Виктор Калашников KОГДА советский человек, пребывая в ГДР, слышал о недовольстве среди местного населения, обычная реакция была: "И чего им здесь не хватает?" На фоне россыпей мясопродуктов и общедоступности пива такой вопрос звучал почти риторически. Впрочем, иногда тут же следовала версия: "Хотят жить, как в ФРГ".
Вот уже больше десяти лет, как мечта эта сбылась. На бывшую ГДР успел пролиться золотой дождь в виде почти двух триллионов марок разного рода субсидий. Но, кажется, впору снова задаться вопросом: чего им не хватает на этот раз?
Чем лучше, тем хуже
Открытие социологов из (Западно) Берлинского Свободного университета формулируется так: "Чем выше материальное благосостояние восточных немцев и чем ближе их жизненный уровень к западному, тем сильнее их неприятие демократической системы и общественного устройства ФРГ". Только каждый третий удовлетворен демократическими порядками и готов их защищать.
Социологи объясняют, что восточные немцы получили блага западной демократии даром и поэтому не способны их ценить, а видят лишь недостатки. Кроме того, будущее в составе единой ФРГ рисовалось по заманчивым картинкам, проникавшим с Запада сквозь тоталитарные рогатки. Разрыв между этими картинками и наступившей реальностью оказался шокирующим. Из потребности поскорее сгладить его вырастает тяга к сильному государству и даже к "сильной руке", а это - питательная среда для праворадикальных настроений и проявлений, ставших головной болью политиков ФРГ в нынешнем году.
Крушение иллюзий и неприятие новых реалий ведет, по мнению ученых, к тому, что "ГДР все еще продолжает жить", особенно в семьях, то есть там, где закладывается самосознание подрастающего поколения. Другими словами, призрак не столь далекого прошлого, где с ширпотребом перебоев все-таки не было, а "порядка" было побольше, - этот призрак еще долго не покинет политические и психологические ландшафты бывшей ГДР.
Новый нонконформизм
Надо отметить, что восточные немцы, относящиеся, пожалуй, к одной из самых резонерских наций в мире и к тому же натерпевшиеся от ходульностей недавней своей идеологии, все еще весьма остро воспринимают официальные двуличие и ложь. Последняя же, как свидетельствуют теперь бывшие правозащитники и обыватели, оказалась "нормальным" инструментом новой власти и вообще нового строя жизни. Это средний западный немец - хотя еще не так, как средний американец, - успел встроиться в мир массовых стереотипов и правил умолчания под общим названием "политкорректность". Когда восточным немцам предложили принять похожий мир в обмен на комфорт, многие запротестовали. Сказывается возбужденная перипетиями последних лет тяга к смыслу вкупе со знаменитым "я не могу иначе" Мартина Лютера. С этим не справились до конца прежние манипуляторы и не справляются нынешние.
В то же время слишком докучливые правдолюбцы рискуют заполучить ярлык "Rote Socken" - "красные носки" (то есть последыши тоталитарной ГДР), а заодно и крест на карьере.
Раздавать "красные носки" было излюбленным делом Гельмута Коля. Но после серии грандиозных скандалов (букет из партийной коррупции, слишком тесной дружбы с ВПК, сомнительных приватизационных сделок) его самого сместили с пьедестала "отца-объединителя". Даже на главных торжествах по поводу национального объединения ему теперь не находится места. Кому и зачем понадобилось именно теперь "топить" Коля - отдельный вопрос. Однако общественность недоумевает: если фундамент объединенной ФРГ закладывался такими методами, то насколько благополучным будет само здание?
Восточногерманского рабочего, среднемесячный доход которого как раз дотянул до 1600 марок, все труднее соблазнить регулярными напоминаниями о быте номенклатурных геронтократов (хрестоматийное из "Фауста": "Что знаем мы, того для нас не надо"). Зато из достигающих его ушей отголосков разборок он начинает улавливать кое-что о реальной циркуляции благ в ФРГ. При этом трудягу выводит из себя не столько разрыв в достатке (а он сегодня астрономический), сколько абсурдность происходящего.
Так, за последнее время можно было узнать, что невесть с каких прирейнских гор скатившиеся посредники получали за передачу гэдээровских предприятий ("социалистический хлам") западным концернам по несколько десятков миллионов марок; что капитанам германской индустрии, теряющим посты в результате межфирменных слияний, выплачиваются премии и отступные по 10, 20, 60 миллионов "в интересах лояльности и конфиденциальности"; что доходы членов правлений концернов растут на 10% ежегодно - в полном отрыве от реально достигнутых экономических показателей; что парламентарии и высшие чиновники, не делая взносов в пенсионные фонды, получают затем казенные пенсии раз в десять выше, чем обычный налогоплательщик; что многие политические лидеры сделали лоббизм своим главным занятием, и это - лишь часть обширнейшего теневого политбизнеса в ЕС.
