Старое время на новых часах

Георгий Сатаров: 'Реальный эффект 'управляемой демократии' – дезорганизация правового поля'.

Выборы отменить нельзя, но результат их должен быть предсказуемым

Чем ближе финиш думской кампании, тем сильнее ощущение, что выборы перестали быть делом избирателей - теперь власть сама себя выбирает. В рунете появилась игра "Помоги Путину сформировать Думу". Похоже, что формирование представительной власти действительно целиком перешло в руки бюрократии и с разделением властей покончено. Не так давно это называлось "социалистической демократией". Время пошло вспять?

Вячеслав Игрунов:

- Вопрос о том, куда сегодня дует ветер, мне кажется риторическим. Все уже наслышаны о "силовиках", которые подгребают под себя страну. Не знаю, стоит ли повторяться. Тем более что я не вижу в происходящем ничего такого, чего с нами не должно было случиться. К сожалению, все идет "по плану". Развитие любой государственной системы возможно в очень узком коридоре возможностей, ограниченном наличной политической культурой общества. Если общество на протяжении столетий не имело опыта политической жизни, то естественно, что оно оказалось не готовым к управлению государством. А в таком случае основные политические решения принимаются очень тонким слоем людей. До 1993 года у нас была неуправляемая демократия, и дело кончилось государственным переворотом, расстрелом парламента, принятием "силовой" Конституции. Для чего это все было сделано? Для того, чтобы та узкая группа людей, которая пришла к власти, могла спокойно приобрести львиную долю имущества в этой стране. Понятно, что она не могла встретить поддержки значительной части населения, и ей нужны были сильные инструменты защиты своих интересов. Она принимает авторитарную Конституцию, выбирает себе президента - "силовика", использует силовые структуры для передела имущества, создает нормальную авторитарную государственность. Все логично и естественно.

Вячеслав Игрунов: «Я не вижу в происходящем ничего такого, чего с нами не должно было случиться».	Алексей Кара-Мурза: «В России бывало, что с испуга правители делали и что-нибудь хорошее, прогрессивное».
Дмитрий Орешкин: «Управлять голосованием трудно. Но получить нужный результат можно и более простыми способами». ═Фото Натальи Преображенской (НГ-фото)	Андрей Рябов: «Все нынешние элиты очень четко формулируют свой стратегический интерес – сохранение статус-кво».

Андрей Рябов:

- Все нынешние элиты очень четко формулируют свой стратегический интерес - сохранение статус-кво. Естественным средством решения этой задачи является ограничение конкуренции, что и составляет сущность "управляемой демократии". Выборы отменить нельзя, но результат их должен быть предсказуемым. И вообще все должно быть предсказуемо. В этом едина вся элита, и деление на "силовиков", "несиловиков", "старопитерских", "новопитерских" в данном случае представляется непринципиальным. Межклановые конфликты не направлены на разрушение статус-кво. То, что они вспыхивают всякий раз накануне выборов, имеет, на мой взгляд, простое объяснение. Каждая группа хочет продемонстрировать носителю верховной власти, что она наиболее эффективна, что она лучше других может "управлять демократией" и гарантировать политическую стабильность. При этом каждая группа рассчитывает на определенные преференции при дележе плодов будущей победы. За это, собственно, они и борются. Это не конкуренция разных политических проектов, как было в ельцинскую пору, а борьба за ресурсы в рамках одного проекта.

Георгий Сатаров:

- Я бы предложил сначала посмотреть, чем на самом деле управляют те, кто "управляет демократией". Очевидно, что администрация президента управляет процессом принятия законов. Как правило, она сама или в соавторстве с правительством разрабатывает законопроекты и вносит их в Думу. Поскольку думским большинством тоже управляет администрация, законы проходят, как говорится, со свистом. То же самое - в Совете Федерации. Потом закон возвращается на визу президенту, хотя он сам со своими подручными его и написал. Машина работает фантастически эффективно с точки зрения прохождения законопроектов. Но эффективна ли она с точки зрения качества законодательной деятельности? Бесспорно, нет. Дело обстоит ровным счетом наоборот. Таких некачественных законов у нас не принимала ни одна из предыдущих Дум. Возьмите пресловутый закон о гражданстве - это ведь просто анекдот. Сначала президент вносит его в парламент, потом сам же критикует, затем предлагает серию принципиальных поправок. И это уже вошло в систему. Сегодня бог знает что пишут и проталкивают через Думу, потом хватаются за голову и начинают переписывать. Причем новая редакция - того же качества, если не хуже. Бывает, что свежепоправленный закон сами же законодатели тащат в Конституционный суд, как это случилось с законом о гарантиях избирательных прав.

