Сергей Земляной ВЗЯВШИСЬ воссоздавать историю, особенно серийно, телеэпопейно, человек легко может впасть в самогипноз, подпасть под обаяние рисуемого им монументального полотна. И, сам того не замечая, ратуя за историческую достоверность вкупе с занимательностью, сотворить некую новую фальсификацию. Что-то в этом роде, видимо, произошло с создателем просветительского сериала "Российская империя" Леонидом Парфеновым. Режиссера, сценариста, ведущего и, не побоюсь этого слова, главного героя этого образцового для НТВ произведения документального свойства.
Вот несколько характерных примеров аберраций и изъянов авторского зрения Леонида Парфенова, касающихся начала Северной войны. Во избежание кривотолков привожу стенографическую запись соответствующих высказываний г-на Парфенова в фильме: "Большинство в русской армии - новобранцы, не доверяющие командирам-иноземцам, и не зря. Союзники никудышные: у выборного польского короля мало власти, Дания позорно сбежит через несколько дней. Противник - ведущая военная держава, Швеция". И далее: "Карл подкрался незаметно, учинил полный разгром", причем командующий русской армией наемный иностранный генерал сдался в плен первым. "А бывшие потешные полки были единственными, кто не побежал. Нарвская конфузия стоила трети войска и всей артиллерии. Европу потешала памятная медаль: Петр, потерявший шапку, бросив шпагу, бежит, утирая слезы". Парфенов несгибаемо продолжает: "Неунывающий Петр вряд ли и слезинку-то проронил. Он принялся собирать новые полки, а на новую артиллерию велел конфисковать четверть всех монастырских и церковных колоколов. Так собрали полторы тысячи тонн меди". Дальше ирония: "За эту знаменитую крутую меру - переплавить колокола на пушки - Петра очень любила советская историческая наука. В этом видели что-то богоборческое, почти атеистическое: бесполезные вроде колокола превратить в полезное оружие. Все для фронта, все для победы. То есть советские историки смотрели на Петра, как самые религиозные прихожане его времени, считавшие, что только антихрист способен на такое кощунство". И финансовая концовка на разрыв аорты: "И еще, конечно, вводят новые налоги и без устали чеканят новые монеты. Денежная эмиссия после поражения у Нарвы обесценит рубль вдвое. Так оплачена вторая попытка прорыва к морю".
Но факты свидетельствуют, что без иностранных офицеров и наемников и до Петра, и при Петре, и после Петра русской армии попросту не было бы. В самом деле, Ключевский, чьим именем и ликом освящены первые серии телепроекта, свидетельствовал: "Хорошее жалованье привлекало иностранцев в русскую службу, и в XVII в. число иностранных офицеров в русском войске увеличилось в значительной степени. При Мейерберге (в 1662 г.), кроме 4 генералов, в Москве было более 100 иноземных полковников, множество подполковников, майоров и других офицеров. Усилившийся наплыв людей, знавших военное дело, дал правительству возможность ввести хотя в некоторые части войска правильное устройство и обучение военному делу. Такие войска были и конные, и пешие; они назывались рейтарскими и солдатскими полками, которые набирались из охочих людей, беспоместных или малопоместных дворян и детей боярских, а также из крестьян по всему государству. Ими командовали преимущественно иностранцы. Рейтенфельс уверяет, что эти полки могли равняться с лучшими войсками Европы". А вот что он же рассказывает в другой работе по поводу нестойкости иностранцев в русской армии и нелюбви к ним: "Дворцовая гвардия, оберегавшая царя Бориса, была составлена исключительно из иноземцев. Впрочем, уже в то время эти царские телохранители получили отличную боевую репутацию. В 1604 г. в битве под Новгородом-Северским малочисленный отряд Лжедмитрия опрокинул бы огромную русскую рать, если б не поддержал иноземный отряд; и в следующем году в битве при Добрыничах они же поддержали колеблющуюся рать и решили победу в пользу Бориса. "Русские, - замечает один современник, - стали любить иноземцев, хвалили их мужество и говорили: знать, немецкий бог сильнее русского, ваших горсть устояла, а мы бежали". Признание превосходства иноземной рати заставило Московское правительство усиленно вербовать иностранцев в русскую армию".
Теперь по поводу "неунывающего" Петра, его крутых мер и недалеких советских историков. Я очень, очень понимаю г-на Парфенова, когда он иронизирует над царем, распорядившимся церковным имуществом точно так же, как во время Великой Отечественной войны советское руководство распорядилось всей государственной собственностью: "Все для фронта, все для победы". Но что до финансовой концовки блестящего изложения г-на Парфенова, она меня поразила по контрасту. Вот, значит, чем было оплачено поражение Петра под Нарвой: обесцениванием рубля вдвое и новыми налогами. Какой ужас! Для сведения: в годы правления Петра никакого роста налогового бремени не наблюдалось, напротив, его реальная величина снизилась на 15 процентов (русский экономист Струмилин и примкнувший к нему датский историк Баггер). Данные по снижению налогового бремени и многопорядковой девальвации рубля после победы реформ г-н Парфенов может самостоятельно получить в Госкомстате.
