Соединенные Штаты превыше всего

РАСПАД Советского Союза, положивший конец биполярному миру, возвестил о начале эры американской гегемонии. Однако не следует путать гегемонию со всемогуществом. Гегемония не является всемогуществом, но, несомненно, означает превосходство. Когда мы вглядываемся в будущее, то один из первых приходящих на ум вопросов касается будущего этой гегемонии.

Исчезнет ли в будущем американская гегемония, или же она перейдет во что-то другое? Если гегемония не вечна, то тогда, учитывая нынешнюю расстановку сил в мире, она может привести лишь к одной-единственной альтернативе, а именно к международной анархии, поскольку ни одна существующая система и ни один возможный союз стран не смогут взять на себя роль, которую в настоящее время играют Соединенные Штаты. Но если гегемония перейдет в нечто иное, то встает вопрос: во что и как?

Второе величайшее изменение, свершившееся после распада Советского Союза, имеет отношение к американской гегемонии. Оно включает в себя ликвидацию великого глобального идеологического раздела, формировавшего линию поведения в этом столетии, - в отношении того, как организовать общество и как распределить политическую власть внутри общества. Наш век был одним из столетий фанатического догматизма, в нем доминировало желание создать принудительную утопию в общественном измерении человеческой жизни. Вопрос, возникающий после окончания этого конфликта, состоит в следующем: какими будут наиболее вероятные интеллектуально и эмоционально мобилизующие силы политических дискуссий будущего?

Позвольте проанализировать эти два вопроса одновременно. Если американская гегемония, которая на сегодняшний день действительно существует, является переходной, т.е. если она закончится в мягкой форме, а не путем внезапной ликвидации, ведущей к анархии, и не путем одностороннего исчезновения Америки с мировой сцены, то в процессе эволюции этой гегемонии должны произойти фундаментальные системные изменения. Эти изменения должны охватить те регионы мира, которые наиболее значимы и несут в себе наибольшую потенцию к изменениям: Европу, Россию, Китай, Японию, Ближний Восток и Персидский залив. В этих регионах перемены могут иметь значительные динамические последствия. Следовательно, процесс адаптации и эволюции новых политических взаимоотношений должен проводиться таким образом, чтобы способствовать стабильности.

Здесь, помимо всего прочего, наиболее важны отношения Америки с Европой и Китаем. Первые окажут заметное воздействие на отношения Америки и Европы с Россией и, несомненно, на отношения России с Европой и Америкой. Американо-европейские отношения будут также наиболее существенны для эволюции Ближнего Востока и стран Персидского залива. В свою очередь, американо-китайские отношения будут серьезно влиять на отношения Америки и Китая с Россией, а также на отношения России с Америкой и с Китаем; кроме того, они в немалой степени определят ту роль, которую играет на мировой арене Япония.

Задачей американо-европейских отношений по отношению к России, равно как и американо-китайских отношений по отношению к России, является создание системы нормальных условий, которые будут содействовать включению России в мировую систему на стабильной и конструктивной основе. Американо-европейское сотрудничество на Ближнем Востоке и в районе Персидского залива может внести свой вклад в обеспечение там долгосрочной стабильности, поскольку она не может бесконечно основываться на американском господстве. Американо-китайские отношения, помимо воздействия на Россию, важны еще и для поддержания стабильности в Северо-Восточной Азии, обладающей конфликтным потенциалом; они также помогут выяснить, как же Япония определяет свою роль ведущей державы в международных делах, - не только экономическую, но и в политическом и военном смысле, в долгосрочной перспективе.

Совершенно необходимо, чтобы к этим отношениям относились ответственно и чтобы они включали в себя укрепляющееся сотрудничество и взаимозависимость. Если к ним подходить правильно, то они обеспечат постепенное превращение гегемонии Америки в нечто способное со временем развиться в основанную на взаимодействии структуру власти, которая постепенно заменит сегодняшнее уникальное стечение обстоятельств, когда одна держава является господствующей, хотя и не всемогущей. Многое, однако, зависит от того, как будут развиваться американо-европейские отношения.