Природа этого абсурда понятна. Если нет политического оппонирования, то нет и необходимости в серьезном обосновании своей позиции, а это неизбежно снижает качество принимаемых решений. В результате суды парализованы потоком бездарных законов, к которым с интервалом в месяц принимаются такие же бездарные поправки. Вот вам классический пример "управляемой демократии". Реальный эффект этого управления - дезорганизация правового поля. Теперь посмотрим, что такое "управление выборами". Можем ли мы сказать, что это управление народным волеизъявлением? Ничего подобного. Как ни употребляй административный ресурс, граждане все равно голосуют не совсем так, как нужно. Если кратко, "управляемая демократия" - это не что иное, как управление политическими рисками, индивидуальными или групповыми политическими рисками отдельных людей и отдельных властных групп. Больше ни на что эта технология управления не способна.

Дмитрий Орешкин:

- Управлять голосованием, конечно, трудно. Но получить нужный результат можно и более простыми способами. Наверное, мало кто заметил, что летом прошла перенарезка избирательных округов. В Краснодарском крае, например, вместо 7 округов стало 8, потому что население прибавилось. С виду это чисто техническая задача - "нарисовать" дополнительный округ, но исполнители распорядились этой оказией, чтобы радикально перекроить политическую географию края. Приморская зона, представленная Новороссийским и Сочинским округами, в которых преобладает городское население, традиционно голосовала против воли краевого начальства. Теперь эту зону разделили на три части, городской электорат растворили в сельском, центры округов перенесли из Новороссийска в Туапсе, из Сочи - в Апшеронск, Анапа отошла к Крымску. То есть на месте двух слабо управляемых округов появилось три вполне управляемых. Еще более интересная ситуация - в Башкирии. Там оснований для перенарезки округов вообще не было, просто руководство республики решило стереть грани между городом и селом. Дело в том, что два округа из шести располагались в Уфе и оба голосовали не так, как хотел башкирский президент Рахимов. Теперь Уфу разделили на четыре части и к каждой прирезали смежные сельские районы, так что сейчас уже можно сказать, что Башкирия без проблем обеспечит "Единой России" победу во всех шести одномандатных округах. Муртазе Рахимову за это, конечно, скажут большое спасибо, но что означают такие географические шалости для страны? А то, что политическое пространство кастрируется, из него вырезаются "точки роста", центры инновации, и в целом страна теряет способность к развитию.

Что неестественно, то неустойчиво

Усердие наших властей сплошь и рядом поражает своей чрезмерностью. Известно, например, что Дума, кого в нее ни выбери, безвредна по своей конституционной природе. Между тем бюрократия бросает на думские выборы весь свой административный ресурс, словно для нее - это "последний и решительный бой". Чем можно объяснить это неадекватное применение власти?

Андрей Рябов:

- На память приходит начало 90-х, время первых свободных выборов. Тогда КПСС тоже пыталась управлять внезапно нахлынувшей демократией и примерно такими же способами. Но есть одно существенное отличие: та система находилась на стадии деградации, у нее не было энергетики, а сейчас этим делом занимаются молодые люди, они полны сил и "административного восторга". Может, им просто нравится всех "строить"?

Дмитрий Орешкин:

- В той системе ценностей, которая сейчас принята правящей элитой, власть - это самодостаточная ценность. Поэтому здесь важно, кто кого "нагибает", а не то, зачем он это делает. Отсюда эта мелочность, это маниакальное стремление "нагибать" и "строить". Я не знаю, для чего я тебя "строю", но так заведено: если я начальник, то ты дурак.

