Алексей Богатуров В новом веке Соединенные Штаты оказались в роли своего рода исторического реликта, последней сверхдержавы, если понимать это слово в соответствии с традицией политического реализма, - огромной, экономически и военно-политически мощной, но одновременно "по-имперски" внутренне разрыхленной и неоднородной в этнорасовом отношении. Можно ли сказать, что это признак прочности американского доминирования? Скорее - ограниченности возможностей США в XXI веке и, вероятно, внутренней хрупкости американского государственного организма. В России 1917 года бунт подняли безземельные крестьяне и осатаневшие от войны солдаты. В Америке, похоже, источник внутреннего несогласия - этнические сообщества с их транснациональной, "трансамериканской" идентичностью. Правда, это то ли будет, то ли нет, и если случится, то не завтра. А пока - России надо иметь дело с такой Америкой, какая она есть.
Молча бездействовать или бездвижно протестовать - вот реальный диапазон "выбора" для России, Италии, Франции и Германии в связи с американским натиском на Ирак. Все три страны раздражены намерением Вашингтона, сломав, переделать "под себя" структуру нефтеснабжения с Ближнего Востока. Ни одна не готова всерьез ссориться с Вашингтоном из-за Ирака. Дело, правда, конечно, не в Ираке. Для российской дипломатии значимо другое: США взяли на вооружение новую внешнеполитическую доктрину - "доктрину смены режимов" в зарубежных государствах, а Россия не имеет собственной версии дипломатически выигрышной контригры в связи с этой американской политикой. Дипломатов упрекать не стоит. Ситуация сложна. Соединенные Штаты в апогее превосходства над другими странами, а внешнеполитические ресурсы последних разобщены и ограниченны.
При этом свои обширные ресурсы американская дипломатия расходует экономно. Во-первых, Вашингтон ведет строгий учет своих противников, стараясь не допустить чрезмерного расширения их списка. Обратим внимание - число официально поименованных "неблагонадежных" стран стабильно невелико, американская администрация словно успокаивает международное сообщество, подчеркивая: круг "стран-плохишей" узок и потому применение силы против них не повлечет за собой обширного мирового конфликта.
Во-вторых, США дорожат единством в рядах дружественных стран. Вашингтон старается избегать лобовых дипломатических схваток с партнерами, стараясь по возможности привлечь их на свою сторону уговором, посулом, соблазном и только в самом крайнем случае - жестким словом-остережением. При этом США экономят дважды: уменьшая сопротивление со стороны внутренней оппозиции в союзных рядах и одновременно перекладывая на них часть бремени по осуществлению навязываемых им решений. Американская дипломатия научилась навязывать вольным и невольным партнерам свои варианты решения международных проблем таким образом, что это почти в самом деле выглядит как принятие решений консенсусом на основе взаимных уступок, компромиссов, согласованных шагов.
США все шире применяют "стратегию вовлечения", терпеливо и последовательно втягивая бывших и потенциальных соперников в отношения сотрудничества с собой, по возможности превращая их в партнеров - пусть "упирающихся", "несогласных", не во всем надежных, но все-таки партнеров, а не противников. В этом смысл тактики "навязанного консенсуса". Международный порядок на деле оказывается однополярным, внешне же выглядит воплощением лидерства не одних Соединенных Штатов, а группы - восьмерки наиболее влиятельных стран мира, неформальным лидером которых все равно остаются США.
Китай, Россия, страны Европы, объединявшиеся во все еще политически разобщенный Евросоюз, на региональных уровнях последовательно и временами довольно упорно стремятся отстоять независимость или автономию своих действий по отношению к США, периодически добиваясь в этом определенных успехов. Но на глобальном уровне они не могут и не пытаются всерьез соперничать с США за влияние в международных делах, хотя все они в разной мере встревожены и раздражены чрезмерным усилением роли Вашингтона и стремятся найти способ умерить американские амбиции.
