Мозолистое тело социологии

- Александр Анатольевич, феномен общественного мнения относится к числу спорных, причем разногласия вызывают не только способы его изучения, но и сама дефиниция. Как вы определяете объект вашего исследования?

- Это понятие действительно трудно поддается определению, вокруг него много споров. Мы изучаем массово распространенные обыденные представления людей о том, что происходит в том мире, который они наблюдают через каналы коммуникаций и который от них далек, но им интересен - такова природа любопытства. Бывают ситуации, когда возникает прямая причинно-следственная связь между происходящим в этом внешнем мире и изменениями в повседневной жизни. Например, когда правительство обсуждает минимальный уровень оплаты труда, это вызывает неподдельный интерес, потому что с этой проблемой у многих людей связаны жизненные перспективы. Но социум устроен таким образом, что, скажем, журналисты убеждены: все должны быть в курсе проблем, как они их ставят. Даже если происходят пертурбации в известной телекомпании, то журналисты дают обществу сигнал - все должны знать о перипетиях азворачивающейся вокруг нее борьбы. Зачем профессору филологии или токарю шестого разряда знать об этом? Реальной причины не существует, просто медиасреда ставит эту проблему в повестку дня. Коль скоро новость предложена, люди начинают теоретизировать, выявлять правых и неправых. Это в полной мере можно назвать теорией. Такого рода теории опираются на специфическую логику, они весьма фрагментарны, мифологизированы, стереотипны и насыщены эмоциями. Важная черта обыденных теорий - их персонифицированность. Скажем: Березовский - это кукловод, который дергает за все главные нити, Путин стремится сделать как лучше, и это у него получается, все олигархи хапают, все журналисты продались, и тому подобное.

Мир, находящийся по ту сторону экрана или газетной полосы, создает небольшое количество людей, но значимость их работы весьма велика. Именно в медиаполе заготавливается репертуар интерпретаций, на основе которых возникают обыденные теории. Это бизнес работающих в медиаполе: существует как бы большой завод, из которого потоком идут грузовики, набитые клишированными объяснениями происходящего в большом мире. Поставщиком для этого завода является экспертное поле, которое в качестве своего продукта предлагает некоторые умозаключения. К экспертному полю относятся наука, религия, эксперты-аналитики и так далее.

Еще одно значимое поле - властное, или политическое. Если обыденный человек основывает свои суждения на полученных представлениях, если медиаполе делает шаблоны, на основе которых возникают интерпретации, если экспертное поле выпускает умозаключения, то властное поле планирует и принимает решения. Именно здесь предопределяется будущее. В свое время во властном поле было принято решение выпустить на волю джинна гласности, это решение моментально преобразило медиаполе, дальше пошли события, до неузнаваемости изменившие всю страну. Так вот, в каждом из названных полей существует свое общественное мнение.

- А где находитесь вы как изучающий эти явления?

- Для того чтобы ответить на этот вопрос, я должен прибегнуть к одной аналогии. Как известно, человеческий мозг состоит из двух полушарий. Левое - рассудочное, логическое, оно отвечает за производство речи, его я уподобляю экспертному полю. Правое полушарие эмоциональное, мифологическое, алогичное, оно бессловесно, но гораздо сильнее переживает все происходящее, и его я могу сравнить с медиаполем и частью поля обыденного. Правое и левое полушария связаны между собой, и перевод с языка правого полушария на язык левого и наоборот осуществляет особый орган - мозолистое тело. Его рассечение приводит к потере координации. Человек, над которым проделать такую операцию, будет, например, правой рукой надевать пиджак, а левой - расстегивать уже надетые брюки. Если в обществе происходит потеря координации между правым и левым полушариями, иначе говоря, между экспертным сообществом, обыденным, медиа- и властным полями, то возникают ситуации, подобные описанной. Например, в 1992 году была запущена реформа, которая подавляющему большинству людей была непонятна. Реформаторы абсолютно не представляли себе, что происходит в обществе, коммуникация отсутствовала полностью. Другой пример: момент в 1999 году, предшествовавший появлению Путина - фигуры, которая полностью изменила существовавшую конфигурацию. Летом 1999 года коммуникации между обыденным и экспертным полями не было, а медиасообщество находилось между молотом и наковальней.

- Сейчас, по-вашему, эти связи гармонизировались?

