Чечня: жатва скорби

Сегодня самый трудный вопрос применительно к Чечне - "что делать?" Быть может, потому, что в конце 1994 г. на него попытались найти быстрый и универсальный ответ, последствия которого общеизвестны.

Долгий путь от войны к миру

Возможно, сейчас, когда приходится пожинать обильную жатву скорби, оптимальный вариант ответа состоит, скорее, в уяснении того, чего делать не следует. Не делать новых глупостей. Думать и не спешить. Конечно, об этом легко рассуждать, сидя в Москве, плохо представляя себе жизнь чеченских беженцев в палаточных городках. И все же, при отсутствии внятного плана действий, статус-кво разумнее, чем лихорадочная деятельность наобум. В конце концов даже убогое существование в беженских лагерях - это физическое сохранение, а не истребление народа.

Трагический опыт подсказывает, что выход из чеченского тупика нужно искать в терпеливой, филигранной и нестандартной политике. Путь "туда" был долог. "Обратно" - будет еще дольше. Если бы отделение Чечни в любой его форме было для России и для самих чеченцев решением проблемы, то на такую меру стоило бы пойти. Но легитимизация сепаратистских идеалов принесет полную социально-культурную катастрофу чеченскому обществу и невыносимую головную боль ближним и дальним соседям Чечни, от которой так или иначе придется отгораживаться со всех сторон.

Мысль о том, что Чечню следует оставить в покое и она сама справится со своими проблемами, - красивый и кое для кого спекулятивный пропагандистский рефрен, не имеющий ничего общего с действительностью. "Оставленная в покое" Чечня - хочет она того или нет - навсегда отберет этот самый "покой" и у себя, и у других.

Также не видно, как на деле (а не на бумаге) можно реализовать идею международного третейского принуждения воюющих сторон к миру. Кремль на дух не принимает определение "воюющие стороны", считая чеченскую проблему внутриполитической, не допускающей внешнего дипломатического посредничества. И это понятно. Какая из великих держав потерпела бы иностранное вмешательство в подобную ситуацию? Кроме того, возникают совершенно практические, даже технические проблемы. Кто и какими средствами будет осуществлять принуждение? Не те ли международные организации, которые спровоцировали и вели войну в Югославии? Или те, которые не знают, как выпутаться из нынешнего балканского кризиса? А может быть, те, которые плотно закрывают глаза на нарушения гуманитарного права в одних случаях и широко раскрывают их в других? Где найти непогрешимых арбитров? Ответа, увы, нет.

Социальная и моральная обстановка в Чечне сложнее и трагичнее, чем она видится извне. Из-за войны чеченское общество переживает раскол и деградацию. Война навязала свои понятия о "хорошем" и "плохом", о "доблестном" и "мерзком", о "норме" и "патологии". Но в этом кромешном беспорядке стихийно сложилось некое подобие системы, оставляющее надежду на постепенный выход из кризиса.

Предельно огрубляя картину, получаем примерно следующее. Значительная часть чеченцев стала беженцами, невольно образовав криминогенную среду, которая - таковы социальные законы - всегда возникает там, где на ограниченном пространстве скапливается огромное количество безработных мужчин (к тому же многие из них за годы "независимости" отучились от мирного быта). Другая часть осталась в своих селах, пытаясь как-то выживать. Третья, самая пассионарная, организовалась в "движение сопротивления" (употребляю этот термин без иронии). Вся эта разношерстная масса удерживается от структурного распада, к сожалению, не только материальными стимулами. Эти последние пресечь хотя и не просто, но все же легче, чем лишить войну более глубоких, политических источников воспроизводства - на этот раз уже в форме партизанщины. Война в Чечне, как никогда раньше, становится опосредованным (или скорее непосредственным) выражением борьбы за власть. Лишний раз это подтверждается тем обстоятельством, что линия противостояния, по сути, утратила прежний четкий характер: "федералы-колонизаторы" - с одной стороны, "национально-освободительные" силы - с другой. Она принимает размытый, изломанный вид, проходя уже не между "нами" и "ими", а по всему социально-политическому организму Чечни. И тут, как нам кажется, находится ключ и к бесконечному затягиванию конфликта, и к его урегулированию.

Соединяй и управляй

Весьма расхоже мнение о том, что на пути нормализации обстановки непреодолимой преградой стоит некая уникальная особость, тейповая архаика чеченцев. Этот миф тиражируется настолько усердно, что напрашивается подозрение о желании использовать его в качестве универсального объяснения и оправдания происходящего. Будь Чечня действительно такой патриархальной, какой ее изображают, задачи Кремля упростились бы, как упростились они в XVI-XIX веках для царского правительства на территориях, вошедших в состав Российской империи, где через систему соглашений с клановыми вождями успешно применялся принцип непрямого управления.

