Андрей Яковлев
Научный потенциал, полученный нами в наследство, пропадет втуне, если не будет востребован рынком.
Фото Дениса Тамаровского (НГ-фото)
Выступления разных правительственных чиновников, комментирующих данные Госкомстата об ускорении экономического роста, порождают ощущение не слишком оправданной эйфории. Вопреки недавним скептическим прогнозам самого правительства темпы экономического развития сами собой приблизились к отметке, обеспечивающей удвоение ВВП в десятилетнем периоде, и кажется, что еще немного, еще чуть-чуть – и мы будем жить в светлом и стабильном капиталистическом будущем.
Однако при ближайшем рассмотрении картина оказывается не столь радостной. Ключевым фактором ускорения темпов в 2003 г. стали сохраняющаяся благоприятная для России ценовая конъюнктура на мировом рынке и резкое наращивание физических объемов экспорта сырьевых товаров. Несырьевой же российский экспорт по-прежнему в основном был представлен оружием.
На этом фоне закономерны возобновившиеся дискуссии о механизмах и инструментах стимулирования экономического роста и о тех ресурсах, на которых могло бы базироваться устойчивое развитие российской экономики. В качестве одного из таких ресурсов традиционно называют научно-технический и образовательный потенциал, сформированный в советское время за счет государственных инвестиций. Можно ли задействовать этот потенциал для экономического развития и что для этого нужно?
Отвечая на этот вопрос, многие экономисты начинают с того, что прежде всего необходимо в разы расширить бюджетное финансирование науки и образования. Однако при всей их социальной значимости эти отрасли не существуют сами по себе и вложения в них дадут отдачу только, если российские научные разработки и образовательные услуги будут востребованы бизнесом.
Именно поэтому, на наш взгляд, необходимо взглянуть на проблему с точки зрения среднестатистической фирмы Х. С чем такая фирма Х сталкивается в нынешней стремительно меняющейся экономике – в сравнении с той гораздо более стабильной средой, в которой такая фирма могла функционировать два десятилетия назад не только в СССР, но и на Западе? Нужны ли этой фирме Х новые знания и технологии и если да, то какие?
═
Другая экономика
═
На наш взгляд, с позиции среднестатистической фирмы Х можно говорить о некоей другой экономике, которая возникла в последние 20–25 лет. Эта «другая экономика» все больше теснит старую, «традиционную». При этом она имеет определенные характерные черты.
Расширение границ рынков. Образно говоря, в рамках этой «другой экономики» мир становится маленьким, а рынок – большим. На своем локальном рынке сегодня фирма Х, как правило, сталкивается с товарами, которые произведены в другой стране, а то и на другом континенте. Это является фактором обострения конкуренции. Причем высокая доля на своем локальном рынке уже не является для фирмы Х гарантией стабильности ее развития. Конкурентное же снижение цен ведет в конечном счете к снижению нормы прибыли и доли добавленной стоимости, к перераспределению прибыли в другие, менее конкурентные звенья технологических цепочек.
Сокращение жизненного цикла товара. На любом конкурентном рынке фирма может сохранять свои позиции лишь двумя способами – постоянно предлагая что-то новое (новые продукты и услуги или их новые модификации), а также постоянно снижая издержки по существующей номенклатуре товаров и услуг. Однако в современном мире резко возросла скорость этих процессов. Принуждение к инновациям приводит к сокращению жизненного цикла продукта, что служит дополнительным фактором усиления конкуренции и нестабильности.
Усложнение организации бизнес-процессов. Стремление к снижению издержек ведет к усилению и углублению специализации – когда результатом деятельности конкретного производственного звена все чаще оказывается набор частичных, промежуточных продуктов или даже выполнение отдельных операций с таким промежуточным продуктом. Однако в отличие от начала и середины ХХ века эти процессы идут уже не в рамках крупных компаний, создающих специализированные подразделения или дочерние фирмы. Сегодня крупные фирмы все чаще выносят подобные операции на «аутсорсинг», экономя на собственных управленческих издержках.
Такой подход обусловлен повышением динамичности конкурентной среды, которая требует все более быстрой реакции на изменение спроса. В этих условиях традиционные структуры управления, предполагающие прохождение информации и решений через многочисленные стадии в иерархии, начинают проигрывать новым сетевым структурам, опирающимся на непосредственное горизонтальное взаимодействие. Однако переход к таким сетевым структурам означает многократное увеличение числа самих связей и усложнение процессов взаимодействия.
В результате сегодня для повышения эффективности необходима узкая специализация. Однако узкоспециализированное самостоятельное предприятие объективно может функционировать лишь в рамках технологических цепочек или «цепочек добавления стоимости» (value chains), которые становятся все более сложными.