Все это не только известно, но нередко и расследуется - согласно процедурам, год за годом. Нобелевский лауреат Гюнтер Грасс увещевает: у демократии должен быть "темп улитки". Тем временем, по опросам, наиболее почитаемым институтом среди восточных немцев в последнее время стала полиция, а отнюдь не правительство, парламент или партии. Как, собственно, и было, согласно докладам для высшего руководства, в бывшей ГДР.
Восток есть Восток
Когда я стал cотрудником одной западногерманской (по расположению; 90-е годы были в разгаре) фирмы, наш менеджер по кадрам добросовестно вводил меня в курс дела: "Вот этот, - говорил он, листая персональный файл, - неплохой специалист, но, знаете ли, - восточный немец...". Из пояснений вытекало, что "восточный" - значит с некими отклонениями в характере и поведении и в конечном счете - не вполне надежный. На вопрос: "А зачем их в таком случае вообще нанимать?", получил ответ: "Нам за это полагаются льготы". Другими словами, в этом случае восточногерманские "отклонения" становятся экономически приемлемыми и даже выгодными. Вот, если угодно, один из конкретных коэффициентов германского объединения.
Восточногерманские подчиненные регулярно обращались ко мне с доверительными аттестациями (есть такая традиция в немецких фирмах и организациях; и не только в немецких, конечно) своих западных соотечественников. "Двуличные", "циничные" и вообще - "колонизаторы" - были при этом еще не самыми яркими эпитетами.
Совсем недавно, уже в качестве тележурналиста, обходил берлинские пивные в поисках живого материала. Наткнулся на довольно крупное заведение под вывеской "Постоянное представительство" (так звалось в прежние времена посольство ФРГ в ГДР). Среди сотен двух человек обнаружил только одного местного. Выяснилось, что здесь собираются западные немцы, занесенные ветрами объединения в новую столицу. Отводят душу среди "своих" и пьют пиво из Кельна.
Подобная форма отдохновения от национального единства - один из полезных клапанов общегерманского "плавильного котла". Но рождается ли сам сплав - все еще не ясно. Замеры показывают, что восточногерманское самосознание никак не преодолевается единой общенациональной идентичностью. "Великогерманцами" себя ощущают лишь выходцы из "старой" ФРГ. А что до тенденций, то в докладе ведомства федерального президента говорится о сокращении культурного взаимообмена между восточными и западными землями, а также о росте отчуждения и даже агрессии в отношениях между их жителями.
Исследователи стали признавать, что дело не только в стрессах объединения. Линия послевоенного раздела Германии в какой-то мере воспроизводила цивилизационный рубеж - примерно такой, какой вообще наблюдается между Западной и Центральной Европой. Известно также, что в прирейнских элитах бытовал взгляд на раскол страны как на шанс углубить свою связь с цитаделями западной культуры, одновременно освободившись от прусского балласта. В свою очередь, многие прусские традиции (о ценности коих можно спорить) действительно нашли продолжение в устройстве и облике режима ГДР.
Будь Хантингтон слугой только научной истины, он не занимал бы нас "линией Керзона" в обоснование восточных границ ЕС и НАТО, а обратил внимание, например, на серьезные культурологические перепады вдоль Эльбы. Говорил же сам Конрад Аденауэр, что к востоку от нее "начинаются азиатские степи".
На фоне всего этого "красные носки" явно лишаются монополии на самый "некорректный" вопрос: "А кто от всего этого выиграл?" За зернами истины лучше обратиться к чутким и неуемным народным бардам - таким, как Вольф Бирман, в свое время вынужденно покинувший ГДР. Он сказал в одном из интервью: "Хорошо, конечно, что холодная война кончилась так, как она кончилась; но самый весомый приз минувшего десятилетия достался бывшей номенклатуре и сработавшимся с ней западным "рыцарям обогащения". Этот альянс наладил широкомасштабную эксплуатацию объединения и теперь бодро шествует в его авангарде, отбросив все идеологические, а равно "восточно-западные" предрассудки.
"Историческая общность"?
