Старые инстинкты новой власти

Путин знает, куда идет?
Фото Фреда Гринберга (НГ-фото)

ВСЕ МЫ - свидетели первого серьезного политического кризиса в России с момента приведения к присяге нового президента России Владимира Путина. Как нарочно, кризис пришелся на окончание ста дней нового президентства. По истечении этого срока принято отбрасывать сдержанность в оценках. Начинают анализировать уже не только первые шаги, но и в целом траекторию курса. Попробуем сделать это на примере попытки реформировать нынешний российский парламент, приведшей к конфликту Кремля и прокремлевского большинства Госдумы, с одной стороны, и СФ - с другой. Подспорье в нашей работе - послание президента Федеральному собранию. При этом главная наша цель - не столько рассмотрение конкретных обстоятельств нынешнего кризиса, сколько вопрос о политической стратегии нового руководства и о ее соответствии ситуации, в которой находится страна.

Владимир Путин начал реформу государственного строя с реформы парламента. Это вполне обычное дело для России, да и не только для нее. С момента появления в нашей стране общенационального законодательного органа - с 27 апреля 1906 г. - российский парламент вел трудную и, мягко говоря, не всегда удачную борьбу за свои права, оказываясь, как правило, первой жертвой властей, кто бы ни выступал в качестве таковых.

Несмотря на все реформы XIX столетия, к началу XX века с точки зрения организации верховной власти Россия формально подошла в том же состоянии, в каком находилась сотни лет - ничем не ограниченного самодержавия, а по существу - как государство никому не подконтрольной бюрократии. Именно в эти десятилетия в своей повседневной практике она фактически перестала считаться даже с самодержцем. Доходило до того, что политическая полиция, по сути, взяла царскую семью под негласный надзор. Правительство не собиралось ни с кем делить свою необъятную власть, но это не уберегло Россию ни от политических потрясений, ни от "неконсолидированности", как сказали бы теперь, государственной власти. Десятилетиями в стране фактически шла городская гражданская война: одно поколение "террористов", "бомбистов", "боевиков" сменяло другое. Чрезвычайное положение на значительной части территории страны стало нормой. С другой стороны, как было принято говорить в те годы, в России не было борьбы партий, а была борьба учреждений, парализующая власть.

Что же до парламентаризма, то после убийства Александра II его идея как бы естественным образом снялась с повестки дня. Идеолог царствования Александра III, Константин Победоносцев, высказал о парламенте вполне типичное для власти того периода суждение: "Парламент есть учреждение, служащее для удовлетворения личного честолюбия и тщеславия и личных интересов представителей" (аргументы весьма созвучны словам некоторых из современных критиков СФ). Суждение не вполне справедливое не потому, что неверное, а потому, что одностороннее. Наиболее далеким от идеи парламентаризма в итоге оказался именно Александр III - единственный из последних Романовых государь, который, возможно, как раз и был способен, допустив, наконец, создание "законносвободных" (выражение его двоюродного деда - Александра I) учреждений, использовать их в качестве противовеса как бесконтрольной бюрократии, так и революции, на благо династии и страны.

Парламент в итоге все же возник в России, но, увы, в принципиально ином контексте. Поражение в войне с Японией, массовые стачки и вооруженные беспорядки в Москве, отчуждение "образованного общества" и "цивилизованного мира" вынудили императора Николая II издать Манифест (17 октября 1905 г.), давший России первую в ее истории Конституцию. Этот лаконичный текст, написанный Сергеем Витте, совершил переворот в государственном строе России. Царь даровал своим подданным основные гражданские свободы, право избирать представителей в Думу классам населения, которые до того не имели избирательных прав, а также обещал, что ни один закон не вступит в силу без одобрения Думы.

В атмосфере всеобщего возбуждения Первая Дума, естественно, едва собравшись, начала заявлять о своих правах, как будто нарочно испытывая терпение правительства, и столь же естественным образом очень скоро была распущена. "Дума - очаг революции", - резюмировал тогда один из великих князей, и в этом была немалая доля правды. Радикальная часть парламента, возникающего во время революции и по ее требованию, не может не рассматривать его как трибуну в борьбе с властью, если не как центр сплочения антиправительственных сил.

Вторая Дума, открывшаяся 20 февраля 1907 г., была, по мнению царского правительства, еще хуже Первой. А 3 июня того же года была распущена.