Алексей Кара-Мурза:

- Мелочность, суетливость режима, его избыточное самодурство действительно вызывают недоумение. Казалось бы, уже "все схвачено": губернаторской фронды нет, парламент - ручной, со СМИ разобрались, президентский рейтинг - выше некуда┘ Можно бы уже и перестать закручивать гайки, а они все крутят и крутят. Зачем? Мне кажется, это - от испуга. Сочетание глубокого испуга власти неизвестно перед чем с ее самодурством и безнаказанностью - типичное российское дежа вю. Испуг и кураж "в одном флаконе" - это, можно сказать, наследственный комплекс нашей власти. Причем страх часто бывает беспричинным, маниакальным. За что Екатерина II упекла в Сибирь Радищева? За революцию, которая долбанула в Париже и до смерти напугала русскую царицу. Шумели французы, а аукнулось громче всего в тихой России. И таких примеров немало. Можно вспомнить непроходящий испуг первых лет царствования Александра I. Перепуганным всходил на престол Николай II. Много позже, уже на нашей памяти, из-за испуга перед "пражской весной" заморозили хрущевскую "оттепель". Правители новой России - люди той же крови и той же судьбы. Сначала их напугал август 1991-го, потом октябрь 1993-го. В 1996-м они боялись Зюганова, в 1999-м - Примакова. Поскольку страхи во всех случаях были явно преувеличенными, то и реакция на них следовала неадекватная, несоразмерная угрозе.

Дмитрий Орешкин:

- Я не согласен с Кара-Мурзой только в одном: он напрасно, на мой взгляд, считает испуг власти перед выборами немотивированным. На самом деле страх здесь первороден. Он вселился в нынешний режим в тот самый момент, когда Ельцин подвел Путина к карте России и сказал: вот твоя страна, правь. Ни с того ни с сего получить на руки такую вотчину, когда у тебя - ни команды, ни программы, ни политической биографии, и вообще ты к этой работе не готовился, - это действительно страшно. По критериям нормальной политической системы приход Путина к власти - событие совершенно неестественное. А что неестественно, то неустойчиво, зыбко. Случай тебя выбросил на гребень, случай может и сбросить. Поэтому надо устранить возможности любого случайного, неконтролируемого развития событий, зарегламентировать все, что можно и нельзя. Да, сегодня у тебя замечательный рейтинг. Но однажды он может упасть, а когда он начнет падать, то первым это наверняка заметит ВЦИОМ. Значит, надо подстраховаться, надо выпихнуть Леваду и взять ВЦИОМ в свои руки. На всякий случай. А уж контроль над выборами - это в данной логике абсолютно мотивированное желание.

Раскол бюрократии - шанс для реформаторов

Система стабилизируется, затвердевает, спекается в монолит. Остаются ли в ней ресурсы для саморазвития, велики ли ее способности к самосохранению? На что могут рассчитывать россияне, которые хотят для своей страны другого будущего?

Андрей Рябов:

- Основной ограничитель этой системы - ее неэффективность, неспособность реагировать на серьезные вызовы извне. Пока что все испытания на прочность, которым она подвергалась, имели внутренний источник. И в 1993-м, и в 1997-м, и в 1999-м система напрягалась из-за конфликтов внутри правящей элиты. А на что она способна в борьбе с внесистемными угрозами - это неизвестно. Пока ничего особенного в стране не происходит, пока большинство населения настроено конформистски, аппарат власти работает более-менее сносно. Но вспомним, какой переполох вызвала демонстрация против повышения коммунальных платежей в Воронеже. Кажется, ничего особенного, это же не пугачевский бунт, однако состояние властей было близким к параличу. Губернатор сидит в кабинете, не знает, что делать, в Москве никто не снимает трубку, решение принять некому. Поскольку сегодняшняя система отстраивалась под лозунгом усиления государства, для нее нет ничего опаснее, чем обнаружить свою недееспособность. И в случае управленческого кризиса пространство для политического плюрализма может неожиданно и резко увеличиться, откроются такие возможности для демократического развития, которые сегодня кажутся невероятными.

Алексей Кара-Мурза:

- Среди страхов, которые одолевают нынешнюю власть, проглядывает и страх перед необходимостью двигаться вперед. Это тоже одно из российских дежа вю. Нередко наши правители, еще ни черта не сделав, начинали пугаться содеянного, так что реакция у нас зачастую опережала революцию. Владимир Путин до сих пор сохранил свою кентаврическую сущность, оставаясь для одних - продолжателем Ельцина, для других - его антиподом. И те и другие ждут от него совершенно противоположных действий, и он время от времени подпитывает их иллюзии. Коммунисты любят попеть - вот им александровский гимн, пусть поют. Либералы любят пофантазировать - вот им Центр стратегических разработок Грефа. Военным - "превентивный удар" и курс НВП в школах, чекистам - статую Андропова┘ Но за этим "жене цветы, детям мороженое" все отчетливее проглядывают нерешительность, боязнь стратегического выбора.

