В интересах частного лица

Cреди признанных неудач прошлого года - неудача с судебной реформой, которая была убедительно ознаменована внезапно наступившим в середине прошлого же года молчанием. Столь же внезапное пробуждение интереса к этой теме вселяет, впрочем, некоторые надежды...

К сожалению, актуальными остаются слова Пушкина, что единственный европеец у нас - правительство. Погружение в локальные и региональные миры, составляющие нашу страну, каждый раз живо подтверждает эту истину. Надо полагать, что цивилизация суда невозможна без централизации. Но чем более правительство - европеец, тем более оно сталкивается с главной проблемой русской жизни: отчуждением населения от государства.

Когда цивилизованный мир перешел уже в постиндустриальную эпоху, мы еще находимся в той точке, в которой крестьянская (патриархальная) идеология едва начинает уступать место иной - рациональной, урбанистической. Колебания, однако, неизбежны, так как линия разлома проходит через каждого: архаика вообще никуда не исчезает и готова в любой момент ожить, обнаружить свою иррациональную мощь.

На этом критическом фоне обращение в первую очередь к судебной реформе совершенно неизбежно. Дело в том, что вообще укрепление государства, понимаемое у нас исключительно как "наведение порядка", то есть возрастание сферы насилия, ничего не даст. Усиление роли государства, стремление охватить все сферы жизни, как известно, - не только следствие слабости, беспомощности общества, но и причина его дальнейшего ослабления. Но при слабом обществе государство вынуждено противопоставлять себя населению, отбирая у него возможности активности, свободы, то есть отчуждается, по любимому марксистскому определению, от человека и повисает в воздухе.

Из всех государственных функций лишь правосудие не может усиливаться без возрастания активности и свободы человека. Ведь сама судебная машина заводится и останавливается именно по воле отдельного, частного человека. Нормальный суд вообще не может и не должен работать иначе, как по желанию и в интересах частного лица. Государство и любой коллектив не имеют в суде никаких преимуществ перед этим частным лицом и сами становятся частными лицами. Разворачивающаяся сейчас борьба вокруг будущего (или прошлого) прокуратуры как раз и имеет своим центром вопрос, имеет ли государство в лице прокурора приоритет перед отдельным человеком в сфере правосудия. Положительный ответ на этот вопрос автоматически превратит человека из защитника своих прав в жалобщика, покорно ожидающего покровительства "инстанций".

Итак, из всех форм государственного строительства именно строительство правильного правосудия не только не отчуждает человека от власти, но и заставляет каждое лицо понуждать собственными действиями эту власть служить себе.

Предмет деятельности суда - столкновение интересов разных людей. Неизбежно и столкновение разных людей с государством. Если государство слабое, оно боится суда и стремится получить в нем преимущества, вплоть до сворачивания всякого правосудия. Поэтому самый надежный показатель зрелости, силы государства - уважение к суду, беспрекословное подчинение судебной власти, исключение давления на суд. Слабость, зависимость суда - это не показатель силы управленцев, а доказательство их слабости, отчуждения и предвестник общего краха государства вместе с удобным ему правосудием.

То, что у нас суд слабый, я не буду говорить. Это известно всем и давно стало общим местом.

А судьи кто?..

Последние годы показали, что суд как институт хорошо поддается реформам, причем институционально эти реформы проводились несколько более успешно, чем во многих других сферах. Особенно впечатляющи результаты реформирования арбитражных судов: если попытаться сформулировать это предельно кратко, то можно, наверное, сказать, что арбитражные суды в наибольшей степени освободились от провинциализма.

Причины понятны: система сравнительно невелика, потому недорога и даже может терпеть, хотя это и сопряжено с обессмысливанием самих реформ, "перебои" с финансированием. В судах сравнительно грамотные и сравнительно легко обучаемые кадры. Система пересмотра судебных решений повышает централизацию, а значит, и цивилизованность судов.

Недостатки также всем известны: коррупция, низкая эффективность судебных актов, невысокий профессионализм, неуважение к суду.

Первый из этих пороков, присущий, как сегодня часто повторяют, любому обществу, трудно искореним в государствах, зараженных азиатчиной, к каким Россия, несомненно, относится.