Самосознание немцев глубоко расколото по вопросам этноса и "крови". При этом пока еще вялотекущая стадия может обернуться обострением, если политики не пойдут на определенные решительные шаги, по сути - на оперативное вмешательство в национально-государственные устои ФРГ.
Завещанный кайзерами конституционный постулат, по которому нынешняя ФРГ - мать для всех немцев (а немцы, по выражению поэта и философа Новалиса, "есть везде"), выглядел достаточно адекватным на этапе послевоенного приема беженцев из Силезии, Судет и так далее. Он исправно работал - и в конце концов сработал - против ГДР. Досталось от него и Советскому Союзу. Сегодня же "достается" главным образом самой ФРГ.
23-летний волгарь (отец - немец, мать - русская, год как с немецким паспортом) заявил даже с неким вызовом: "А я домой хочу, с ребятами порыбачить!" Главная мука его новой жизни - ходить "на шпрахи" (уроки немецкого). Вообще именно такие молодые мужчины (по идее самый ценный контингент), по словам чиновника из местной адаптационной службы, хуже всего поддаются (ре)германизации, нередко ударяясь в пьянство и социальный аутизм. Они же менее всего склонны оставлять без ответа выходки наглеющих скинхедов, отчего процесс интеграции на местах то и дело срывается в потасовки, а то и поножовщину.
Ватагу тех, кто помоложе - подростков-фольксдойчей, - бывает легко идентифицировать уже издалека по русскому мату вперемежку с квазинемецкой тарабарщиной, сквозь которую в принципе должны пробиваться "голос крови" и "приверженность немецкой культуре". Некоторые новые типажи бундесбюргера XXI века выкристаллизовываются, таким образом, прямо на наших глазах. Им предстоит уживаться ("вступать в культурный диалог") с теми же скинхедами (коим как своего рода социальным антибиотикам, скажем прямо, не дадут сгинуть), с несколькими миллионами сплоченных турецких гастарбайтеров и, конечно, с баварцами, для которых и саксонец - тот еще соотечественник.
Качественные изменения в потоке переселенцев упомянутый чиновник связал с тем, что для обретения гражданства ФРГ иммигрантам с Востока теперь не надо выказывать чудеса стойкости и преданности историческому фатерланду. Ценность этого акта закономерно упала; не все даже воспринимают его как безусловно необратимый. Приехавшие прагматически сравнивают шансы "здесь и там" и все чаще пытаются их как-то комбинировать. Поскольку обычная карьера для выходцев с Востока - разнорабочий и продавщица, то люди поухватистей иногда пускают полученные подъемные в марках на раскрутку дел в России в надежде наладить свою российско-германскую торговлишку. К сожалению, пока подобные инициативы не поощряются, хотя они могли бы тоже поспособствовать выходу из застоя, в котором пребывают официальные экономические связи между РФ и ФРГ.
Лишь в текущем году в страну прибыло около 100 тыс. этнических переселенцев и членов их семей с европейского Востока (столько же - в году прошлом). И потенциал такой иммиграции оценивается еще в 2 миллиона человек. Они - последний управляемый резерв этнической государственности ФРГ. То есть именно они должны дать продержаться подольше сложившимся социальным институтам, системе распределения благ, составу элит и пр. Но демография неумолима и диктует свои исторические темпы.
Согласно официальной статистике объединительный стресс вызвал дальнейшее снижение рождаемости, особенно в "новых землях". Если тенденция сохранится, то через полвека численность этнических немцев в ФРГ сократится вдвое и они радикально постареют. В этих условиях приток не-немцев, которых в ФРГ уже 8 млн., становится долгосрочным императивом. Чтобы сохранить экономически приемлемый баланс между основными возрастными группами, по расчетам боннского Института экономики и общества, инородцев в ФРГ к 2040 году должно быть около 40% всего населения.
Рефлексии на этот счет среди германских экспертов варьируются от "грядущего конца немцев" до радикальной переоценки немецкой идентичности: "не этнос, а восприятие культуры". Главное, как выразился известный обозреватель газеты "Ди Вельт" Герберт Кремп, "воля быть немцами".
"Немцы по волеизъявлению" - таков, вероятно, решающий вызов для ФРГ - как народа и государства - в наступающем веке. Достойно ответить на него сможет лишь новый, пока неведомый тип германских лидеров. Их миссия, впрочем, может быть облегчена тем, что постепенное размывание этноцентричности общества ФРГ поспособствует решению других, не менее острых проблем.