Предпринимательская инициатива. Повышение динамичности и нестабильности рынков делает все более значимым фактор предпринимательской инициативы. И в этих условиях те страны, в которых более развита предпринимательская культура, готовность к принятию рисков, оказываются в относительном выигрыше.
Доверие как экономический фактор. Усложнение форм экономических взаимодействий, все большее преобладание межфирменных трансакционных издержек в сравнении с внутрифирменными производственными издержками требует достаточно высокого уровня доверия в экономике и в обществе. Взаимное доверие между партнерами превращается в экономический фактор. При его отсутствии издержки контроля и мониторинга трансакций в рамках перехода к новой усложненной структуре взаимодействий, характерной для современных глобальных «цепочек добавления стоимости», могут оказаться слишком высокими. Следствием этого может быть даже неэффективность всей цепочки.
═
Другая экономика и глобальный рынок
═
«Другая экономика», описанная нами выше, – это, по существу, микроэкономическое измерение глобального рынка. И ключевой вопрос заключается в том, почему одни фирмы оказываются способны встроиться в этот глобальный рынок, а для остальных он остается чужим, враждебным и непонятным «другим миром».
Для прояснения ответа на этот вопрос важно видеть различие между процессами интернационализации производства, которые начались еще в XIX веке, и процессами глобализации, характерными для последних двух-трех десятилетий. В рамках интернационализации речь шла прежде всего о развитии экспорта и импорта, о проникновении национальных производителей из одной страны на внутренний рынок другой страны. Однако производство при этом преимущественно оставалось национальным. В лучшем случае можно было говорить о создании зарубежных филиалов транснациональных концернов.
В рамках же глобализации происходит раздробление всего технологического цикла на отдельные частичные стадии, которые распределяются в пространстве между отдельными, часто юридически независимыми фирмами, находящимися в разных странах. Обеспечение четкого функционирования таких распределенных технологических цепочек требует очень отлаженной координации деятельности всех участников, которая в принципе невозможна без современных, основанных на компьютерах и интернете информационных и коммуникационных технологий (ИКТ). В определенном смысле можно утверждать, что именно появление современных ИКТ, многократно ускоривших процессы передачи и обработки информации, дало толчок развитию процессов глобализации.
Однако роль ИКТ заключалась не только в том, что они раздвинули географические рамки производственных процессов. Внедрение ИКТ изменило характер использования и экономического применения знаний.
Так, с появлением современных ИКТ стал меняться характер инноваций. Они все больше касаются не только собственно производственных технологий, но и проектирования, дизайна. В процессе углубления специализации эти функции, требующие специфических знаний и часто творческого подхода, начинают играть все более существенную роль и постепенно выделяются в самостоятельные обособленные звенья технологических цепочек. Именно здесь оказывается заметно ниже уровень конкуренции (в силу уникальности необходимых знаний и навыков), именно здесь аккумулируется экономическая рента, возникающая в рамках «цепочек добавления стоимости».
Наконец, с усложнением структуры технологических цепочек происходит обособление и резкое повышение значимости общих управленческо-организационных функций. Эти функции, которые также начинают дифференцироваться, требуют специфических «рыночных знаний», которые как раз и позволяют превратить «общие знания» не просто в товар, а в фактор производства на глобальном рынке.
═
Специфика России
═
На наш взгляд, можно выделить два блока свойственных России институциональных характеристик, существенных с точки зрения ее возможной интеграции в глобальную «новую экономику».
Во-первых, это достаточно квалифицированная и относительно дешевая рабочая сила, обладающая существенным запасом «общих знаний» при заметном недостатке «рыночных знаний».
Во-вторых, для России характерно наличие предпринимательской инициативы – при отсутствии доверия как к государству, так и к партнерам по бизнесу. «Кризис доверия» обусловлен сложной историей взаимоотношений с государством, которое в России традиционно всячески подавляло частную инициативу. В условиях резкого ослабления государства в 1990-е годы такой стиль взаимоотношений неизбежно стал проецироваться и на саму бизнес-среду, существенно повышая риски и ограничивая возможности реализации бизнес-проектов. Это привело к возникновению устойчивого «плохого равновесия» – несовершенный рынок при слабом государстве, – при котором стандартные рецепты «оздоровления» экономики, апробированные в других странах, оказываются неэффективными.
Дефицит «рыночных знаний», пожалуй, в наибольшей степени проявился в глубоком провале производства потребительских товаров в 1990-е годы – когда отечественные производители оказались неспособными обеспечивать даже поставки продовольствия на внутренний рынок. Вместе с тем тот же экономический кризис привел к появлению феномена «челночной торговли», которая не только способствовала быстрому насыщению потребительского рынка, но и стала своеобразной школой для нескольких сотен тысяч российских «челноков». Однако проблема заключается в том, что этот тяжело полученный запас «рыночных знаний» в основном по-прежнему используется в мелкооптовой торговле, а сама «челночная торговля» все так же продвигает на российский рынок импортные товары.