- Как ни странно, гармонизация связей происходит в особые моменты. Такой момент был в 1996 году, когда Борис Николаевич Ельцин, который никогда не интересовался общественным мнением, обратил на него внимание. Ситуация выборов неизбежно предполагает, что их успех или провал напрямую связан с мнением людей. Поэтому нужно было знать, что они думают и как сделать так, чтобы они думали, как надо. Весной 1996 года возник первый проект гармонизации связей, о которых я говорил.

- Поскольку вы принимали участие в избирательной кампании Ельцина, можно сказать, что вы выполняли функцию мозолистого тела?

- Да, но самое важное, что тогда у нас впервые поняли: эта функция чрезвычайно важна. Последовавшие затем сражение за "Связьинвест" и информационные войны - это проявления того, что было понято весной 1996 года. Но после тех президентских выборов буквально в течение года это понимание было извращено до неузнаваемости. Логика достигла своей крайности: с помощью средств массовой информации мы можем внедрить в головы все что угодно. До 1996 года ситуация описывалась так: мы - на Олимпе, они - внизу. Весной произошла связка, в последующем логика привела к выводу: они будут думать так, как нужно нам. Возникла профессия демиурга, управляющего народными мозгами. Это детский восторг, но привел он к тому, что крупные бизнесмены стали активно скупать средства массовой информации, создавать медиаимперии. Надо было этим переболеть.

Гармонии нет нигде. В Америке, например, существует гипертрофированное отношение к общественному мнению. Президент там каждый день смотрит результаты опросов и, исходя из них, существенно меняет не только линию собственного поведения или тактику, но и стратегию. Американская власть сидит на игле обратной связи, любой возникающий проект тут же проверяется на оселке общественного мнения и немедленно отбрасывается, если не проходит испытания. Но плоха любая крайность.

Возвращаясь к вашему вопросу о сегодняшнем дне, могу сказать, что ситуация сейчас гораздо более нормальная, чем при полном игнорировании общественного мнения и при уверенности, что всем можно без проблем управлять. Ситуация рабочая. Путин в своей допрезидентской жизни сформировался таким образом, что он обладает здравым сочетанием собственной воли и озабоченности тем, что о нем думают. Вообще из нашей политической среды он выделяется благодаря своему здравому смыслу: у него всегда есть представление о том, чего он хочет, и о тех ограничениях, которые создает общественное мнение. Поэтому многие поступки он совершает не сразу и никогда не совершает их только для того, чтобы понравиться.

- Мне кажется, что сегодняшние взаимоотношения Путина с обществом довольно точно описаны недавней попсовой песенкой, в которой девушка, недовольная парнями с вредными привычками, объявляет, что хочет "такого, как Путин, чтобы не пил,//такого, как Путин, чтобы любил,//такого, как Путин, чтоб не обижал,//такого, как Путин, чтоб не убежал". Страна, как девушка, дождалась положительного справедливого мужчины, а это отсылает нас к рассуждениям Бердяева о женской сущности России┘

- Я бы не стал рассуждать таким образом. А если бы к власти пришла женщина, деятельность которой нашла бы отклик в народе, тогда, наверное, возникла бы теория о России-лесбиянке?