Стигма
На мировой бирже стилей и стереотипов неизменные "голубые фишки" - слепки с французского, английского, итальянского. Брокеры массовой культуры охотно обращаются к скандинавским, японским, цыганским мотивам. Нестабильно, но все же котируются "америкен уэй" и "а ля рюс". Но явно не в ходу - позитивный (не для карикатуры) германский образ. Грубо говоря, почти никто не хочет в жизни походить на немцев. Они это, между прочим, остро сознают, и это их травмирует.
Нашлось, правда, в Намибии племя, которое стало охотно позировать в германском колониальном ретро. Их вождь в кайзеровском мундире, дав однажды вдосталь умилиться германским телевизионщикам, перешел затем к сути своей программы: желательно столько-то марок в счет компенсации действий карательных отрядов генерала фон Трота, произведенных в 1904 году в этих местах.
Слов нет, современные усилия немцев поправить свой имидж в рейтинге международных симпатий отягощены варварскими попытками поставить себя над другими.
Но проблема возникла на самом деле давно. "Немцы упрямы, грубы, туповаты, сплотившись в организованную массу, опасны" - вот стандарт, которому немалую дань отдали и русские литературные классики. Похоже, в противопоставлении себя именно немцам есть что-то важное для самоидентификации и самоутверждения европейских народов.
Нынешние западные партнеры с этой точки зрения - не исключение. Подрывать ли французам свою национальную мифологию отказом от архетипа "коренного врага" за Рейном? Самые расхожие германофобские пассажи срывались с уст первых лиц Британии в 1989 году, когда выяснилось, что немцы и впрямь объединяются. Исторические и геополитические инстинкты англичан в очередной раз сработали безотказно (как повторял Черчилль, "гунн - либо у вашего горла, либо у ваших ног").
Полномочные представители австрийского истеблишмента призывали советских функционеров сразу после падения Берлинской стены "сдержать немцев". Австрийцы опасались, что, вновь укрупнившись, немцы примутся демонтировать их стены и, сверх того, ненароком разбудят до поры дремлющий фермент особо вирулентного нацизма. И действительно - немалую досаду в Берлине вызывает теперь неуместное панибратство Йорга Хайдера: "Я говорю то, что Шредер думает".
Что касается западных альянсов, то немцы в них все еще неравноправны в решающих, функциональных вопросах: кадры, внутренняя безопасность, организация информационных потоков. В НАТО заправляют американцы и англичане, в ЕС - англичане и французы. Немцам позволяют делать все более крупные взносы и подтверждать свою лояльность постоянной открытостью контролю со стороны "старших". Критические узлы системы национальной безопасности ФРГ, ее ядерные, химические, технологические программы находятся под тщательным приглядом союзников с применением всех мыслимых средств. Возможно, это и к лучшему.
Такова институциализация ролей по итогам Второй мировой войны. Уже без участия РФ, разумеется. Ситуация усугубляется мнением о недостаточной устойчивости германских партнеров к проискам вражеских спецслужб: за период холодной войны разведка ГДР завербовала в ФРГ до 30 тыс. человек; не все из них до сих пор выявлены. Но есть, по свидетельствам самих немцев, и более укорененные пункты недоверия, с которыми они постоянно сталкиваются и в Вашингтоне, и в Брюсселе.
В германских верхах отдают себе отчет в том, что из такой ситуации не вырваться полумерами. На общенациональную ногу поставлена работа по "выяснению отношений с прошлым". Спор ведется, в сущности, вокруг того, как наконец "подвести черту" - под нацизмом, мировыми войнами, ГДР, национальным расколом. Однако прошлое Германии, как его ни изучай, таково, что от большой его части немцам постоянно хочется освободиться. Слишком часто лишь решительное иностранное вмешательство выводило их на правильный путь.
И вот только-только начали спадать в мире эмоции и пересуды по поводу рисков от германского объединения, как вновь в полный рост встала тема компенсаций жертвам нацизма. Усилиями адвокатов и экспертов (в основном американских) на авансцене всеобщего внимания оказалось великое множество ошарашивающих конкретностью эпизодов массового грехопадения немцев в не столь уж далекие годы.
Или вот в Великобритании совсем недавно были опубликованы трофейные планы ее оккупации, детально составленные Вальтером Шелленбергом. Из текста ясно, что за упорное сопротивление месть должна была постигнуть англичан страшная. Их историки и публицисты настроены теперь обстоятельно освоить и ввести в обиход весь этот впечатляющий материал.