Теперь - о главном. О средоточии замысла. Об империи. Императоре. Об имперском граде. Опыт их изображения в "Российской империи" великолепно демонстрирует оптические эффекты парфеновского просвещения: оно очень напоминает фонарь, который выхватывает в темноте только одну фигуру, один факт, одну сторону медали, как если бы других не существовало вовсе. Объяснюсь. Меня просто-таки обезоружил такой внутренний монолог Петра-пораженца в исполнении автора телесериала: "Император - это абсолютная полнота власти. И никакой стесняющей его духовной власти он не потерпит. Петр очень хорошо различал: что Богово, а что его, кесарево. И больше ничье". Дошел, стало быть, Петр благодаря государственному наитию до монархического сознания. Докатился. И тут же, безо всяких переходов и средостений, Россия стала империей, а Петр - императором. Прямо по Вольтеру: "Все таково, каким должно быть. Носы созданы для очков, потому мы и носим очки. Ноги, очевидно, назначены для того, чтобы их обувать, вот мы их и обуваем". Государство в России, добавлю, назначено, видимо, для того, чтобы оно обувало россиян, и вот оно нас обувает. А Россия, положим, создана для того, чтобы быть империей, и вот она империя.
Простой, безо всяких подковырок вводный вопрос: для скольких империй предназначалась Европа? Ну, скажем, при Петре? Отвечу, как в анекдоте: для одной, ну от силы - для двух. Одна уже имелась - вернее, осталась - в наличии: Священная Римская империя германского народа. Другая - канула в бездну истории: Восточная Римская империя, Византия, империя ромеев, захваченная в 1453 г. турками. В июле 1439 г. во Флоренции представителями церковных властей Константинополя и Москвы (Исидор, глава русской епархии) был подписан с "латинянами" акт о соединении христианских церквей (унии) под главенством Рима. В марте 1441 г. Исидор вернулся в Москву, и во время литургии в Успенском соборе имя константинопольского патриарха было заменено именем Римского Папы. Вслед за тем была зачитана грамота о соединении Церквей. Три дня московские правители старались склонить Исидора к отказу от унии, на четвертый день его заточили в Чудов монастырь, откуда тот благополучно сбежал - сперва в Тверь, потом в Рим. Новый митрополит так и не был избран без согласования с патриархом до конца XV в.
Захват Византии турками непосредственно откликнулся в Московии при Иване III, который женился вторым браком на греческой царевне Софье Палеолог, племяннице последнего византийского императора, погибшего при штурме Константинополя. Папа Римский взял Софью под свое покровительство, сватал за нее короля Франции. Но его планам было суждено сбыться в дальней Московии: осенью 1471 г. в сопровождении ярого поборника унии папского посла Антонио Софья прибыла в Москву. И хотя униатские затеи Антонио успехом не увенчались, в Италии - Риме и Венеции - не отказались от намерения разыграть московскую карту: поддержка Москвы была позарез нужна Риму и Венеции для войны с турками, укрепления антитурецкой лиги. Платой за союзничество была императорская корона, предложенная Ивану III - в одном пакете с унией. В 1473 г. сенат Венеции обратился к великому князю Московскому со словами: "Восточная империя, захваченная оттоманом, должна, за прекращением императорского рода в мужском колене, принадлежать вашей сиятельной власти в силу вашего благополучного брака". Идея, выраженная в послании сенаторов, пала на подготовленную почву. В этой исторической почве коренилась и проповедь Симона и Филофея в XV-XVI веках о Москве как "третьем Риме".
Само выражение "новый Рим" в применении к Москве и Московии появилось в переработке "Изложения пасхалии" (1495 г.) в кругу игумена Троице-Сергиева монастыря Симона Чижа, который тогда же стал митрополитом московским. Поставление Симона, между прочим, совершалось по новому чину, который до мелочей напоминал поставление патриарха в Константинополе. "Митрополит символически получал власть от великого князя, подобно тому как в Константинополе патриарх получал ее от византийского императора" (Успенский). Московский князь тем самым уподоблялся византийскому императору, заявляя о себе как преемнике ромейских "автократоров" и "василевсов". Именно при митрополите Симоне появился новый обряд интронизации (инаугурации), то есть поставления на великое княжество Московское, разительно напоминавший венчание на царство в Константинополе. Именно так 4 февраля 1498 г. был поставлен и венчан великокняжеской шапкой, известной в дальнейшем как шапка Мономаха, Дмитрий Иванович, внук Ивана III. При этом наследственные реликвии московских царей - шапка и бармы - служили знаками царского достоинства. В политическом сознании правящей верхушки Московии утвердилась имперская доктрина. В 1497 г. ее гербом стал византийский герб - двуглавый орел, а великий князь Московский стал называть себя "самодержцем", что является точным переводом византийского императорского титула "автократор".