После двух неудач правительство Петра Столыпина решило кардинально реформировать бунтарский парламент. В нарушение Манифеста 17 октября был издан новый избирательный закон. По нему правительство автоматически должно было получить большинство в Думе. Из всех вариантов избирательного закона был выбран, как говорили, "самый бесстыжий". Так удалось получить лояльную Третью Думу. Но даже такой парламент иногда досаждал власти. И тогда Столыпин придумал ход. Он начал применять 87-ю статью Основных законов империи, по которой правительство имело право проводить "неотложные меры" императорскими указами, без предварительного одобрения Думы. Такие "неотложные меры" предпринимались чуть ли не каждый день и едва ли не по всякому поводу. (Точно так же в 90-е гг. XX в. действовал и Борис Ельцин, издавая многочисленные указы, имеющие силу законов.)

Четвертая - и последняя - дореволюционная Дума внешне мало чем отличалась от Третьей.

В марте 1917-го династия Романовых потеряла власть, так и не захотев или не сумев реализовать программу политических реформ. Все эти годы власть рассматривала парламент лишь как досадную и навязанную ей революцией 1905 г. помеху и стремилась реформировать народное представительство наиболее прямолинейным способом, так, чтобы максимально снизить его политический вес и влияние, а также всемерно затруднить воздействие на его формирование широких общественных слоев.

Вообще установить на паровом котле клапан, а потом пытаться заткнуть его - соблазн многих политиков-"технократов" (говоря сегодняшним языком), живущих в эпохи революций. В февральские дни 1917 г. казавшаяся относительно лояльной Дума вольно или невольно отплатила за пренебрежение к себе, по сути, возглавив антиправительственные, антигосударственные силы.

Созданное 3 марта 1917 г. Временное правительство не видело нужды в представительных институтах. Поэтому ни разу не собрало Думу и, более того, 6 октября 1917 г. объявило о ее роспуске и о прекращении полномочий членов второй палаты парламента - Госсовета. Политика "самопровозглашенного" республиканского правительства России в этом смысле мало чем отличалась от политики императорских кабинетов.

На смену Временному правительству пришла советская власть. Очевидно, что советы никак нельзя было считать полноценным парламентом.

Демократическая революция рубежа 80-90-х гг. XX в. принесла возрождение парламентского духа и парламентской политики. Съезды народных депутатов СССР и РСФСР, а также Верховный Совет России стали средоточием политической борьбы и реального политического влияния. Конфликт молодого российского парламента с первым российским президентом Ельциным по поводу того, "кто главнее" в новом российском государстве, кончился насильственным роспуском Верховного Совета в октябре 1993 г. и радикальной конституционной реформой.

В результате в декабре 1993 г. в России снова появилась Госдума, а место Госсовета начала века занял Совет Федерации, палата регионов, отразившая провозглашенный федеративный характер новой российской государственности.

Избранная на многопартийной основе новая Дума, как и ее предшественница, сразу начала доставлять немало хлопот главе государства и исполнительной власти. Особенно обострились их отношения после избрания второй Думы РФ, в которой преобладала антиельцинская оппозиция. Дошло до того, что весной 1999 г. большинство Думы едва не проголосовало за импичмент президенту.

СФ был куда лояльнее. В подавляющем большинстве случаев в кризисных ситуациях он принимал сторону президента. Платой за это со стороны Центра было постоянно происходившее в 90-е гг. усиление экономического и политического влияния региональных лидеров, выражавшееся в том числе и в росте политического веса СФ.

К концу срока полномочий Ельцина система власти в России представляла собой следующую картину: федеральное правительство, необычайно слабое из-за неспособности получать поддержку в Думе, находившейся в руках оппозиционных сил; лояльный власти, но при этом сильный и независимый СФ, состоящий из авторитетных региональных лидеров; активная, но весьма деструктивная из-за оппозиционности и институциональной оторванности от исполнительной власти Дума; и наконец, обладающий огромными, но бесполезными в таких условиях полномочиями президент.

Ясно, что система власти требовала перемен. В перекрестье этих проблем стоял парламент. И новое руководство естественным образом начало с парламента.