От темы коллективной ответственности за зверства "третьего рейха" немцам, видимо, не укрыться никогда. Под давлением США и под руководством архитектора из Нью-Йорка прямо возле Бранденбургских ворот будет построен большой мемориальный комплекс в память об убитых евреях Европы. Центр новой европейской метрополии - Берлин - станет как бы обрамлением этого объекта. Заметим попутно, что мемориал превратится в новую доминанту во всей системе памятников событиям минувшей войны в Берлине, да и во всей Германии.
А дальше - новый Стивен Спилберг выпустит очередную эпопею о том, что были, конечно, и "другие" немцы. Но они не так много смогли сделать в сравнении с отупевшей, жестокой массой соотечественников...
Репрессии Милошевича и ситуация в Чечне показались германскому политическому классу благодатными в том смысле, что вот наконец-то появился в Европе кто-то еще, кого можно "поставить в угол". Немцы и взялись с упоением раскручивать эти темы, упуская из виду, что им-то малейшее лицемерие, а особенно подтасовки в подобных вопросах противопоказаны категорически.
Никакой самодеятельности
Согласно опросам, главным международным приоритетом ФРГ бундесбюргеры считают охрану природы. Слов нет, эта немецкая идея действительно оздоровила бы мир.
Парадокс в том, что именно штатные экологисты - правительственная партия "зеленых" во главе с главой МИДа Йошкой Фишером - возглавили участие ФРГ в войне против Югославии. В газетах подробно описывали процедуру принятия такого решения по прямому звонку из Вашингтона.
Сегодня ФРГ готовится к подключению в рамках спешно достраиваемых военно-политических механизмов ЕС (которые благодаря усилиям Хавьера Соланы практически сомкнулись с НАТО) к делам на Ближнем Востоке. Это - часть южной стратегии США и НАТО, за которую они взялись как только убедились в решенности основных вопросов на российском направлении. Именно ЕС предстоит в дальнейшем войти в амплуа "третьей силы" и перехватывать остатки независимого российского влияния в Средиземноморье, в том числе на Балканах и среди арабов.
США не затем выигрывали холодную войну и вытесняли СССР из ГДР и Центральной Европы, чтобы, в свою очередь, отойти в сторону. Все как раз наоборот: Европа и Германия все глубже встраиваются в американскую глобальную политику.
Германский истеблишмент сегодня полностью идентифицирует себя с евроатлантизмом и не отклоняется в области внешней политики от лозунга - "kein Alleingang", то есть, примерно, - "никакой самодеятельности".
Подобный вассалитет комфортен, поскольку в значительной степени освобождает и от инициативы, и от ответственности.
Поэтому стратегическая самостоятельность ФРГ, ее участие в особых "осях", а тем более некий римейк Рапалло - досужие мифы. Хотите всерьез решить какие-то вопросы с немцами - звоните сначала в Вашингтон. Или в Лондон.
Зондирование советско-германского стратегического сближения (этого главного кошмара для Запада) действительно предпринималось на стыке 60-х и 70-х годов и - очень коротко - сразу после падения Берлинской стены. Но клоунады (в прямом смысле слова) Ельцина и Горбачева на германской сцене ярко обозначили невозвратимость той эпохи.
Нынешний жанр характеризуется тем, что канцлер Шредер презентует себя в Европе как тот, кто "уже обо всем договорился с Москвой". Так было, например, после его последней встречи с Путиным накануне смены власти в Белграде. В отличие от времен Горбачева и Ельцина это Москва теперь с головой зависит от Запада. Отсюда можно судить о цене таких договоренностей. И, разумеется, для самого Шредера, как и для его преемников, вряд ли найдутся резоны идти на риск сепаратного сближения с Россией. Тем более что опыт Вилли Брандта и Гельмута Коля все еще актуален.
Наш "германский вопрос"
Пока не появились новые Брандт или Коль, а главное - переломные условия, порождающие таких политиков, стоит разобраться в некоторых вопросах.
Например, ради чего все-таки мы простояли в Восточной Германии полвека, контролируя ее почти насквозь? На что были израсходованы гигантские человеческие (8 млн. человек пропустила через себя ГДР) и материальные ресурсы?
Понятно, что СССР тем самым защищал Ялтинскую систему безопасности от посягательств самой Германии, а затем и от своих бывших союзников. Но, кроме того, мы сдерживали, например, рост немецкого национализма или, наоборот, посеяли новые его семена? Каков общественно значимый "сухой остаток" советского, а под конец - российского присутствия там, где была ГДР? Именно этот "остаток" плюс русскоговорящая диаспора (то есть, те немцы, которым может "не хватать" России) могли бы в будущем стать реальной основой для нашего сближения с Германией, да и с Европой в целом.
