного варианта развития, некоторые теоретики левого толка задались вопросом – а нельзя ли соединить либеральные политические свободы с существованием институтов, берущих на себя заботу о таких важных сторонах жизнедеятельности общества, как образование, здравоохранение, оказание помощи социально нуждающимся, поддержка науки, культуры, то есть всего того, что лежит в основе требований сторонников социализма? Одним из таких теоретиков был, например, итальянский мыслитель Карло Россели, написавший в начале 30-х гг. свой труд «Либеральный социализм». Само это словосочетание тогда воспринималось многими представителями левого лагеря примерно как «сухая вода» или «жареный лед». Прежде всего потому, что либералы являются не только сторонниками свободы вообще, но и исходят из свободы экономической деятельности на основе частной собственности. А соединение социализма с частной собственностью многим левым интеллектуалам казалось в то время абсолютно невозможным.
Между тем у Россели, который попытался перешагнуть через сложившиеся догматы, был предшественник, теоретик германской социал-демократии Эдуард Бернштейн, которого он упоминает в своей книге. Поставив под сомнение ряд основополагающих истин марксизма, Бернштейн пришел к выводу, что многие требования социалистов вполне можно реализовывать в рамках существующего капиталистического строя, в условиях политической демократии, той самой, за которую выступают либералы. А раз так, делал вывод Бернштейн, вполне возможны совместные усилия социалистов и либералов в политической области. И для тех и для других свобода является главным и непременным условием их деятельности.
Бернштейн, впрочем, вовсе не был противником марксизма. Он хотел лишь подправить его в соответствии с изменившимися обстоятельствами. Россели же исходил из того, что марксизм как целостное учение исправлению не подлежит. Отдавая должное этому учению, полагал Россели, от него следует отходить в сторону принципиально нового осмысления происходящего. «От марксизма к ревизионизму, от ревизионизма к либерализму. Эти ступени неизбежны, об этом писал Бернштейн еще 30 лет назад, – настаивал Россели. – Социалистическое движение – все, цель ничто, говорит он (то есть цель важна, поскольку подталкивает самое движение). Это позиция либерального социализма. Тогда она вызвала возмущение, теперь становится характерной для нового поколения социалистов». На мой взгляд, идея социализма после ее практической реализации в ряде стран, и прежде всего у нас, скомпрометировала себя, и сегодня Россели, думаю, говорил бы не о либеральном социализме, а о либеральной социал-демократии.
После окончания Второй мировой войны социал-демократы из разных стран мира, собравшись в 1951 г. на свой съезд во Франкфурте-на-Майне, записали в своем программном документе, что отныне единой идеологической основы в виде марксизма у социал-демократов не существует. К социал-демократическому движению примыкают люди, руководствуясь разными мировоззренческими установками. Главным при этом остается требование социальной справедливости в условиях свободы и демократии. А спустя 8 лет германские социал-демократы на своем съезде в Бад-Годесберге уточнили и развили это положение. Они записали в своей программе, что для них социализм – это не конечная станция всеобщего счастья, а постоянный и непрерывный процесс реализации основных нравственных ценностей – свободы, справедливости, солидарности. Тем самым был по-новому поставлен вопрос о возможности координации действий социал-демократов и либералов. Что, кстати, наглядно проявилось в начале 70-х гг., когда в составе правящей коалиции социал-демократы и либералы разрабатывали основы «новой восточной политики», во многом способствовавшей оздоровлению политического климата в Европе.
Сейчас в европейских странах продолжается сближение либеральных и социал-демократических ценностей в рамках социал-демократического движения. Это наглядно проявилось в деятельности Лейбористской партии Великобритании, особенно в период, когда эту партию возглавил Тони Блэр. В теоретическом плане данная тенденция нашла отражение в документе, который совместно разработали Герхард Шрёдер и Тони Блэр. В нем обращается внимание на те существенные сдвиги, которые проявились в сознании и образе жизни современных граждан демократических стран Европы и которые, по их мнению, дают основание для выработки новой стратегии действий, учитывающей тенденции к нарастающей индивидуализации, что объективно сближает сторонников социал-демократии и либерализма.
Упущенные возможности
Конечно, все это очень далеко от того, что испытывает в настоящее время Россия, переживающая болезненный процесс перехода к демократии и рыночной экономике, будучи к такому переходу совершенно неподготовленной. Но в нашей истории тоже были свои страницы взаимоотношений между социал-демократами и либералами, о которых стоит помнить, если мы намерены выстраивать прочную и стабильную политическую систему на принципах безусловной, а не управляемой демократии.
По сей день в наших школах, когда разговор заходит о возникновении Российской социал-демократической рабочей партии в 1898 г. и о причинах ее раскола, обычно ссылаются на то, что одна часть партии выступала за сильную революционную организацию, готовящую в условиях подполья свержение царского режима (большевики), а другая – за широкое движение, вбирающее в себя всех, кто стремится к обновлению общества на социалистических, демократических началах, и действующее главным образом на легальной основе (меньшевики). Все так и было. Но почти не упоминается при этом, что главный спор на II съезде РСДРП в 1903 г. возник в ходе обсуждения стратегии союзов. Меньшевики были за политический союз с российскими либералами, также выступавшими за свержение царизма, большевики – против союза с либералами и за союз с беднейшими слоями населения.