Кажется, Достоевский говорил, что и на Невском проспекте стали бы с живого кожу снимать, если бы городовой не стоял. В этой близкой всем мысли заложено одно из решений, витающих в воздухе: навести порядок в судах путем решительного вторжения в эту сферу городового - в масках и без. Однако опыт работы наших городовых заставляет опасаться не того, что они не справятся - нет никакого труда отловить вымогателей, поскольку те по самой природе своего дарования вынуждены действовать открыто и публично - а того, что они войдут в долю и начнут снимать вторую кожу все с тех же истцов, ответчиков и подсудимых.

Ведь парадокс состоит в том, что обычный человек, страдая от произвола и не доверяя ни суду, ни прокуратуре, приобщившись к этой системе, не испытывает никакой внутренней ломки при переходе к практике повседневного мздоимства. Ясно, что корни коррупции - не в судах, а в обществе. Поэтому корчевание коррупции только в суде скорее всего приведет к исчезновению правосудия.

Предпочтительным представляется не корчевание, а изживание коррупции, нудное и утомительное преследование, травля проходимцев в судах и судебных коридорах, и т.п. меры борьбы с хроническими и трудно выводимыми паразитами, когда постоянно нужно помнить, что, убивая паразита, желательно сохранить организм.

Цена коррупции в буквальном смысле очень высока, поэтому расходы на ее искоренение должны быть также высоки. Среди них, конечно, повышение материального статуса судей. Среди всех чиновников они должны занимать ведущее место по уровню официальных доходов. Об этом всегда много говорится, поэтому нет смысла вновь обсуждать этот бесспорный аспект темы.

Те честные судьи, которых, конечно, немало, должны в конечном счете стать настоящими хозяевами современного суда. А ближайшей целью нужно поставить создание в судах такой атмосферы, чтобы порядочные судьи по крайней мере перестали чувствовать себя оскорбленными и обманутыми.

Другой порок - беспомощность суда - бесспорное наследство советской системы и требует радикальной реформы государственного устройства, а именно: перемещение суда всерьез, а не декларативно, в центр государственной власти. Здесь есть хорошо всем видимый индикатор: когда суды везде будут занимать столь же роскошные апартаменты, иметь столько же престижного служебного транспорта и пр. материальных признаков настоящего начальства, как хотя бы губернаторы, мы сможем догадаться, что изменения становятся серьезными. Конечно, не случайно попытка добиться этого внешнего эффекта в 1991 г., когда был принят прочно забытый указ о передаче зданий райкомов райсудам, оказалась столь неудачной.

Невысокий профессионализм - следствие отрицательного отбора - одна из самых плохих традиций прежнего устройства, почти без урона перекочевавших в новую кадровую систему. Если раньше средствами отбора были требования политической лояльности, а результатом - отсеивание неординарных и неудобных, неуправляемых лиц, то теперь требуется лояльность клановая, а нередкий на стадии подбора кандидатов подкуп или его неденежные аналоги приводит к тому, что будущий судья сразу и впадает зависимость от сложившегося уклада, и не может ему противостоять. Хуже всего, что тем самым отсеиваются те, кто смог бы изнутри менять систему к лучшему.

Если обратиться к великим и пока недосягаемым для нас по решительности и результатам судебным реформам Александра II, то можно заметить, что царская воля была главным их двигателем только на первой стадии, затем в суды, адвокатуру и прокуратуру пришло совершенно новое племя, не лишенное идеализма и хорошо известное нам благодаря русской публицистике и мигом расцветшей юридической литературе, которая сегодня, спустя столетие, возвращается в оборот. Ключевой вопрос нынешней реформы, стало быть, таков: каким образом обеспечить приток национальной элиты в суды. В том, что мы найдем несколько десятков тысяч просвещенных и порядочных людей, сомневаться не приходится. Дело в том, как заменить отрицательный отбор на положительный - отбор лучших.