И тут, между прочим, есть определенный шанс для реформаторских сил. В России ведь бывало, что с испуга правители делали и что-нибудь хорошее, прогрессивное. Это получалось, когда через поры и щели режима просачивались реформаторы, когда им удавалось запараллелить свои интересы с инстинктами и страхами власти. Так, собственно, они влезли в горбачевское правление, потом - в ельцинское. Мне кажется, что эта тактика приемлема и сегодня. Конечно, все такого рода реформы авторитарны и ущербны, но я, честно говоря, не вижу сегодня альтернативных возможностей для реформаторства.

Георгий Сатаров:

- Точно так же, как бюрократия боится выборов, она боится публичности. Сейчас многие говорят о советизации нашей политической системы, но давайте вспомним, что советский режим сгубила как раз публичность. Тогда она называлась гласностью, но это не меняет дела. Важно, что у общества есть такой инструмент, и им надо пользоваться. Вот ЮКОС, когда на него "наехали", воспользовался им почти по максимуму. И хотя в данном случае публичность была инструментом в руках олигарха, а к олигархам у нас известно как относятся, тем не менее даже в этих руках инструмент работает. Как бы ни храбрились противники Ходорковского, они вынуждены прислушиваться к тому, что пишут и говорят об этой истории на Западе. Кроме того, благодаря шумихе вокруг ЮКОСа обрел публичную форму раскол внутри правящей бюрократии. А если бюрократия начала колоться публично, значит, раскол становится необратимым.

Я уверен, что примирения Волошина с "силовиками" уже не будет, что после президентских выборов размежевание пойдет еще глубже и дальше. Мне представляется, что через некоторое время и Дума станет неуправляемой, потому что будет подстраиваться под этот раскол. Думцы привыкли к тому, что "центр управления" - это Волошин с Сурковым, и, если возникнет многоцентрие, они выйдут из-под контроля. Вот пример того, как один публичный скандал может разрушить жесткую, казалось бы, систему управления. Кстати говоря, жесткость - минус, а не плюс политической системы. Такие системы неадаптивны, они не способны быстро перенастраиваться под изменившиеся обстоятельства. СССР был очень жесткой конструкцией, отчего и развалился так легко и быстро. К сожалению, сейчас наша власть стремится воспроизвести именно такую конструкцию, которая не только не функциональна, но и склонна к саморазрушению.

Вячеслав Игрунов:

- Периодические расколы внутри правящей элиты, безусловно, оставляют пространство для публичной политической жизни, для демократии. Поскольку Путин верен ельцинской тактике выстраивания "сдержек и противовесов", я думаю, он будет стараться сохранить эту площадку для демократии и после 2004 года. Но кто будет осваивать эту площадку - вот вопрос. Расколов было уже много, и как же наши "прогрессивные" силы ими воспользовались? Так вот, я боюсь, что и очередное противостояние элит закончится ничем. То есть на смену одной группировке придет другая, поменяются лица, но не политика. Глядя на сегодняшнюю элиту, я пытаюсь увидеть, где те люди, которые, вклинившись в этот раскол, могли бы изменить вектор развития страны, перенаправить его в сторону демократии. И, к сожалению, никого не вижу. Возможно, я пессимист, но, честное слово, не вижу. А покуда таких исторических деятелей нет, конфликты и противостояния, возникающие во властных "верхах", только расстраивают государственную машину, затягивают принятие каких-то важных решений и усугубляют наше отставание от более развитых стран.

Хочешь в Европу, изволь соответствовать

Россия возобновила экспорт граждан, ищущих политического убежища. Вновь побежали за рубеж отечественные капиталы, западные СМИ опять "клевещут"... Неужели россияне еще раз увидят "железный занавес"? Согласится ли Запад терпеть под боком страну "управляемой демократии"?

Андрей Рябов:

- Здесь коллеги уже вспоминали про СССР, я тоже хочу напомнить одну вещь. Пока советским людям показывали по телевизору афроамериканца, который живет на помойке, социализм был крепок, как скала. А когда стали показывать американские супермаркеты, когда наши люди узнали, что в Швеции социальной справедливости больше, чем в СССР, тут социализму пришел конец. Это к вопросу о влиянии Запада. Уже самим фактом своего существования он вынужден будет доказывать неконкурентоспособность нашего режима, и российским правителям рано или поздно придется начинать его модернизацию.