Сегодня очевидно, что если бы тогда в России удалось соединить усилия социал-демократов с усилиями либералов, опирающихся на сложившиеся демократические традиции земства, то это позволило бы выстроить в стране политический режим республиканизма, в рамках которого открывалась бы возможность претворять шаг за шагом те требования социальной справедливости, которые выдвигали сторонники социалистических убеждений в других странах, в той же Германии. Такая возможность открылась в феврале 1917 г. В школьных учебниках как-то невнятно объясняется, что Временное правительство, в которое вошли наряду с политиками либеральных воззрений представители меньшевиков, было по своей направленности либеральным. Если хотите, это был своего рода прообраз коалиции российских либералов и социал-демократов, первая попытка. Но этот великий исторический шанс был упущен. Сыграла роковую роль деятельность большевиков, совершивших антидемократический, антиреспубликанский переворот. Не было согласия и среди меньшевиков, часть которых не разглядели тоталитарной устремленности сторонников Ленина.
После августовских свершений 1991 г. и распада СССР в России открывался еще один шанс продуманной либерально-социальной политики, которая, с одной стороны, позволяла бы осуществлять последовательные рыночные реформы, а с другой – учитывала бы социальную составляющую. Этого не произошло. Возникает вопрос принципиальной важности: возможно ли исправление ошибки? Возможен ли союз нынешних либералов и нынешних сторонников социал-демократии и социализма с тем, чтобы способствовать дальнейшему развитию России на консолидированной, созидательной основе?
Это зависит прежде всего от того, как те и другие понимают процессы, происходящие в нынешнем российском обществе. Сегодня даже невооруженным глазом виден процесс сращивания бюрократии и рыночных структур. Но ведь мы имеем дело сегодня не просто с бюрократией, находящейся вне контроля со стороны общества, но с такой бюрократией, в которой тон задают представители силовых структур, начиная с президента страны. И дело тут не в том, какими нравственными качествами обладают эти люди, хотя это и весьма важно. Главное в том, что все они формировались в специфической обстановке, когда мысль работала над тем, как выявить врага, как его обезвредить, как уничтожить. Замечу, что это вполне приемлемо и даже необходимо для самих силовых структур, перед которыми стоит важная задача обеспечения безопасности страны и ее граждан. Но если ты приходишь во власть на разных уровнях, от тебя требуют не столько способности к выявлению врага, сколько создания в обществе атмосферы созидательной деятельности в условиях, отвечающих нормам нравственности. Иными словами, представители силовых структур воспитаны в духе конфликтной политической культуры, тогда как обществу нужна в первую очередь иная политическая культура – консенсусная, согласительная. Предназначение политика – выявлять различие интересов и способствовать их гармонизации. С одним чекистским прошлым овладевать такой политической культурой сложно, в чем мы и убеждаемся сегодня на практике.
Собственно, почти все века своей истории российское общество прожило в условиях конфликтной политической культуры. Это вошло в плоть и кровь, стало неотъемлемой чертой ментальности русского человека, его сознания. И каждый раз, когда наступала краткая пора созидательных реформ, находились люди, которые прерывали этот процесс. Взять хотя бы судьбу великого реформатора Александра II.
Как мне представляется, та поддержка, которую имеет нынешний президент в широких кругах российского общества, объясняется не в последнюю очередь как раз тем, что предрасположенность к конфликтному разрешению существующих проблем, свойственная большинству населения, перекликается с установкой самого президента. Этим также объясняется, что по сей день популярны в широких массах кровавые палачи Иван Грозный и Иосиф Сталин. То есть считается, что хороший руководитель – это тот, кто жесткими мерами способен навести порядок.
В этой связи показательна реакция на события в Беслане. Заявление руководства страны, что террористы объявили нам войну, можно расценивать по-разному. Разумеется, против терроризма следует применять самые беспощадные меры. Весь вопрос в том, как понимать эту «войну», как вести ее, какими методами и как готовить к этому общество.
Желанный и обретенный враг
Если смотреть на происходящее с исторических позиций, то с начала перестройки советское, а затем российское общество вышло из состояния холодной войны, то есть из состояния конфликта, и приступило к новой созидательной деятельности на основе консенсусной, согласительной политической культуры. Открылась возможность проявлять всякого рода инициативы, строить, созидать, воспитывать по-новому детей, приобщаться к культуре, восстанавливать среду обитания, ездить за рубеж и смотреть, как живут люди в других странах. Но всего этого оказалось мало. Оказалось, что нашему обществу нужна некая национальная идея, «русская идея», вокруг которой и должно сплотиться общество. Тонны бумаги были исписаны искателями этой идеи, а она все никак не находилась. И вот наконец – ура! – идея обнаружилась. Появился враг, в борьбе с которым общество может сплотиться. И раз так, то снова можно смириться с тем, что протекают крыши, нерегулярно ходят поезда, дороги по-прежнему плохи, а ближайшие окрестности превратились в мусорные свалки. Ради высокой цели можно и потерпеть.
В свое время Евгений Евтушенко написал слова песни «Хотят ли русские войны». На всех вечеринках, по поводу и без повода, ее охотно распевали. Предполагалось, что, конечно же, мы не хотим войны. Но враг не дремлет, и мы будем готовиться к тому, чтобы дать ему отпор. А значит, определена цель твоего земного существования.
Боюсь, что и в новых условиях многие в российском обществе охотно воспримут атмосферу «осажденной крепости», расценивая как необходимость усиление авторитарных начал в нашей жизни.
Как в этой ситуации должны вести себя либералы и социал-демократы? На мой взгляд, они должны в первую очередь уяснить для себя то, что их принципиально сближает. Это приверженность демократии. Это, далее, приверженность созидательной консенсусной политической культуре. Это главное. А уж как там будет дальше развиваться политический процесс в стране, надо ли либералам и социал-демократам объединяться в одной общедемократической политической организации или каждое направление будет продолжать оставаться самостоятельным, покажет будущее.
Дарья Гармоненко