Верховный суд высоко сидит

Очень важным кажется мне усиление надзорных и контрольных функций вышестоящих судов. Можно напомнить, что в истории обращение к суду короны чаще всего мотивировалось именно произволом низших судов. Сейчас все говорят о централизации системы управления. Чтобы избежать упрека в простом следовании конъюнктуре, я хочу сослаться на свое выступление в юридической печати десятилетней давности. Тогда в ходу были идеи абсолютной автаркии, вплоть до судебной автономии. Выступая против, я писал тогда: ".....трудно себе даже представить, какая вакханалия, какое глумление над правом развернется, "если местные суды перестанут "оглядываться" на Верховный суд. Пусть он высоко сидит и отнюдь не все видит, но одна только вероятность надзорной отмены местного решения играет колоссальную сдерживающую роль..." ("Советская юстиция". 1992. # 2. с.1). За эти слова мне немало досталось, но утешало то, что не была потеряна надзорная вертикаль.

Мне могут возразить, что высшие суды страдают теми же пороками, что и низшие, только требуемые суммы на порядок или два выше. Но если это всем известно, пора с этим заканчивать. Ведь контролировать высшие суды гораздо проще, чем множество местных. Это ни в коем случае нельзя понимать как прекращение или сужение практики отмены решений местных судов. Вообще, здесь процветает лицемерие, приводящее к самым плачевным результатам. Цифры отмены решений в доли процента - лишь количественное выражение этого положения (думаю, что не надо быть специалистом, чтобы сомневаться в том, что судебных ошибок гораздо больше, чем те 0,05 % решений, которые отменяются высшими инстанциями). Поскольку разговоры о том, что за любой протест заплачено, имеют широчайшее распространение, и все верховные суды окружены роем пиратских фирм и посредников, предлагающих организовать за приличную плату протест любого судебного акта, то должностное лицо, имеющее право подписать такой протест, всякий раз взвешивает, насколько ангажированным или объективным будет представляться со стороны его вмешательство. Как следствие, чаще всего оказывается удобным вовсе не отменять решений местных судов (хотя и такое поведение может известным образом вознаграждаться). В конечном счете охотно соглашаются опротестовать судебное решение лишь те судьи, чья репутация безупречна. Но никакая система не может требовать святости от своих функционеров как условия своего функционирования. Тем более что таких активно ревизующих судебные решения судей откровенно не любят их коллеги, поскольку активность одних придает сомнительный оттенок пассивности других.

Конкретное следствие для правосудия в целом - невозможность эффективно бороться как с местным произволом, так и с низким профессионализмом, поскольку даже грубые юридические ошибки не исправляются вышестоящими инстанциями. Часто приходится слышать такой лозунг: "Высшая инстанция не исправляет частных ошибок, а творит общие тенденции в практике". Нетрудно догадаться, что такая олимпийская позиция не вызывает ничего, кроме возмущения у тех, кто ищет в суде защиты и для кого суды и созданы.

Поэтому серьезная ломка работы судов всех высших инстанций не может не сопровождаться резким, на несколько порядков, увеличением числа пересмотренных решений.

Удачным решением было бы и обсуждаемое сейчас введение состязательного процесса на стадии надзорного пересмотра решений. Пока же сохраняется советская система кабинетного и тайного принятия решения о принесении надзорных протестов на судебные акты.

Нужно также пойти на увеличение числа судебных инстанций с правом пересмотра решений, опираясь в этом на удачный опыт арбитражных судов. Речь идет о создании отдельных апелляционных и кассационных судов. Причем апелляционный суд, рассматривающий дело заново, не имеет права вернуть дело на новое рассмотрение. Это приведет к радикальным изменениям сложившейся сегодня практики, когда около 99% неправильно рассмотренных дел возвращаются в суд первой инстанции для нового рассмотрения. В результате для судов общей юрисдикции стало нормой многолетнее рассмотрение сколько-нибудь сложного дела. Создание полноценной апелляции даст возможность уменьшить волокиту.

Кассационные суды будут оценивать только правильность применения закона, не затрагивая доказанности фактов. Таким образом, вместе с надзорными, будет четыре инстанции. Такая система самой своей многоступенчатостью затруднит и коррупцию, и произвол без увеличения длительности прохождения дел.