Другой инструмент влияния - прямое принуждение наших властей к цивилизованному поведению не только на мировой арене, но и у себя дома. Мы видим, как изменился за последние месяцы тон западных газет. Это индикатор того, что о России начинают судить без скидок на молодость нашей демократии, на наше участие в антитеррористической коалиции и так далее. И предоставление политического убежища Березовскому и Дубову в Великобритании - тоже индикатор перемены отношения к нам. Очевидно, что требования, которые Запад предъявляет к России, значительно строже тех, что предъявляются, скажем, к Пакистану. А завтра они станут еще строже. Ведь мы в отличие от Пакистана просимся в европейский дом, поэтому должны, что называется, соответствовать.

Алексей Кара-Мурза:

- Два слова по поводу наших политических беженцев. Дело не только в том, что Россию признали страной, в которой возможно преследование по политическим мотивам (что очень неприятно). Англичане показали, что со времен Грозного и Курбского многое изменилось, что выдавать или не выдавать беглого холопа - уже не частное дело породнившихся монархов. Наши политики этого еще не понимают, поэтому пошли разговоры о "коварстве Блэра", об осложнениях в российско-британских отношениях и прочем. Это непонимание естественно. У нас если президент не может дозвониться до генпрокурора, значит, связь плохая. А там президент не звонит прокурору, потому что и не должен звонить. У нас это вопрос эффективности, а у них - вопрос процедуры. А поскольку демократия - это не что иное, как процедура, то подобные уроки нам крайне полезны.

Вячеслав Игрунов:

- Определенные надежды, видимо, можно связывать с экономической интеграцией, с приходом сюда иностранного капитала, транснациональных корпораций. Здесь важны не столько инвестиции, сколько влияние западного бизнеса на наше законодательство, на нашу бюрократическую и судебную практику. Наверное, это будет позитивное влияние, хотя я не спешил бы прогнозировать его масштабы. Мы - не первые, кого накрывает волна глобализации. Намного раньше, чем к нам, ТНК приходили и в Нигерию, и в Индонезию, однако это не привело к утверждению там цветущих демократий. Так что решающим фактором здесь является мера нашего отличия от Нигерии, а это зависит от нас, а не от ТНК.

Георгий Сатаров:

- Когда я говорил об эффективности такого инструмента, как публичность, я имел в виду прежде всего публичную реакцию Запада. Потому что наше внутреннее медийное поле уже достаточно надежно контролируется властью и без информационной поддержки из-за рубежа мы можем опять откатиться в эпоху "кухонной демократии". Несколько меньше у меня надежд на иностранный бизнес. Да, приход ТНК на наш рынок способен изменить привившиеся у нас правила игры. С "Шевроном" нельзя будет обращаться, как с "Сибнефтью". Но не хотелось бы впадать в романтизм. ТНК заинтересованы в безопасности и эффективности своего бизнеса, а какой политический режим это обеспечит - им глубоко безразлично. То есть нет никаких оснований рассчитывать на них как на агентов демократии. Непонятны мне и расчеты некоторых коллег на изменение мировой экономической конъюнктуры, прежде всего цен на энергоносители. Ни снижения стоимости сырья, ни проблем со сбытом в долгосрочной перспективе не просматривается. Япония и Китай ждут не дождутся, когда мы дадим им восточносибирскую нефть. Таким образом, нефтедоллары будут капать в российскую казну, видимо, исправно, и с этой стороны ничего серьезного нашему режиму не грозит. Главные угрозы кроются внутри самого режима.

Мы действительно возрождаем советскую систему, когда все решения принимаются в одном центре, но в отличие от советских времен число людей, принимающих решения, стало на порядок меньше. Выросла армия чиновников, но это солдаты, а не генералы. А те немногие, что принимают решения, явно не справляются с потоком проблем, откладывают их на завтра, потому что сегодня им некогда, руки заняты другим. И эти проблемы - демографические, экологические, аграрные, молодежные, армейские - накапливаются, так что однажды система рухнет под их тяжестью. Произойдет катастрофа, из которой у России не будет такого относительно легкого выхода, какой был в начале 90-х. Потому что нет уже тех ресурсов. Чтобы выкарабкаться из очередной ямы, нам может не хватить даже кадрового потенциала. Ведь "управляемая демократия" - отнюдь не та технология, которая стимулирует приток во власть новых людей и новых идей, раскрепощает общественную инициативу.