Сергей Земляной Eще до исторического материализма Владимир Маяковский написал язвительное двустишие о российских властителях дум и ньюсмейкерах в культуре: "Новаторы до Вежболово: // Что ново здесь, то там не ново" (Вежболово - пограничная железнодорожная станция в Российской империи). Нечто в этом роде приходит на ум, когда случается читать новоявленные откровения отдельных отечественных глобалистов, сторонников дискутируемой на Западе уже более десяти лет концепции глобализации.
Прецизионности ради отмечу, что в свою современную фазу дискуссия о глобализации вступила в самом начале 90-х гг., свидетельством чему явился выход в свет бестселлера японца Кеничи Омае "Мир без границ". Автор отстаивал идею превращения глобального рынка в доминанту мировой политики: глобализация втягивает человечество в новую эпоху, когда "традиционные нации-государства теряют свою естественность и становятся несостоятельными как партнеры по бизнесу". Тем самым в догматический фундамент концепции глобализации был заложен краеугольный камень. Дальнейшее ее развитие было связано с трудами интеллектуальных представителей стран, которые выступили патронами глобализации на двух ее стадиях, прежней и нынешней, - Великобритании и США (С.Хантингтон, Ф.Фукуяма, Т.Фридман, Э.Гидденс, Дж. Розенау, П.Кеннеди, Р.Робертсон, З.Бауман и др.). Россия включилась в данную дискуссию с лагом в несколько лет, что немного странно.
Почему? Потому что именно проигрыш Советским Союзом холодной войны с Западом и его последующий распад создали тот идеологический вакуум, который и была призвана восполнить концепция глобализации в ее идеологической версии. Гернот Эрлер в книге "Global Monopoly" заявлял: "Закат СССР был эпохальным событием. После крушения Восточного Рима отсутствует духовно-политическая альтернатива. Под лозунгом "глобализации" ничем не скованный капитализм аранжирует знамения времени". Вроде бы - нам и карты в руки. Однако события 90-х гг. на постсоветском пространстве никак не вписывались в контекст глобализации. Вызвав у одних понятную осторожность, у других они подстегнули глобалистский алармизм, прокламирующий полную историческую изжитость национального государства, утрату им своей былой роли на международной арене и неспособность выполнения им внутренних функций. С громким заявлением на сей счет, адресованным непосредственно президенту Путину, выступил Петр Щедровицкий, которого его сторонники называют "ведущим методологом России": "Вызовы XXI века заставляют проектировать иной тип государственности, который можно назвать космополитическим - постнациональным и постиндустриальным - государством. Именно этот выбор между двумя разными моделями государственного устройства - и соответственно разными программами государственного строительства - и задает драматизм самоопределения российского общества и становящегося института президентской власти на рубеже тысячелетий" ("Государство в эпоху гуманитарных технологий"). Это не просто преувеличение; хуже того - это ошибочный диагноз.
Что до знамений времени, упомянутых Эрлером, то одним из них стала рассмотренная Сэмюэлом Хантингтоном конфигурация "полуторного мира": модель одно-многополярной системы, в которой существуют одна супердержава и несколько крупных держав. Именно здесь, в этой конфигурации, стоит поискать ответ на вопрос о том, откуда исходил главный импульс к выдвижению идеи глобализации на авансцену международной политики. Интернет и информационная революция, транснациональные компании и авангардные технологии, наднациональные международные организации и новая волна демократизации в глобальном масштабе - все это домены США. Но именно с этим связывается нынешний этап глобализации. Именно США обязан своей победой над Джоном Мейнардом Кейнсом экономический ультралиберал Фридрих фон Хайек: Америка отказалась от своей традиционной политики изоляционизма и протекционизма и явила мировому сообществу через прозрачные, открытые границы свой экономический потенциал. Отсюда понятно, кто выступает, если брать субъектную сторону глобализации, в качестве "радикального левеллера" и унификатора на международной арене.