Первые шаги по новому пути были сделаны в августе-сентябре 1999 г., когда в преддверии парламентских выборов Кремль бросил все силы на создание "Единства", чтобы обеспечить себе поддержку в будущей Думе. Проект оказался успешным. Потом Кремль стал стремительно наращивать преимущество и организовал в Думе крупную группу "независимых депутатов", полностью подконтрольную администрации (группа "Народный депутат"). Вместе со всегда лояльной ЛДПР и прокремлевскими депутатами из других фракций и групп президент получил в новой Думе твердое большинство.

Так была успешно решена самая, быть может, трудная задача - обеспечение гарантированной (по крайней мере пока) поддержки исполнительной власти в Думе. В итоге впервые за последние годы формирование нового правительства стало исключительно внутренним делом Кремля и Белого дома.

Мы хотим быть правильно понятыми. То, что исполнительная власть наконец-то обзавелась в парламенте большинством, - само по себе достижение, а не недостаток, и мы были бы готовы аплодировать этому успеху администрации, если бы не цена, которую приходится за него платить. Ведь совсем незадолго до этого, в условиях острого политического кризиса, вызванного экономическим крахом 18 августа 1998 г., шла речь о формировании правительства, ответственного перед Думой (совсем как в ноябре-декабре 1916 г.). Власть, однако, формированию правительственной опоры на основе волеизъявления, сделанного народом на парламентских выборах, предпочла влияние на сам ход выборов, чтобы получить послушный себе парламент. Таким образом, не народное представительство стало основой правительства. Правительство с помощью тотальной пропаганды и административного давления сформировало нужный себе, но в перспективе едва ли авторитетный и ответственный перед избирателями парламент. Параллели с событиями начала века очевидны. Управляемость тогдашней Думы не помешала ей в критический для власти момент встать во главе уличного бунта (не подсознательная ли месть за унижения?), что не спасло ее от роспуска.

На фоне умиротворенной и лояльной Думы СФ несколько гипертрофированно возвысился как оплот самостоятельных и могущественных региональных лидеров. Опыт прохождения бюджетов, а также история с бывшим генпрокурором Скуратовым и раньше показывали, что стопроцентной гарантии безоговорочной поддержки всех инициатив Кремля здесь ожидать не приходится.

Для ослабления и этого центра политического влияния был внесен законопроект об изменении порядка формирования СФ. По варианту, принятому Думой в третьем чтении, с 1 февраля 2001 г. в СФ должны были бы заседать назначенные губернаторами и региональными законодательными собраниями чиновники, на которых у регионов не было бы никакой управы, например права их отзыва.

Очевидно, что приход на место избранных лидеров никому не ведомых и никем не избранных членов СФ "нового типа" сделает верхнюю палату на порядок слабее и политически менее влиятельной. Резкое неприятие этого законопроекта членами нынешней верхней палаты вполне понятно: вряд ли они могут спокойно принять попытку нового президента оттеснить их на обочину политической жизни, а также лишить субъекты федеративного государства важнейшего конституционного инструмента отстаивания их социально-экономических интересов. Вето, единодушно наложенное на одобренный Думой законопроект, до предела обострило противоречия между президентом и региональной элитой, поставило вопрос о направленности преобразований, предлагаемых Путиным.

Итак, перед нами пять элементов стратегии Путина в области реформы политической системы и системы государственной власти.

Первый. Ликвидация самостоятельной политической роли Думы путем обеспечения в ней твердого пропрезидентского большинства. Решение задачи поддержки реформаторских инициатив правительства не путем формирования правительства на основе парламентского большинства, а путем гарантирования политической лояльности большинства Думы.

Второй. Качественное изменение нынешнего состава СФ, резкое понижение статуса каждого члена СФ в отдельности и всей палаты в целом. Ликвидация роли СФ как самостоятельного центра политического влияния на федеральном уровне.

Третий. Законодательное введение института "федерального вмешательства", позволяющего президенту при необходимости распускать региональные парламенты и отрешать от должности избранных на всеобщих выборах глав регионов. Кроме того, в результате реформы СФ и утраты высшими должностными лицами регионов депутатского иммунитета президент хотел бы получить право отстранять губернаторов в случае возбуждения против них уголовных дел.

Четвертый. Создание семи федеральных округов во главе с полномочными представителями президента, наделенными широкими надзорными полномочиями за деятельностью регионального руководства.

Пятый. Усиление власти президента над органами местного самоуправления вплоть до права главы государства снимать с работы глав местного самоуправления.