Предстоит устранить и наиболее зияющие и болезненные прорехи в российском восприятии германских дел. Как удалось в четыре года разметать лучшую группировку советских (российских) войск? Что рассчитывали получить за это Горбачев, Шеварднадзе и другие? Правительственные специалисты ФРГ полагают: не случись этого - не было бы ГКЧП. Настолько сильно, по их мнению, отозвалась ликвидация ЗГВ во всем военно-политическом и военно-промышленном организме СССР. В Москве не предвидели таких последствий? Это и была бы лучшая характеристика "нового мышления".
Не уйти и от ответственности за тех, кого Москва предала в бывшей ГДР. Как ни удивительно, многие из них по сей день остаются верными нашей общей истории, хотя и дорого платят за это.
В отличие от Германии нас никто еще не заставил "подвести черту" под собственным прошлым. Надо осознать, насколько велик и ценен этот капитал.
"Лучше бы они остались в Бонне"
Заканчивая разговор на заявленную тему, не могу не привести мнение Барбары Тальхайм, популярной исполнительницы авторской песни. Пространность цитаты искупается четкостью смысла: "Крушение ГДР было неизбежно политически и экономически. Но нынешняя ФРГ не стала ей настоящей альтернативой: диктатуру идеологии заменила диктатура денег. Десять лет назад я мечтала совсем о другой Германии, во всяком случае - не об объединении. Считала, что раскол страны - пожизненный штраф за наше национал-социалистское прошлое. Я и дальше предпочла бы существование двух германских государств, тесно общающихся друг с другом. Мы в ГДР хотели улучшить нашу систему, а не стать западными немцами. То, что произошло на самом деле, больше напоминает оккупацию. И так думают очень многие в этой стране.
Восточные немцы в ФРГ - люди второго класса. Между тем у нас своя шкала ценностей. И мы хотим оставаться с нашим прошлым так, чтобы нам не предписывали, что в этом прошлом было хорошего, что плохого.
Мы внушаем страх западным немцам. У нас не столь развито потребительство, и мы более открыты. Люди, которые думают, что все можно купить, общаясь с нами, тотчас ощущают угрозу.
Хотя я не была апологетом ГДР, в этой ФРГ я не чувствую себя дома. Эта система тоже больна. К сожалению, те, кто мог бы лечить ее, просто не имеют денег и не могут соперничать с мощными лобби на выборах. Интеллектуалы, конечно, пытаются действовать словом. Но массы, которым иногда впору бы идти на баррикады, их не слушают. Хотя люди поменяли "трабанты" на подержанные "фольксвагены", ведут они себя, как во времена, когда ездили на "трабантах". Что ж, таковы люди.
Я хорошо знала Запад еще до объединения и именно поэтому никогда не хотела покидать ГДР. В ГДР была масса трудностей, но и много импровизации, а это давало пищу людям творчества. А ФРГ закоснела. Да, здесь есть свобода, но пользоваться ею можно только если ты достаточно материально обеспечен. Но какая часть населения материально действительно независима?
Сейчас воцарилась пропасть между богатыми и бедными. А мое поколение, выросшее в ГДР, хочет жить среди равных. Не верно, что счастье людей якобы растет параллельно их благосостоянию. По социологическим исследованиям, даже те бывшие граждане ГДР, которые материально устроились неплохо, вовсе не ощущают себя счастливыми. И вообще нельзя все время жить под лозунгом "Прогресс, прогресс превыше всего". Думаю, мы уже достигли конца этой дороги. Мир не только для того, чтобы вкалывать, копить и развлекаться. Индивидуум должен сам себе ответить на вопросы: какую функцию я выполняю в этом обществе? Какой позитивный вклад я могу сделать?
Я не голосовала ни за Коля, ни за Шредера. Они тратят миллиарды марок на новое здание Ведомства федерального канцлера, тогда как в промышленных регионах бывшей ГДР - безработица, бесперспективность. При этом безработными у нас занимаются только статистически, не учитывая реальных трагедий семей и поколений.
В ГДР, разумеется, был свой кич, насаждавшийся государством. Но, помноженный на гигантоманию, кич ФРГ - та же новая Потсдамская площадь в Берлине. Это - уже запредел. Это разрушает нашу традиционную архитектурную среду. Чувствуется влияние их учителя - гитлеровского архитектора Шпеера. Лучше бы они все оставались в Бонне".
Дарья Гармоненко 