Закономерно поэтому, что именно в Америке громче всего раздаются голоса тех, кто объявляет национальное государство реликтом прошлого, обреченным глобализацией на выход на пенсию по старости. Наиболее резким среди них, может быть, является голос Френсиса Фукуямы: "Экономические силы ранее породили национализм, заменяя класс национальными барьерами, создавая централистское, гомогенизированное в языковом плане сообщество. Те же самые экономические силы ведут к устранению национальных барьеров путем сотворения интегрированного мирового рынка. Гибель национализма - это вопрос времени". Под национализмом Фукуяма понимает государственную политику отстаивания национальных интересов.
Стоит, однако, разобраться, какова, что называется, цена вопроса. Сколь бы патетичными ни были алармисты от глобализации, американский политолог Кеннет Курц, бывший президент Американской политологической ассоциации, счел нужным трезво констатировать в своей статье "Глобализация и американская мощь": "Государства выполняют жизненно важные политические, социальные и экономические функции, и ни одна другая организация не соперничает с ними в этом отношении". И далее: "Мы не должны задаваться вопросом о том, что случится с обществом и экономикой, когда государство начнет отмирать, поскольку мы имеем на этот счет слишком много примеров. Некоторыми из наиболее очевидных являются Китай в 1920-х и 1930-х годах и вновь в период культурной революции, многие африканские государства после обретения ими независимости, а также в настоящее время постсоветская Россия. Чем менее достаточным является государство, тем более вероятно, что оно распадется на составные части или окажется неспособным адаптироваться к транснациональным переменам. Вызовы меняются, но государства выдерживают". Разумеется, это всего лишь одна точка зрения из множества, но она позволяет разглядеть нечто вроде перспективы сохранения исторической значимости национального государства.
Хотел бы подчеркнуть, что в подавляющем большинстве стран именно государство продолжает оставаться несущей конструкцией национальной идентичности. Особенно это относится к странам, где гражданское общество, которое может выступить в качестве ее опоры, не получило такого развития, как в государствах "семерки" или объединенной Европы. Для народов стран, слабо затронутых процессом глобализации или не затронутых ею вовсе, национальная идентичность остается сверхценностью. А ведь таковых в международном сообществе подавляющее большинство: это можно сказать о большей части Африки и Латинской Америки, в большой мере - о России, обо всех странах Ближнего Востока (за исключением Израиля) и о значительной части Азии.
Необходимо подчеркнуть еще один важный момент. Глобализация как идеология нового космополитизма заостряет против национального государства права человека: "Глобализация предполагает существование правил и обязательств, предусматривающих подчинение им суверенных стран. По мере глобализации рынков и культуры неолиберальная теория, объясняющая глобализацию, предполагает увядание суверенности отдельных стран, формирование нового типа "гражданина мира", чья лояльность обращена уже не к отдельным правительствам, а к внегосударственным структурам" (А.Уткин. "Глобализация: процесс и осмысление"). Воинствующие глобализаторы предлагают сфокусировать всю проблематику прав человека на этом новом "гражданине мира".
Что можно сказать на этот счет? Мирогражданство - большая тема, обсуждавшаяся в течение двух тысячелетий, считая со стоиков, и получившая новый резонанс в последние годы. Но на этом основании противопоставлять суверенность стран и права человека и пытаться отдать предпочтение чему-либо - это все равно что противопоставлять правую ногу левой и определять, какая из них важнее. Полнота жизни человека во многом проистекает из его одновременной принадлежности национальному государству в качестве подданного и гражданскому обществу в качестве частного лица.