Меры президента, взятые в комплексе, составляют целостную картину. Их суть сводится к максимальному ослаблению самостоятельной политической роли федерального парламента, а также к известному ограничению политической самостоятельности органов госвласти субъектов Федерации и органов местного самоуправления путем наделения президента России сейчас отсутствующими у него властными полномочиями.

Нельзя сказать, что это беспрецедентная в российской истории политика. Едва ли не любой период реформ в России, связанных с неизбежной дезорганизацией госаппарата и появлением автономных по отношению к центральной власти центров влияния, завершался контрреформами, преимущественной целью которых было "укрепление власти" и строительство "властной вертикали".

Обычно для оправдания предлагаемых сегодня мер приводится три основных аргумента. Во-первых, говорят о необходимости наведения правового порядка в стране. Во-вторых - о защите прав и свобод граждан и юридических лиц, которые часто нарушаются региональными и местными властями. В-третьих - о необходимости укрепления и консолидации власти во имя нового этапа радикальных экономических и социальных реформ.

Сами провозглашенные цели нами полностью разделяются. Вопрос в другом - могут ли именно эти цели быть достигнуты с помощью предлагаемых мер?

Президент предлагает добиваться приведения в "норму" правовых актов субъектов Федерации путем создания механизма роспуска региональных законодательных собраний и отрешения от должности губернаторов. Возможно, в каких-то случаях подобная угроза и сработает. Но легко себе представить и такой, например, случай. Парламент какого-то региона (например, республики в составе России) по причине убежденности в своей правоте отказывается вносить в региональный закон необходимые изменения. Федеральный Центр распускает этот парламент. С высокой долей вероятности можно допустить, что на досрочных выборах победят те же депутаты (вспомним хотя бы "казус Черепкова" во Владивостоке) или еще более радикально настроенные представители. Сам оспариваемый акт продолжает действовать, а парламент еще более оппозиционен Центру. Что в этом случае делать? Снова распускать? И так до бесконечности? Ясно, что в подобных случаях закон о федеральном вмешательстве не только бессилен, но и может быть опасен, учитывая возможность политической дестабилизации общества. К тому же сомнителен сам подход, позволяющий прекращать полномочия избранных народом, то есть обладающих наивысшей легитимностью, органов власти. Даже обоснованное применение федерального вмешательства способно породить самые тяжелые последствия, в том числе подорвать веру народа в фундаментальную демократическую процедуру - выборы.

Для нас очевидно, что решение вопроса о единстве правового пространства и приведении актов региональной и местной власти в соответствие с федеральным законодательством лежит не столько в административно-распорядительной сфере, сколько в сфере укрепления судов и расширения полномочий судебной власти, в частности в наделении судов общей юрисдикции правом отмены актов законодательной и исполнительной власти регионов в случае выявления в них противоречий с федеральным законодательством. В сочетании с созданием механизма предания таких решений широкой гласности и введения персональной административной ответственности должностных лиц за исполнение актов, признанных судами недействующими, это могло бы дать рассматриваемой проблеме цивилизованное правовое решение.

Необходимо, конечно, вывести федеральные органы надзора и контроля из-под влияния региональных властей. Однако мы сомневаемся в том, что создание федеральных округов и усиление надзорных функций президентских представителей в сочетании с федеральным вмешательством позволят существенно поправить ситуацию с соблюдением гражданских и политических прав. Никогда еще создание дополнительных бюрократических инстанций не способствовало раскрепощению общественной и экономической жизни.

Безусловно, проведение реформ невозможно без сильной и консолидированной власти. Однако консолидация власти может происходить на различной основе. Например, в начале века Столыпин немало преуспел в борьбе со смутой - но только на то время, пока власть оставалась в его руках. Он консолидировал ее путем "подгонки" политического состава Думы под желания правительства. Однако в перспективе это только увеличило разрыв между общественными настроениями и властью и со временем сделало власть еще более слабой.

По нашему убеждению, стремление ослабить значение парламента в политической системе России не является государственнической политикой, а в определенных обстоятельствах может стать и ее антиподом. Россия для успеха грандиозного по историческим масштабам перехода к устойчивой государственности, опирающейся на сильное гражданское общество, нуждается не в ограничении полномочий и политического влияния парламента, а, напротив, в последовательном укреплении этого важнейшего государственного и общественного института.