Другая радикальная мера - более широкое применение судов присяжных и введение суда присяжных, хотя бы в числе 6 человек, в гражданских спорах. Я имею в виду не сплошное рассмотрение всех дел с присяжными, но саму возможность этого. Ведь при полной уверенности в том, что судья подкуплен или действует под зажимом местной власти - а любой профессионал сразу видит это и без агентурных разработок, нет никакой возможности отвести судью хотя бы потому, что, приняв отвод, судья тем самым открыто соглашается, что сомнения в его объективности обоснованны. А право путем произвольного выбора назначить присяжных и передать им решение, создаст неплохую альтернативу таким безвыходным ситуациям.

Понятно, что это дорогое средство, но цель все же требует его применения.

Следующий способ давления на коррупцию и безграмотность находится в руках прессы. Меня всегда удивляло, почему местная печать не использует такого привлекательного жанра, как судебные отчеты. По-прежнему в чести лишь давно знакомый судебный фельетон или в лучшем случае репортаж, очень часто сделанный по заказу, как и в советские времена, и сводящийся либо к призыву вынести требуемое решение, либо к незатейливой морали. Но такие материалы оставляют в тени во всех смыслах этого слова повседневное правосудие. Имеет смысл писать именно о всех делах (кроме элементарных, вроде расторжения брака или взыскания мелких шкафов), с указанием судей и вынесенных ими решений, с достаточно сдержанными комментариями, причем только для разъяснения юридических сложностей. Именно такая сплошная публичность многих лишит комфорта. Конечно, неизбежно сопротивление судов, но само это сопротивление - характерный знак. То, что это повысит и привлекательность местных газет, не вызывает сомнений.

Границы, отчетность, статистика

Среди административных мер, призванных обеспечить независимость судов, важную роль должна сыграть такая, не требующая больших затрат, как изменение границ судебных округов таким образом, чтобы они не совпадали с административными. Доступность таких судов населению нетрудно обеспечить территориальным раздроблением судов на участки. Практически это может означать, что в тех же помещениях остаются прежние суды, но округ в целом не совпадает с районом (городом), а вместо нескольких областных округов создается федеральный. Было бы очень неплохо, если бы он не совпадал и с границами ныне созданных генерал-губернаторств. Вполне уместным и желательным представляется размещение центрального федерального окружного суда не в центре федерального округа, а в другом городе. Так, во-первых, будет слабее давление со стороны окружного руководства и прокуратуры, а во-вторых, возникнет противодействие нежелательному вымыванию юридической элиты из провинциальных центров второй категории. Подобное решение было принято в системе арбитражных судов Северного Кавказа - центр судебного округа оказался по ряду в значительной мере случайных причин не в Ростове, а в Краснодаре. Но этот опыт оказался, как многие полагают, вполне положительным.

Наша судебная система десятки лет находится под неослабевающим прессом отчетности: оценка работы судьи зависит прежде всего от того, сколько его решений отменено. Понятно, что главным мотивом в работе судьи является один: не получить отмены. На этой почве возникают тугие узлы связей и контроля, не имеющих ничего общего с настоящим правосудием, т.е. поиском истины в суде. Судьи думают, что только они страдают от этой системы. На самом деле страдают все, даже те, кто никогда не видел судебных отчетов и не присутствовал на совещаниях "по подведению итогов".

Немногие знают, что сама эта система давления и управления окончательно сложилась сравнительно недавно - в конце сороковых годов. И до революции, и даже в первые годы советской власти отмена решения судьи (как и прокурора) не влекла никаких последствий для него и вообще не учитывалась как фактор оценки его работы. В результате этого имелось большое количество оправдательных приговоров, никого особенно не беспокоившее до массовых кампаний 30-х гг., когда суды оказались недостаточно эффективными и управляемыми в деле репрессий (почему и возникли несудебные органы расправы в виде троек и т.п.).

Руководители страны вместе с отказом от несудебных органов приняли меры к полной управляемости официальными судами и создали систему отчетных показателей, в силу которой решение любого чиновника - от следователя до члена верховного суда - оценивалось не по его содержанию, а по тому, было ли оно отменено.