Американская элита, правда, не проявляет видимого беспокойства по поводу подобных настроений. Наиболее сильные государства мира - от Китая и России до Британии и Франции - вовлечены в отношения торгово-экономической и финансовой взаимозависимости с Соединенными Штатами, и резкий разрыв связей с Вашингтоном никому из них не выгоден. Критикуя США, они одновременно удерживают свои разногласия с ним в контролируемых рамках.
Сообразно тому сильно меняется "генокод" российской дипломатии. В 90-х годах он определялся настроем на уход от противостояния с Западом и удержание его на невраждебных к России позициях. Сегодня вопросы о противостоянии и враждебности свою актуальность, похоже, утратили. Определяющими устремлениями стали: а) завоевание Россией наиболее благоприятных позиций внутри глобальной системы американских партнерств; б) поддержание - с использованием этих позиций - необходимого уровня политического контроля на всей территории Российской Федерации (включая Чечню) и влияния в приграничных к России сферах геополитического пространства.
Поверхностному наблюдателю дипломатия Путина может показаться механическим продолжением политики Ельцина, особенно периода его первого, менее злокачественного для России президентства. На самом деле это не так. Для Ельцина демонстративная (и потому неубедительная) дружба-братание с Западом была своего рода самоцелью, средством укрепления легитимности своей власти, которая ежечасно оспаривалась российским политическим сообществом, да и самими реалиями российской жизни.
Путину в этом смысле союз с Западом был не нужен: изнутри страны власти его всерьез бросать вызов никто и не стремился. Поэтому и отношение к партнерству с США для него было более инструментальным и прагматичным. У него не было перед ним священного трепета, как не было чувства необходимости постоянно повторять, подобно Ельцину, слова "присяги против коммунизма". Зато в новой российской политике стало больше здравого смысла, расчета, понимания своего интереса, сравненного и соотнесенного с интересами США и Запада, иллюзий в отношении которых Путин - тоже в отличие от Ельцина (и Горбачева) - не питал.
Союз с Западом в новых условиях стал рассматриваться как важный инструмент решения внешнеполитических задач страны, разрешить которые без него ей было крайне трудно или даже невозможно. Заставить прибалтийские государства изменить законы в отношении тамошних русских, к примеру, методом лобовой атаки было нельзя, а через посредство международных организаций - оказалось, можно. Помешать вступлению этих же стран в НАТО российскими демаршами было решительно невозможно, а предельно девальвировать, обесценить смысл их принятия при помощи опережающего сближения России с США и НАТО стало реально. Из двух зол выбрали меньшее, но выбрали сознательно, после тщательного обдумывания и перебора альтернативных вариантов (ориентация на Китай, "равноприближенность" и т.д.). Неромантично, но более надежно. Вот отчего российская дипломатия фактически приняла американские правила стратегии навязанного консенсуса, сознавая его неприятный подлинный смысл и природу.
Обольщаться по поводу отношений с США, построенных на базе этой доктрины, не приходится. Американская администрация ежедневно демонстрирует склонность завышать свои возможности и самооценку, принижая роль оппозиции и критики ее курса. Это рискованная политика, тем более что риски ее проведения ложатся не только на США, но и на американских партнеров, в круг которых Россия так или иначе уже вошла. А если так, то как минимум российской дипломатии приходится задумываться о "стратегии уменьшения рисков", которую можно и уместно проводить не "извне", а теперь уже "изнутри" группы американских союзников, во взаимодействии с ними и в режиме диалога с самими американцами. Вот почему иракская ситуация - не столько повод критиковать самонадеянность и себялюбие США, сколько основание прийти к идее постоянной коалиции четырех материковых стран восьмерки (Франции, Германии, Италии и России), постоянной, а не сиюминутной целью которой было бы сотрудничество в интересах смягчения авторитарности американского лидерства и возвращения слову "консенсус" его настоящего, а не нынешнего - чисто условного и символического - значения. Только не надо это путать с ленинскими миражами игры в "межимпериалистические противоречия". Россия де-факто уже внутри системы политических отношений, существующей в рамках "семерки". В этом много неудобств и ограничений. Но много и дополнительных возможностей, которыми пора научиться умно пользоваться.