Предлагаемый порядок формирования верхней палаты объективно ведет к ослаблению парламента в целом, а значит, не может привести к консолидации власти на стратегически правильной демократической основе. А ведь верхняя палата парламента обладает и самостоятельной ценностью, особенно в сегодняшней России. Не уподобятся ли в итоге борцы с губернаторами в Думе крыловскому Медведю, из самых добрых побуждений ухлопавшему комара на лбу Пустынника - вместе с самим Пустынником?

Реформа СФ прямо затрагивает основы федеративного устройства современной России. А что такое федерализм для сегодняшней России? Он для нас, как и для немцев в конце 40-х годов, прежде всего один из механизмов ограничения тотальной власти - реакция на опыт, соответственно, нацизма и большевизма. Механизм тем более важный, что другие важнейшие инструменты обеспечения политических свобод у нас пока не сложились.

Вероятно, в конечном счете наиболее естественным был бы переход к формированию СФ путем прямых выборов ее членов от каждого субъекта Федерации всем населением региона. Однако такая реформа потребовала бы изменения Конституции, что, насколько можно судить, не входит в намерения ни власти, ни общества. Конституция сегодня - набор "правил игры", который может стать минимальной гарантией преемственности политического процесса. Немедленное изменение Основного закона вслед за выборами главы государства, в чью предвыборную программу такое изменение не входило, стало бы скверным прецедентом. Поэтому, если уж "скоропостижной" реформы СФ не удастся избежать, желательно, чтобы ее реализация (замена нынешних членов палаты на новых) была растянута во времени, лучше всего до тех пор, пока не будет обсуждена обществом и принята идея конституционной поправки, относящейся к СФ.

Предлагаемые сегодня политические и экономические реформы ведут к такой административной и финансово-экономической централизации, которая может повлечь за собой рост неэффективности распоряжения ресурсами, коррупции в федеральных органах управления, снижение мотивации регионов и органов местного самоуправления к творческой работе. Реформы, которые планирует правительство, могут просто захлебнуться в море равнодушия оттесняемых на периферию государственной жизни региональных и местных политических элит. Иллюзия, что удастся эффективно провести радикальные реформы, сосредоточив полноту власти и ресурсов в руках центрального правительства, неоднократно опрокидывалась нашей историей.

Успех России в переходе к современному демократическому государству и лежащему в его основе гражданскому обществу - не на путях демонтажа федерализма и возврата к унитарному государству (в наших сегодняшних условиях термин "унитарность" обманчив, если он воспринимается как антоним нашего же "федерализма", который правильнее было бы назвать "территориальным плюрализмом"), не в подавлении представительных институтов власти во имя "реформ", не в наступлении на институты гражданского общества, а наоборот - в углублении разделения властей по вертикали и горизонтали с одновременным четким разделением функций и полномочий различных органов и уровней власти; в усилении ответственности и расширении полномочий органов народного представительства; в поддержании и всемерном развитии институтов гражданского общества.

И последнее. На это раз по поводу всего нашего политического класса. В конце 80-х - начале 90-х гг. страна приняла идеи парламентаризма и федерализма. Между тем это были иллюзии - не меньшие, чем представление о том, что можно по-настоящему жить в театральных декорациях. За избавление от иллюзий мы заплатили, в частности, событиями 1993 г. Тогда исполнительная власть вела - или вынуждена была делать вид, что ведет, - себя со Съездом народных депутатов, как с настоящим парламентом, в то время как он сам считал себя не более и не менее, как верховной властью в стране. За непродуманность того, что такое наш федерализм в действительности и чего мы от него хотим, заплачено болезненной рыхлостью государства. Ее причина - постоянное перетягивание каната между Центром и регионами. Охотно поверив самим себе на слово и признав, что у нас уже есть разделение властей по горизонтали и по вертикали, которое в наших условиях обеспечивается прежде всего парламентом и федеративным устройством, мы загнали себя в ловушку, принимая то, что происходит у нас на практике в отношениях между исполнительной властью и законодательной, с одной стороны, между Центром и регионами - с другой, за реализацию этого как бы универсального принципа устройства всех цивилизованных государств.