Спору нет, компрессия мира, когда, если использовать известный образ, стало далеко видно во все концы света, необычайно расширила возможности применения человеческих знаний и талантов. Как бы ни относиться к феномену "утечки умов" из России, фактом остается то, что, например, российские математики и программисты могут сегодня приложить свои силы и способности, приобрести достойный статус и образ жизни практически в любой точке земного шара, где есть потребность в математике и программировании. Это - зримое свидетельство глобализации. Они действительно стали новыми "гражданами мира". Но таковыми являются десятки, может быть, сотни тысяч наших соотечественников. А как быть с оставшимися полутора сотнями миллионов россиян? Им-то суждено жить и работать в России, и только в России. Именно здесь локализовано для них все ценное в этом мире. И они держатся за свою национальную идентичность. Интернетовский эллинизм сегодняшних дней не про них. Однако пренебрегать их интересами во имя глобализации - значит прямиком доводить идею до абсурда.
Глобализация (или те процессы в мировой экономике, которые подводятся под этот термин) придала современному миру невиданную динамику, резко обострила конкуренцию между странами. Она уподобила мировую экономику гонкам "Формулы-1" с их жестокими законами выживания, становясь для национальных государств суровой и беспощадной проверкой их способности адаптироваться к лавинообразным переменам. Процесс стремительного роста экономики главных проводников глобализации сочетается с не менее стремительным соскальзыванием на самое дно мирового порядка тех, кто не поспел к глобальному шапочному разбору, кто превыше всего поставил свою национальную идентичность. Здесь кроются серьезные угрозы и вызовы мировой стабильности. Ведь именно страны, выпавшие из обоймы глобализации, могут стать и становятся ареной межэтнических коллизий, прибежищем наркобизнеса и организованной преступности. И, что особенно актуально сегодня, - международного терроризма. Те, кому не на что надеяться, бывают готовыми на все. Отсюда следует, что глобализация - не икона и не лозунг, а жесткая реальность, с которой так или иначе приходится считаться всем.
В книге Ульриха Бека "Что такое глобализация?" содержится любопытная постановка вопроса о мировом обществе без мирового государства. Бек вводит понятия Первого модерна, обозначающего начальный этап глобальной модернизации, и Второго модерна, связанного с нынешним процессом глобализации. Необратимая глобальность, согласно Беку, означает, что мы уже давно живем в мировом обществе, а это подразумевает две вещи: во-первых, совокупность не-национально-государственных, политически организованных отношений, и, во-вторых, опыт жизни поверх границ. Единство государства, общества и индивида, предполагаемое Первым модерном, рассыпается. Мировое общество подразумевает не мировое государственное или мировое экономическое общество, а общество не-государственное, то есть такое, для которого территориально-государственные гарантии порядка и правила общественно-легитимированной политики теряют свою обязательность. Тем не менее Бек в конечном итоге признает взаимосвязь между мировым обществом и национальным государством; национальные государства сегодня уже не могут существовать без мировых обществ, а мировые общества не способны существовать без национальных государств.
Такое положение дел в мире вновь ставит на повестку дня международной политики старый вопрос о мировом правительстве. Доминирование США в "полуторном мире" еще не решает задачи, которые призвано было бы выполнять мировое правительство. Откуда проистекает если не необходимость мирового правительства (думается, переводить в практическую плоскость эту неумирающую идею все еще очень преждевременно; народы и страны к этому совершенно не готовы), то необходимость думать о мировом правительстве как о чем-то грядущем? Пожалуй, самую лучшую аргументацию в пользу идеи мирового правительства ныне, как и прежде, можно почерпнуть в великом произведении "Феномен человека" Тейяра де Шардена, который, кстати, впервые ввел в философию и науку понятие "свертывания", или, выражаясь на глобалистский лад, мировой компрессии. По Шардену, это универсальный процесс, который присутствует в неорганической природе точно так же, как в человеческом обществе. Отсюда вытекает, что неуправляемая, хаотичная глобализация не может продолжаться беспрестанно без появления некоего глобального сознания, организованного в том числе и институционально. Чем это будет, сегодня не знает никто. Но проблема тем самым отнюдь не упраздняется. И требует глубокого осмысления.