Может показаться, что партийные органы, никогда не изобиловавшие профессиональными юристами, не имели иного способа оценки работы судов, кроме количественных, и потому прибегли к этому методу. Но, во-первых, давно пора перестать руководить судами со стороны, если это отрасль власти, а во-вторых, здесь заложен механизм, постоянно препятствующий сколько-нибудь свежей мысли, сколько-нибудь неординарному подходу к делу, постоянно возвращающий правосудие к бессмысленным усредненным решениям (а ведь каждое дело неповторимо) и стереотипам, лишающим его возможности внутреннего развития. Здесь же - один из сильнейших фильтров, удаляющих из судов лучших, думающих судей, способных и к живому чувству, и к юридическому творчеству. Талантливый судья, получив несколько отмен за смелые решения, попадает в изгои и вынужден либо уйти, либо, что бывает чаще, перейти к тиражированию стереотипов, стать в полном смысле слова винтиком судебной машины.

Мы все выросли в условиях системы карательной отчетности, и мало кому в голову приходит, что она представляет барьер на пути к нормальному правосудию. Все говорят, что без оправдательных приговоров нет правосудия. Но как же вынести оправдательный приговор, если за это накажут прокурора, утвердившего обвинительное заключение, или судью, вынесшего по тому же делу обвинительный приговор? Чисто юридические проблемы, которые должны занимать суд, рассматривающий дело, почти всегда - особенно в судах кассационных и надзорных - превращаются в клубок карьерно-политических противоречий и условностей, в которых и права попавшего в судебную машину человека, и забота о чистоте права находятся далеко не на первом месте.

Нет нужды отменять систему отчетности и судебной статистики, нужно лишь обезличить ее, сделать средством отслеживания общих тенденций, а не преследования отдельных судей. Понятно также, что мы не дождемся активности и смелости от высших судебных инстанций в деле исправления судебных ошибок без отказа от репрессивного эффекта отмены судебного решения. Отмена решения должна стать актом торжества закона, а не поводом для упрека тому судье, который вынес отмененное решение. Право судьи на поиск, а значит, на ошибку - неотъемлемая часть правосудия, и без него мы вообще не двинемся дальше. Понятно, что речь идет о праве на ошибку отдельного судьи, но не всей судебной системы в целом.

При подборе кандидатов в судьи нужно перенести окончательный выбор кандидатуры как можно выше. Для этого имеет смысл передавать президенту представления на должности судей в числе большем, чем имеется вакансий, отсеивая только тех, кто не может занять должность в силу прямых запретов закона. Тогда практика покупки должности в значительной мере утратит свою почву.

Проблема централизации

Под централизацией иногда понимают объединение всех судов, в том числе и арбитражных, в рамках системы судов общей юрисдикции (сейчас эта идея довольно популярна). Большинство ведущих юристов воспринимают это с большой тревогой. И дело не только в том, что арбитражные суды, сосредоточившие сегодня лучшие кадры, выступают лидером судебной реформы, а после такой реорганизации, безусловно, деградируют до среднего уровня. Нетрудно предвидеть и потерю сгруппировавшейся в арбитражных судах элиты.

Дело в том, что мы вновь сталкиваемся с сугубо административным пониманием централизации. Централизация суда имеет смысл не в облегчении управления им со стороны исполнительной власти и даже не облегчение управления самими судами со стороны их высших органов (судами вообще управлять не надо), а в проведении единой юридической политики, единого понимания и применения закона, гарантированного исправления всех судебных ошибок. При этом само правосудие должно быть не только безошибочным, но и оперативным. Единственная цель централизации - борьба с локальными, уездными укладами, душащими свободного человека, а ведь большинство наших соотечественников живут именно в таких условиях.

Централизация суда, стало быть, - это выстраивание каждого вида судов в устойчивую вертикаль, объединенную общими задачами и общим пониманием закона. В механическом смешивании военных, уголовных, мировых, арбитражных, патентных и прочих судов в единую команду под единым начальником нет никакой ценности и никакой пользы для общества, если только мы не обсуждаем виды самого этого начальника.