Другой пример из этого же ряда – развитие спроса на экономическое и юридическое образование в 1990-е годы. В настоящее время в России, наверное, уже не осталось вузов, у которых не было бы экономических и правовых факультетов. При всей неэффективности финансовых механизмов функционирования вузов коммерческие программы по этим специальностям в целом позволили системе высшего образования – как одному из важных элементов российской «экономики знаний» – пережить трудное десятилетие. Вместе с тем характерно, что спрос на экономическое и юридическое образование (и тем самым на «рыночные знания») преимущественно имел индивидуальный, а не институциональный характер. Даже в финансировании программ переподготовки средства компаний по-прежнему составляют незначительную долю.
Одно из объяснений этого может быть связано все с тем же «кризисом доверия». Инвестиции в переподготовку оказываются рискованными, поскольку фирма не имеет гарантий того, что работник, прошедший переподготовку за ее счет, не перейдет потом в другую компанию. Поэтому фирма, как правило, охотно принимает новых работников с более высоким уровнем образования и квалификации, но не готова сама всерьез финансировать обучение своих работников. Тем самым издержки повышения квалификации перекладываются на домохозяйства, располагающие существенно меньшими финансовыми возможностями при более жестких бюджетных ограничениях.
«Кризис доверия» еще острее проявляется в организации взаимодействия между фирмами на технологичных рынках, где бизнес-партнеры в существенно большей степени зависят друг от друга, а также на финансовых рынках, где происходит размещение и привлечение финансовых средств. Основным инструментом снятия проблем с контрагентами здесь становится интенсивная вертикальная интеграция. Однако разрешение «кризиса доверия» в данном случае происходит ценой утяжеления хозяйственных структур и в конечном счете ценой подавления предпринимательской инициативы, без которой бизнес не может эффективно интегрироваться в «новую экономику».
Выделенные институциональные характеристики позволяют в том числе объяснить низкий спрос на технологические инновации. В условиях современной глобальной экономики технологические инновации оказываются неэффективными без соответствующего организационного, управленческого и маркетингового сопровождения – или, иными словами, без определенного запаса «рыночных знаний».
И, к сожалению, в рамках текущих тенденций в ближайшей перспективе мы вряд ли можем рассчитывать на какие-либо качественные изменения.
По данным различных опросов, российские предприятия не предъявляют особого спроса на потенциал российской науки, и пока нет признаков того, что этот спрос может возрасти в ближайшие годы.
В известном смысле можно утверждать, что российская экономика в ее нынешнем состоянии объективно не дозрела даже до того сжимающегося запаса знаний, который еще сохранился в российской науке и образовании, а также до тех возможностей, которые предоставляют бизнесу современные ИКТ. И в этом контексте могут быть справедливы пессимистические высказывания некоторых экспертов о том, что «новой экономики» в стране может быть лишь столько, сколько в состоянии переварить традиционная экономика.
═
Что делать?
═
На наш взгляд, прежде всего необходимо достаточно четко разграничивать существующие проблемы во времени и в пространстве. Безусловно, существует долгосрочная проблема размывания того научного и образовательного потенциала, который достался России в наследство от СССР. Однако, если уже в ближайшем будущем не появится реальный спрос на этот потенциал, любые меры по его поддержанию и тем более воспроизводству окажутся лишь очередным закапыванием в землю бюджетных денег.
Наиболее очевидное, лежащее на поверхности решение – это стимулирование спроса на новые технологии и инновации со стороны национальных компаний посредством различных инструментов и механизмов, уменьшающих риски их применения. Опыт других стран показывает, что весьма эффективными здесь оказываются государственные программы, которые предоставляют венчурное финансирование (или софинансирование) под инновационные проекты, предлагаемые малым и средним бизнесом. Известные зарубежные аналоги – программа SBIR, действовавшая в США с начала 1980-х годов и во многом обеспечившая технологический рывок США в 1990-е годы, программа поддержки реализуемых на базе университетов инновационных технологических проектов в Израиле, программы «Фонда Чили».
В России близким по формату является конкурс мегапроектов, организованный в 2002–2003 годах Минпромнауки и предоставлявший в режиме софинансирования поддержку для инновационных проектов, успешно прошедших стадию разработки и близких к промышленному внедрению. Этот конкурс, однако, скорее был ориентирован на крупный бизнес. В России же очень существенным является создание условий для развития малого и среднего бизнеса. Именно средний бизнес сегодня формирует конкурентную среду, а малый технологический бизнес продуцирует инновации, которые затем крупные компании превращают в новые продукты и услуги.