Надо сказать, что Путин - исключительно интересный феномен. Как статусная фигура он появился на горизонте в начале августа 1999 года. В течение шести недель население его просто не замечало. После отставки Примакова с поста премьер-министра и назначения Степашина стало ясно, что политическая ситуация дошла до абсурда: несостоявшийся импичмент президента, голый Скуратов, Семья, Бородин, фирма "Мабетекс", последствия шока после дефолта и прочее. Возникло ощущение, что нет никаких перспектив. Единственной созидательной личностью в обыденном сознании был Лужков, Москва это оценила. Могла бы оценить и Россия, но, выйдя на федеральный уровень, он заговорил о губерниях, о Севастополе, о политическом центризме и других раздражающих народ вещах. Показалось, что политическая сцена совершенно пуста. Не заметили сначала на ней и Путина. Первым моментом, когда барьер невнимания был им преодолен, оказалась его реакция на взрывы домов в Москве, которая вошла в резонанс с реакцией десятков миллионов людей - все переживали глубокий экзистенциальный страх. Если бы Путина не заметили, то остались бы незамеченными его действия в связи с событиями в Дагестане, которые народу в конце августа - начале сентября 1999 года были безразличны. Возникло представление о том, чего он хочет и что он может. Он стал продвигаться по этим координатам, появилась популярность, заработала положительная обратная связь. Дальше было обращение к проблеме Чечни - проблеме, которая после Хасавюрта была загнана в подсознание. Путин, пойдя на решительные действия, вызвал большое социальное одобрение. Он продемонстрировал искреннее намерение навести порядок, и вслед за этим в общественном мнении сложилось твердое убеждение, что он не только хочет, но и может что-то сделать. А хочет он искренне, что очень важно для людей. Ведь основная интерпретация политиков основана на убеждении, что они врут. Такое отношение стало нормой: он врет потому, что он политик, и он политик, потому, что он врет. В этом смысле Путин оказался белой вороной. С самого начала он заявил, что для него лично значимой является проблема невыплаты пенсий. Люди поверили в его искренность, но главное - к концу 1999 года пенсии стали выплачиваться регулярно. А пенсия - явление отнюдь не медийное, это реальность. Решение проблемы выплаты пенсий стало первым подтверждением теории о Путине на массовом уровне. Она подтверждается до сих пор, поэтому у него такой высокий рейтинг.

Говоря о Путине, нужно учитывать еще один важный момент. Проблема политиков как личностей заключается в том, что между ними и обыденным полем, составляющим 95% населения, существует просто фантастический разрыв. У политиков особое ментальное устройство. И вдруг среди них появляется человек с обыденным ментальным складом. Ведь Путин попал наверх, минуя все пути восходящей мобильности. Он был заброшен туда, как парашютист. У него не было за плечами соответствующей школы, он сохранил обыденные стереотипы, которые ярко выявились в книге "От первого лица". Именно это было распознано и оценено обыденным полем. История не терпит сослагательного наклонения, но если бы на его месте оказался любой политик, то его действия имели бы политический характер, а Путин, по крайней мере первое время, исходил из обыденных представлений и мотивов. Он в значительной мере остается чужим в политической среде, и у него хватает сил и воли сопротивляться попыткам изменить его сущность. В этом суть феномена Путина.

- Но существует проблема пресловутой свиты. Возможно, Путин стремится оставаться самим собой, а в это время свита обеспечивает ощущение, что власть все больше "известкуется", становится все более жесткой и зацикленной на себе.

- Эта среда состоит либо из тех, кто есть плоть от плоти политического поля, либо из тех, кто, попав туда, сразу же начинает мимикрировать. То, что происходит со вторыми, напоминает перемену, которую мы видим на примере российских эмигрантов в Америке, - те, отринув прошлое, стремятся стать американцами на двести процентов. Повторяю, Путину эта среда остается чуждой. К тому же он отсутствовал в стране с 1985 по 1991 год, он не знает, что такое перестройка и гласность, он не сидел среди людей, которые, переживая, смотрели заседания Верховного Совета СССР.

- Такое одиночество можно расценить как трагедию Путина.

- Пока что как драму. Любая среда, стремящаяся к самосохранению, тем или иным образом реагирует на перемены и стремится адаптироваться к ним. Тот факт, что власть все больше известкуется, - это реакция на потрясение, которое внес Путин. Вначале было недоумение: почему этот выскочка нами командует? Поначалу властное и экспертное поля его не приняли, и в этом у них с обыденным полем был очевидный диссонанс. Когда на выборах в Думу победил "Медведь", который, что было очевидно всем, не являлся партией, элиты оказались в шоке. Уничижительное отношение к Путину исчезло, но пошли разговоры, что это ненадолго и скоро все рухнет. Однако его рейтинги оставались высокими, после чего стало ясно, что с этой персоной надо считаться. Уже к концу 2000 года многие пошли к нему на службу, поняв, что это всерьез и надолго. Драма Путина состоит в том, что в этой среде он остается маргиналом.

- Как, по-вашему, пойдет развитие этой ситуации дальше?