Но где сегодня взять такую Чечню? Чеченцы - цивилизованное и иерархизированное сообщество, в котором сталкиваются интересы различных групп, отнюдь не тождественных тейпам. Тому немало подтверждений внутри Чечни, еще больше их за ее пределами - в поведении хорошо образованной и социально высокомобильной чеченской диаспоры, которая способна выдвинуть лидеров общенационального масштаба.

Как это ни странно прозвучит, в Чечне накопился огромный миротворческий потенциал, пока слабо востребованный Центром и всячески подавляемый (иногда непреднамеренно) определенными силами. Этот потенциал питается естественным чувством усталости народа - от войны, горя, ненависти, нищеты, безысходности и неверия. Люди мечтают вернуться к нормальной жизни, трудиться, растить детей. С ностальгией вспоминают о благополучном советском городе Грозном, от которого сейчас остались руины, о той Чечне, где тебя не спрашивали о национальности и приезжий гость считался посланником небес.

Стоит ли ставить химерические задачи "в поисках утраченного рая" и восстанавливать то, что из дня сегодняшнего кажется чуть ли не благолепием? Конечно, нет. Но нет иного выхода, кроме как браться за эту тяжелую работу, отдаваясь ей без остатка. Способных на это подвижников в Чечне хватает. Вспомним хотя бы смотрителя музея Л.Н. Толстого, денно и нощно охранявшего его от мародеров и осквернителей. Такие люди заслуживают благодарности и помощи Российского государства.

Остаются без должного применения творческие и миротворческие возможности чеченской интеллектуальной и бизнес-элиты, включая диаспору. Почему бы не консолидировать этой слой, полный идей и энергии, вокруг известных (или пока еще малоизвестных) политических фигур? Почему бы не создать условия для прочного компромисса и конструктивного сотрудничества между амбициозными лидерами? Почему бы временно не сосредоточить все полномочия по делам Чечни - за исключением военно-оперативных - в одном, а не в пяти как минимум ведомствах?

Без концентрации власти и управления в чрезвычайных условиях Чечни не обойтись. С введением демократических институтов на ее территории, вероятно, придется повременить, чтобы они вновь не стали очагами анархии и произвола. Де-факто Чечня еще долго останется особым районом России, где будут стихийно устанавливаться законы военного времени и отторгаться кабинетные схемы либерализации общества. Об этих и других последствиях российским властям надо было думать, когда они заваривали кашу. Теперь же форсирование процесса исправления старых ошибок может обернуться нагромождением новых. Это не означает, что нужно сидеть сложа руки и ждать некой естественной развязки: сама собой чеченская ситуация нормализуется не скоро (если вообще нормализуется). Это означает лишь то, что Чечню нельзя превращать в полигон для проведения мероприятий, больше похожих на очередную кампанейщину, чем на продуманную систему.

Принцип разделяй и властвуй, возможно, имеет какой-то функциональный смысл в определенных ситуациях. В данном же случае он непродуктивен: у него уже либо вообще нет сферы применения, либо она крайне узка и специфична. Одним из главных результатов использования этой классической политтехнологии является бушующий в Чечне хаос. Он устраивал многих в 90-е гг. Немало тех, кого он устраивает и сейчас. Однако ориентация на потребности этого социального слоя постыдна для Российского государства.

Для Кремля настала пора создать широкую опору в чеченском обществе, взяв на вооружение лозунг "соединяй и управляй". Было бы заблуждением выстраивать отношения с чеченскими политиками по признаку их угодности или неугодности Москве. В Чечне нужно работать с тем кадровым материалом, который там есть. Другого никто не даст. Как минимум не повредит интересам дела прибегнуть хотя бы к консультативным услугам одиозных или опальных чеченских лидеров, отбросив великодержавную гордость, личные антипатии или положения политического завещания прежнего российского президента. И чем выше будет должность кремлевских чиновников, готовых к такому "самоунижению", тем лучше. Стоит помнить, что история о том, как поссорились Борис Николаевич с Русланом Имрановичем, сыграла свою роль в генезисе чеченской войны, а в ходе ее всегда служила вязанкой сухого хвороста для поддержания огня.

Разговор с бандитами действительно должен быть короток. Когда это бандиты, а не те, кого Кремлю удобно именовать таковыми. Все чеченское общество по определению не может быть бандитским. А если оно вдруг станет им, то в этом будет отнюдь не только его "заслуга".