Косвенные меры стимулирования спроса на инновации также могут быть связаны с расширением программ подготовки и переподготовки кадров для бизнеса. Весьма успешной в этом отношении является Президентская программа переподготовки управленческих кадров. С 1997 года в ее рамках получили второе финансово-экономическое образование и прошли полугодовые стажировки в зарубежных компаниях около 30 тысяч российских менеджеров среднего звена. Вместе с тем эффект от программы, возможно, был бы еще выше, если бы сам бизнес более активно привлекался к выработке ее приоритетов.
Можно предложить еще ряд подобных мер, способствующих формированию спроса на отечественные научно-технические разработки и образовательные услуги. Однако следует сознавать, что все они смогут дать эффект только в среднесрочной перспективе.
При этом, правда, еще остаются возможности для экспорта. Однако для их реализации нужны все те же «рыночные знания», которых на сегодняшний день в российской науке и образовании гораздо меньше, чем в весьма инертной российской промышленности. Именно поэтому надо одновременно идти другим путем. По нашему мнению, с учетом ограниченности внутреннего спроса имеет смысл попытаться организовать продажу российских знаний на мировом рынке – или, иными словами, надо попытаться начать интеграцию в глобальную «новую экономику» не через продажу некоей еще не произведенной высокотехнологичной продукции, а непосредственно с секторов самой российской «экономики знаний».
На наш взгляд, существующая система РАН или система образования не в состоянии это сделать. Также маловероятно, что подобную задачу сможет решить какая-нибудь государственная структура. Тем не менее успех может быть достигнут в рамках кооперации правительства с российским бизнесом и, возможно, с некоторыми международными организациями.
Конкретной организационной формой реализации этой идеи может быть создание частно-государственных корпораций «Рособразование» (по аналогии с «Росвооружением») и «Russia Research». Их деятельность должна быть коммерческой, но ее итоги должны подводиться на достаточно длинном временном горизонте. При этом основным целевым индикатором должен быть объем экспорта образовательных услуг или научных разработок.
Для обеспечения эффективности деятельности обеих корпораций достаточно важно, чтобы в них принимал реальное участие крупный российский бизнес – посредством вхождения в уставный капитал, участия в наблюдательных советах и делегирования кадров в рабочий аппарат обеих корпораций. При этом правительство тоже должно внести свой денежный вклад в их уставный фонд. Практическое взаимодействие правительства и бизнеса в рамках подобных общенациональных проектов в перспективе может стать инструментом восстановления доверия к государству.
Правительство также может сыграть важную роль в привлечении внешних финансовых ресурсов, которые могут быть недоступны для частного бизнеса.
Так, например, спрос на российские образовательные услуги скорее может предъявляться странами третьего мира. Вместе с тем очевидно, что даже при относительно низкой стоимости российских программ они могут быть недоступны по цене для таких потенциальных потребителей. В этих условиях, в контексте возрастающей напряженности и социального расслоения между Севером и Югом, со стороны России по линии Всемирного банка могут быть инициированы новые программы заимствований, ориентированные на страны третьего мира и предназначенные для сокращения «цифрового разрыва». При этом получателем этих кредитных ресурсов должны быть сами страны «третьего мира» – с условием софинансирования с их стороны подобных программ и целевого расходования средств Всемирного банка.
В плане оценки потенциального эффекта от данных мер можно отметить, что США (с их отнюдь не самой совершенной системой образования) ежегодно получают от экспорта образовательных услуг порядка 10 млрд. долл. Для России, по данным Минобразования, аналогичная сумма составляет около 100 млн. долл. в год.
В случае с продвижением на мировой рынок результатов российских НИОКР целесообразна кооперация с Международным научно-техническим центром (МНТЦ), который был создан США, Японией и рядом других стран для поддержки ученых из российского ВПК. Руководители МНТЦ в последние годы сами проявляли интерес к расширению спектра деятельности центра и к обеспечению практического внедрения разработок, которые были выполнены в рамках проектов, поддержанных МНТЦ.
В целях привнесения «рыночных знаний» в традиционные отрасли и реализации инновационных проектов также может оказаться полезной целенаправленная политическая поддержка бизнес-контактов с российской диаспорой за рубежом. Особый интерес может представлять взаимодействие с Израилем, который не только обладает успешным опытом стимулирования инноваций, но и достаточно близок к России в культурном отношении, а также может быть политически заинтересован в России в условиях обострения конфликтов с арабскими государствами.
Следует подчеркнуть, что перечисленные выше меры по своему характеру являются кратко- и среднесрочными. Они ни в коей мере не отменяют необходимости полноценного бюджетного финансирования науки и системы образования. В равной степени остается необходимой радикальная реформа науки, включающая интеграцию системы образования с институтами РАН, – без этого вряд ли можно рассчитывать на формирование механизмов воспроизводства научного потенциала в России.
Дарья Гармоненко