Юридическое образование

В заключение несколько соображений о юридическом образовании. Всем известно, что тот громадный прирост числа студентов, которым было отмечено последнее десятилетие, произошел в основном за счет юридических вузов. Всем также известно, что нужды в таком количестве юристов нет. В первые десятилетия грядущего века основной спрос будет на специалистов в области математики, физики, биологии, высоких технологий. В этом нетрудно убедиться, если посмотреть, в какую сферу знаний направлены главные ассигнования всех ведущих стран мира. Ясно поэтому, что перед нами встает новая серьезная проблема: сильное кадровое давление на всю систему правосудия, которое, конечно, обострит ситуацию. Безработные готовы на все, поэтому моральные устои среди юристов будут иметь естественную тенденцию к понижению.

Само качество образования, как всем известно, предельно низкое. В советский период юридических заведений было немного. Проводилась сознательная политика ограничения числа юридических вузов (в 30-е годы по всей стране в некоторые годы выпускалось не более 200 юристов), сопровождаемая свирепым классовым отбором, применявшимся вплоть до самых последних лет. Уничтожение гуманитарной интеллигенции после революции привело к разрыву университетской юридической традиции. В результате была почти утрачена та юридическая база, то уникальное сочетание строгой нравственности и солидных знаний, которая имелась в стране к началу века. Сегодня она не восстановлена, хотя энергичные действия в этом направлении ведутся, например, Исследовательским центром частного права при президенте, издательством "Статут" и другими, отнюдь не массовыми институциями.

Тот катастрофический рост числа юридических вузов, который мы наблюдаем, конечно, привел к резкому снижению и без того неидеального юридического образования. Уже сегодня мы можем констатировать всем видные следствия: вузы зa редкими исключениями (МГУ, СПбГУ) выпускают студентов, не владеющих основами юридических знаний, не способными справиться с простейшими задачами, что самым пагубным образом влияет на практику, охваченную идеями упрощения и скепсиса в отношении сложных юридических решений. Эта идеология тем легче приживается, что на протяжении многих предшествовавших лет проводилась "здоровая" идея противопоставления теоретическим ухищрениям, "схоластике" - целесообразной практики, основанной на смеси конъюнктурных политических лозунгов, часто сменяемых и нередко исключающих друг друга. Это противостояние мы и сегодня видим едва ли не в каждом судебном процессе.

В вузах такие фундаментальные, вечные науки, как римское право, гражданское (частное) право, которым следует уделять больше половины всего времени учебы, заменяются громадным количеством мелких спецкурсов (таможенное, налоговое, хозяйственное, банковское, экологическое и всякое прочее ветеринарное право), содержание которых устаревает обычно уже через год-два. Такое удручающее состояние учебных курсов в немалой степени - следствие низкой конкуренции среди преподавателей, их нежелания заниматься фундаментальными проблемами.

Задача состоит в том, как привлечь в вузы лучшие кадры, которые сейчас находятся в других сферах. Здесь снова те же барьеры: нехватка финансирования и коррупция. Заплатить специалисту нечего, а приглашение вести курс за взятки едва ли способно вызвать вдохновение.

Уже высказана идея, которую нужно как можно быстрее реализовать, несмотря на неизбежное сопротивление: вступительные экзамены отменить, заменив их общегосударственным тестом; все суммы, вносимые студентами и абитуриентами, принимать официально, т.е. сделать плату за обучение не тайной, а явной. Тогда эти средства пойдут лучшим преподавателям, а не худшим, как это происходит сегодня. Кстати, в тех вузах, где существует высокая официальная оплата обучения, гораздо реже практикуются поборы на экзаменах.

Эффект от этой меры будет состоять не только в привлечении хороших преподавателей в юридические вузы, но и в разрежении той развращающей атмосферы, в которой воспитываются наши будущие законники.

Есть смысл ужесточить процедуры присуждения ученых степеней, которые также во многих случаях стали предметом сделок. В принципе возможны два пути: усиление государственного контроля (сейчас этим решила, кажется, заняться ВАК; результат пока неизвестен) либо отбор научных заведений с наилучшей репутацией, с тем чтобы именно эта репутация служила барьером слабым научным работам.