- Приближаются очередные выборы в Думу. А это особое невротическое состояние общества. В обыденном поле сложилась традиция следить за предвыборной информацией, о ней рассуждать, плеваться в связи с тем, что народ опять хотят обмануть. Все это развернется в полной мере уже в конце следующего лета. В элитах вопрос, как реагируют на Путина, уйдет на второй план, главной станет проблема получения экономического и политического капитала на выборах. Дальше будут президентские выборы, от которых сюрпризов я не ожидаю. Об этом можно говорить с уверенностью, если учесть эксперимент, который над страной Путин поставил в прошлом году. Он отлично знал, что в народе не существует доброжелательного отношения к Западу. Тем не менее после 11 сентября он выбрал ту стратегию в отношении Запада, которую счел эффективной в данной ситуации. Он сильно рисковал, но выиграл - его рейтинг вырос на несколько пунктов. Этот рост объясняется вовсе не тем, что у нас полюбили Запад, а тем, что президент проявил волю: дееспособность одобряется всегда. Но главное, что 11 сентября было проинтерпретировано как шанс для России: не Россия побежала быстрее, а Америка ослабела - дистанция несколько сократилась.

- А вы не предполагаете, что описываемое вами положение дел может стать основой для некоего застоя? Происходит все более тесное сплочение вокруг всегда правого президента...

- Эти опасения имеют под собой почву, несмотря на то что история не повторяется. Думаю, что до президентских выборов радикальных перемен не будет. Дальше возможно движение по тому пути, о котором вы говорите, но в новой конфигурации. Застой 70-х годов был основан на тотальном однообразии, царившем в головах людей. Сейчас шансов вернуть такое однообразие просто нет. Но вызовы, идущие извне, могут потребовать мобилизации и усиления однообразия. Я с беспокойством смотрю в будущее, но не берусь прогнозировать базовые факторы, из которых вытекают все важнейшие события.

- Я хотел бы получить от вас оценочное суждение: схема существования Путина во власти, описанная вами, - это хорошо или плохо для страны?

- Осенью 1999 года это было спасение, посланное России неизвестно откуда. Мне трудно предположить, что было бы, если б не появился Путин, но о нарастании хаоса можно говорить однозначно. На протяжении последующего времени положительная оценка остается на достаточно высоком уровне, но хорошо долго не бывает - планка положительного снижается. Тем не менее, коротко отвечая на ваш вопрос, скажу: пока хорошо.

- И напоследок о проблеме ангажированности социологических фондов и центров. В последние годы авторитет социологов пошатнулся так же сильно, как и авторитет средств массовой информации. В этом есть резон, потому что многие социологи выходят за пределы профессии и становятся консультантами, участвуют в неких проектах и так далее.

- Что касается пошатнувшегося авторитета, то я рассматриваю этот процесс по аналогии с процессом перехода из младшей группы детского сада в среднюю. На журналистов стали смотреть более трезво. В начале 90-х годов на журналиста смотрели, как на несущего свет знаний, значимым аргументом было: "Это же в газете написано!" Более того, я однажды присутствовал при том, как один из новоявленных медиамагнатов давал установку, что нужно говорить, а потом, посмотрев передачу в эфире, он сказал: "Теперь я в этой проблеме разобрался". Это волшебная сила телевидения. То же и с социологией - она взрослеет. Конечно, в том, что называется социологией, всякое бывает, и невозможно говорить "за всю Одессу". Но, с другой стороны, странно доказывать, что ты не верблюд. Пусть судят по делам. Только надо иметь терпение. Когда я рассказываю о том, чем мы занимаемся, я говорю основательно и серьезно вне всякой связи с текущей конъюнктурой. Аналогия с мозолистым телом возникла не случайно, это некий способ самоопределения, до которого нужно было дожить.

Теперь об участии в проектах. Существуют позитивные проекты как абсолютно вкусовое явление: я считаю это дело нужным, поэтому я в нем участвую. Большая глупость считать, что я, участвуя в некоем проекте, фальсифицирую данные, чтобы понравиться его организатору. Если бы я Ельцину в 1996 году рассказывал, что у него высокий рейтинг, это было бы идиотизмом с точки зрения выполняемой работы. Проект не может меня ангажировать в плане профессионализма, я ангажирован его социальной значимостью. Я считал чрезвычайно важным проект по встрече третьего тысячелетия, я в нем работал. Сейчас я считаю очень значимыми проекты, связанные с трансформацией установок культурного производства, с новыми реалиями в сфере образования, с описанием нового поколения "других людей", прошедших социализацию уже в новой России. Так что ангажированность идеями - это нормальное явление, ангажированность заказчиком - идиотизм, если жизнь кончается не завтра┘