Московии трудно было играть роль преемницы могущественной Восточно-Римской империи, пока она находилась под пятой Золотой Орды. До конца XVII века Московия платила дань крымским татарам, союзникам турков, что и было подлинной движущей причиной Азовского похода Петра. Хотя сама идея империи, повторяю, жила в государственном разуме московских правителей.
Еще один имперский сюжет в телесериале, весьма деликатный: кто первым в России объявил себя императором, принял сан императора? Этот сюжет раскрывается Парфеновым искренно, но - недостоверно. Им был не Петр. Объяснюсь. Первый самоназванный император в России появился в Смутное время. Им был не кто иной, как Лжедмитрий. Дело в том, что гражданская война вырвала нити правления у Боярской думы и необычайно усилила самовластие царя. Стремясь закрепить успех, Лжедмитрий принял императорский титул. Отныне в официальных обращениях он именовал себя так: "Мы, наияснейший и непобедимый самодержец, великий государь цесарь" или: "Мы, непобедимейший монарх, Божьей милостью император и великий князь всея России, и многих земель государь, и царь самодержец, и прочая, и прочая, и прочая". Так мелкий галицкий дворянин Юрий (Григорий) Отрепьев, принявший имя Дмитрий, стал первым в русской истории императором. Объясняя смысл своего титула, самодержец объявил иностранным послам, что он как император обладает огромной властью и нет ему равного в полночных (северных) краях.
Еще два штриха, исторической объективности ради. Во второй части "Российской империи" затрагивается тема экономических преобразований Петра, в частности - насаждения им промышленности в России. Парфенов празднует эти меры государственного регулирования, в основе своей насильственные, как торжество капиталистических идеалов в феодальной России, как победу светлого рыночного будущего над беспросветным кабальным прошлым. Чем же они были в действительности? Приведу мнения стопроцентных либералов.
Милюков, в частности, считал, что в России петровские мануфактуры стали уродливым наростом, искусственно привитым на экономический организм страны и выжившим лишь благодаря постоянной поддержке и заботе правительства. В отличие от крупной промышленности Запада, органично развившейся из различных форм надомного производства. Мануфактурная политика Петра была - в соответствии с агрономической терминологией Ключевского - "казенно-парниковым воспитанием промышленности". В западной историографии также распространено убеждение, что петровская промышленность была создана государственной властью в условиях, когда естественные предпосылки (развитый внутренний рынок, национальный частный капитал, квалифицированная рабочая сила) еще не сложились. Другими словами, речь может идти единственно о так называемой форсированной индустриализации.
Явным достижением отечественной экономики было создание новой промышленности на Урале, которая сохранила свое значение станового хребта в крупном производстве страны вплоть до середины XIX века. Петровские домны на Урале своей продуктивностью вскоре превзошли английские, превратив Россию тем самым в одну из ведущих в мире стран в области металлургического производства. В целом же абсолютно нерыночная мануфактурная политика Петра I содействовала тому, что русская экономика смогла форсированно преодолеть отсталость, пусть даже временно. Уральские мануфактуры в преобладающей степени были основаны на использовании принудительно рекрутированной рабочей силы (крепостных или периодически переводимых в разряд приписных государственных крестьян, а также заключенных, бродяг, нищих и проституток), в то время как вольнонаемная рабочая сила, этот существеннейший атрибут капиталистической промышленности, играла на частных предприятиях самую скромную роль. Этот вывод касается и количественных, и качественных характеристик трудовых ресурсов, поскольку внеэкономически принуждаемая к труду рабочая сила доминировала, как оказалось, не только в контингенте подсобных, но и квалифицированных рабочих.
И последнее. На алтарь просвещения Леонид Парфенов готов возложить самое святое, что у него есть: звание олигарха и неприкосновенность частной жизни. Этим званием он незаслуженно награждает Никиту Демидова, организатора металлургических заводов на Урале. И, как в конце 40-х гг. в СССР, раскрывает его псевдоним: не Демидов он, а, не подумайте худого, Антуфьев. Не из скопских, а из тульских. Но никакой Демидов-Антуфьев не олигарх. Ибо кто такой олигарх? Что такое современная (неаристотелевская) олигархия? Почитаем Гильфердинга: "Буржуазная революция началась лишь тогда, когда абсолютистское государство, преодолев внутригосударственную территориальную власть крупных феодалов, сосредоточило все политические ресурсы; точно так же, как концентрация политической власти в руках немногих крупнейших феодалов в свою очередь была предпосылкой победы абсолютной монархии. Финансовый капитал в его завершении - это высшая ступень полноты экономической и политической власти, сосредоточенной в руках капиталистической олигархии. Он завершает диктатуру магнатов капитала". Какая, к черту, диктатура Демидова-Антуфьева при живом абсолютном монархе в русском стиле? Нонсенс.
В целом же я мог бы определить жанр, который обогатился документальным шедевром Парфенова, как телевизионную олеографию на свободные от исторической правды темы.