Когда сегодня мы слышим критику в адрес главы государства, пытающегося выстроить "властную вертикаль" в весьма широком смысле обоих слов по непонятному для общества проекту, мы не должны забывать, что эта политика вызревала годами, под аккомпанемент нестройной, но громкой критики в адрес Думы, СФ, избранных губернаторов, реже - региональных законодательных собраний за саботаж усилий центральной исполнительной власти, политический и экономический эгоизм, партизанщину и самодурство. Вызревала не только в недрах спецслужб и федеральной бюрократии, но и в значительной части политического класса, заранее приготовившегося смириться с ограничением разделения властей, парламентаризма, самоуправления. И проблема не в самой критике, в которой было много справедливого, а в том, что она не сопровождалась сколько-нибудь серьезной общественной дискуссией по поводу того, а какой, собственно, должна быть оптимальная форма государственного устройства и что в существующих институтах власти, в системе их отношений друг с другом соответствует ей, а что - нет.

Неудивительно, что сегодня, когда намерения и, не исключено, возможности исполнительной власти изменились, мы видим зеркальное отражение этой ситуации. Исполнительная власть не раскрывает своих истинных намерений (или не имеет их?) в отношении стратегической реформы системы разделения властей по горизонтали и вертикали, и это вызывает в ее адрес естественную тотальную критику в связи с предполагаемым фактическим отказом от такого разделения как принципа.

Именно сегодня жизненно важно разобраться, что и кому нужно от разделения властей, и уже в этом контексте оценивать действия новой президентской администрации.

Вопреки распространенному мнению устойчивые системы "разделенных властей" исторически возникали в конечном счете не благодаря победам, вырванным кем бы то ни было у верховной власти. Уж мы-то в России хорошо знаем, что "победы" такого рода оказываются пирровыми. Жизнеспособные модели укоренялись там и тогда, где и когда сама центральная власть проникалась пониманием важности осознанного и целенаправленного разделения властей, идя в ряде случаев при этом навстречу оппонентам и отдавая им часть ответственности за положение дел в стране. Можно сказать: то, что мы привыкли называть разделением властей, - это есть превентивный выбор центральной (и централизованной) власти ради разрешения противоречий, известных по собственному историческому и чужому опыту. В их числе и борьба кланов, и неспособность канализировать массовое недовольство, и распад государства на ведомства и т.д. Разделять власти, когда протест выплескивается на улицу, уже поздно.

Сегодня нам предстоит понять, что моделирование правильно устроенной, не фиктивной системы разделения властей как по горизонтали, так и по вертикали, выгодны и президентству, чьи интересы не всегда совпадают с частными интересами отдельных ведомств. В конечном счете именно глава государства, а не то или иное отдельное учреждение - или даже правительство - несет ответственность за поддержание стабильности в обществе и за сохранение достаточно высокого уровня доверия к власти в целом. И в этом - при правильно расставленных акцентах - он может опираться на уравновешивающий исполнительную власть парламент.

Соответственно, если говорить о вертикали, и разумная децентрализация, распределение функций и полномочий по уровням (что в нынешнем состоянии мы довольно условно называем "федерализмом") также в интересах центральной власти, поскольку избавляет ее от сомнительной и нередко опасной привилегии отвечать за все, всегда и везде. В связи с этим и надо, очевидно, оценивать все шаги и инициативы нового президентства в сфере, так или иначе связанной с разделением властей, где уже целое десятилетие царит беспорядок с элементами формирующихся полезных структур, правил, отношений. Если активные, "силовые" действия в отношении парламента и регионов направлены на "принуждение к миру", то есть к диалогу ради совершенствования системы разделения властей во имя интересов государства и общества в целом, - это одно. Тогда надо серьезно обсуждать - не только с "подвергшимися принуждению", но и со специалистами - контуры будущей системы. Если же на превращение властей всех типов и уровней в тень исполнительной - это совсем другое, то, что в конечном счете ударит по ней самой. В принципе президент все еще может подняться и над бюрократией в широком смысле слова, и над оппортунистической частью политического класса. Главный политический вопрос сегодня, какой "штурман" будет прокладывать курс преобразований: государственная мудрость, обогащенная историческим опытом или, как уже не раз бывало в прошлом, предрассудки бюрократии.

Вето верхней палаты, наложенное на законопроект о новом порядке формирования СФ, предложение Думы о создании согласительной комиссии по этому закону, острая дискуссия в связи с этим в отечественных СМИ, голоса протеста по поводу ослабления местного самоуправления со стороны ассоциаций и союзов местных органов власти, солидарность журналистов, когда очевидно давление на независимые СМИ, - все это проявления нормального процесса реакции общества на инициативы президента и его способность отстаивать свои интересы. И это пока самое важное из того, что происходит в России.