Производные чеченского синдрома

И тут возникает проблема, не коснуться которой было бы лукавством.

Война деморализует и разлагает российскую армию и российское общество. Таков универсальный закон ее воздействия на людей. И чем дольше она длится, тем больше и тяжелее нравственный урон. Богатейший материал об этом - перед нашими глазами: в людных местах Москвы и других российских городов, в средствах массовой информации, в произведениях литературы и искусства. Падение нравов на фоне оголенных нервов заметно повсюду - в публичном поведении наших политических звезд, в их уголовной или ненормативной лексике и шутовских эскападах, в думских мордобитиях под объективами телекамер. Да что там политики! Им вроде бы не положен высокий уровень культуры. Но ведь и те, кому положен, им не отличаются.

Все это - производное чеченского синдрома. И если уж он так свирепствует в гражданской среде, то что говорить о военной. Чеченские дембеля возвращаются домой психически искалеченными, привозя с собой дух войны и ксенофобии, который выжигает все вокруг, подобно лесному пожару, и грозит превратить Россию в единое античеченское "братство по оружию".

Среди чеченских боевиков нет дембелей. (Их дембеля - это мученики, павшие в "священной войне".) Но зато есть рекруты, количество которых пополняется благодаря действиям российских военных и бездействию российских политиков.

Несмотря на официальную политико-воспитательную работу в федеральных войсках, "высокие идеалы" приживаются там плохо. Преобладают коммерческие мотивы, что лишь усугубляет деградацию армии. Сами солдаты и офицеры не отрицают этого. Нельзя сказать, что среди них нет людей честных, идейных, мужественных, глубоко чувствующих и понимающих непростую суть происходящего. Однако им становится все труднее и труднее противостоять общей атмосфере разложения.

Российское общественное мнение проникается пацифистскими настроениями, с одной стороны, и безразличием - с другой. Кредит доверия к способности властей развязать чеченский узел стремительно убывает. Люди устали от сообщений о том, что "на чеченском фронте без перемен", или о том, что "в ситуации наметилась позитивная динамика". Давление отрицательных социальных эмоций на Кремль будет возрастать, и дело может дойти до новой постановки проблемы независимости Чечни, теперь уже - в совершенно конкретном и жестком плане. Не исключено, что "глас народа" - который действительно грозит стать "гласом божьим" - в конце концов потребует сепаратистского решения. Упредить такое развитие событий можно лишь политическим путем. Не потому, что военные методы всегда неэффективны, а потому, что на сегодняшний день они в принципе исчерпали себя.

Если все переводить в денежный эквивалент, то затраты на завершение чеченской войны по любому сценарию обойдутся очень дорого. (Что до моральной цены, то она вообще неисчислима.) Однако экономить на Чечне - значит экономить на проблеме сохранения федеративной России. Или просто России.

Наместник Кавказа А.И. Барятинский, знавший свое поприще блестяще, писал в 1859 г. (год пленения Шамиля), что из российского бюджета нельзя изымать статью расходов на Кавказскую войну еще в течение двадцати лет после ее окончания. Но теперь уже следует тратить эти средства не на боевые действия, а на приобщение (точнее - возвращение) горцев к мирным занятиям.

* * *

Достаточно богатый опыт двух чеченских войн (оставим в стороне еще более яркий пример Кавказской войны XIX века) показал, что в Чечне нельзя ничего загадывать или от чего-то зарекаться. Стройные, научно обоснованные, умозрительные конструкции здесь не работают. Будущие историки, вероятно, подсчитают, сколько "генеральных планов", "комплексных программ" и "аналитических записок" (составленных далеко не глупыми специалистами) постигла участь песочных сооружений. А сколько еще теоретически вроде бы безукоризненных схем обречено на такую же печальную судьбу?

Не нужно искать единственный и окончательный или, так сказать, эвристический ответ на отчаянное "что делать". (Его нет в природе.) Нужно попросту делать что-то. Ни на чем не зацикливаясь. Ничего не исключая. Ни перед чем не паникуя.

Есть еще одно соображение, в котором столько же пессимизма, сколько и оптимизма. Плохо, что в Чечне была бездумно запущена цепная реакция распада, но хорошо, что ее инерция, согласно физическим законам, не бесконечна. Главное - не допустить, чтобы завтра было хуже, чем сегодня. Говорят, что хуже не бывает. На самом деле бывает. Движение в сторону "хуже" у нас почему-то всегда имеет больше перспектив, чем движение в сторону "лучше". Не пора ли покончить с этим правилом?!