Когда я говорю американо-европейские, то использую два слова, имеющие в военно-политическом контексте совершенно противоположные значения. Американские означает политическую и военную мощь Америки. Европейские - политическое и военное положение ряда европейских стран, которые тесно сотрудничают экономически и начинают все более тесно взаимодействовать во внешней и военной политике, но пока еще не являются единым политическим и военным целым. Интересно отметить, что оборонные расходы европейских государств НАТО достигают двух третей от американских. Но на эти средства европейские страны содержат военный потенциал, в лучшем случае составляющий 20% американской военной мощи.

Вот очень важный пример: во время недавнего кризиса в Косово ни одна европейская страна сама по себе не могла в военном отношении взять верх над Сербией - страной с 10-миллионным населением, довольно бедной и отсталой. Это означает, что если Европе суждено быть партнером в развивающейся системе международных отношений, то ей необходимо объединиться, интегрироваться не только в экономическом, но и политическом, и военном плане, а Америке следует подготовиться к этому процессу. Он будет сложным для обеих сторон, но более сложным для Европы, поскольку потребует от нее больших усилий. Но и Америке придется осуществить ряд трудных корректировок, например, в рамках НАТО, в Персидском заливе и на Ближнем Востоке, где Соединенные Штаты обладают монопольным господством.

Перестроить американо-китайские отношения будет сложнее, чем американо-европейские. Отношения между Китаем и США чувствительны к истерии американского общественного мнения, а что касается китайского общественного мнения, то им пока что истерически манипулируют. Тем не менее очень важно, чтобы Китай был включен в международный контекст в качестве фактора стабильности, а не как часть некоей стратегической общности, включающей Китай, Россию и Индию в противовес американской гегемонии. Выбирая сотрудничество, Китай может избежать ситуации, в которой Япония была бы подвержена соблазну играть все более независимую роль в системе обеспечения безопасности (что в некоторых очень важных аспектах уже начинает происходить).

Однако если Япония зайдет на этом пути слишком далеко, то возникнут такие трения в японо-китайских отношениях, которые негативно повлияли бы на возможность выстроить стабильные американо-китайские отношения. Если же к этому процессу отнестись ответственно; если Европа объединится, а ЕС и НАТО расширятся; если американо-китайские отношения станут в большей степени основываться на сотрудничестве; если больше людей начнет разделять политическую ответственность за судьбу Ближнего Востока и Персидского залива (в особенности когда будет заключен мирный договор между Израилем и его соседями); если со временем на Дальнем Востоке возникнет трехсторонняя договоренность по вопросам сотрудничества и безопасности; если Россия осознает, что ее единственный удел - не восстановление империи, заявляющей права на статус мировой державы, а осознание себя частью более тесно интегрированной Европы, что даст россиянам возможность стать истинно демократическим и современным обществом, - лишь тогда у нас появятся зачатки того, что постепенно создаст альтернативу нынешней, до некоторой степени уникальной фазе американского господства.

Осуществить все это будет трудно. Но если мир станет развиваться подобным образом, то начнет формироваться нечто похожее на новый орган всемирной политической власти, и это будет началом новой международной системы.

Вторая великая перемена - окончание глобального идеологического раздела - также поднимает сложные и, возможно, более комплексные проблемы. На сегодняшний день существует базовое (пусть даже и ритуальное) согласие в том, что понятия демократии и прав человека являются отправным пунктом политической организации, которая возникает при наличии некоторой формы свободного рынка с той или иной степенью общественной ответственности и основана на частном предпринимательстве как базисе экономической активности. Действительно, можно обсуждать третий путь, или путь номер два с половиной, или номер три с половиной, но эти дебаты по большому счету несущественны. Сейчас основные вопросы, касающиеся социального устройства, уже решены.

Но в мире, в первую очередь в наиболее современных обществах, растут сомнения по поводу вопросов, которые с большой долей вероятности окажутся очень спорными. В ХХ столетии дискуссии шли в основном о социальной организации условий жизни человека и были связаны с альтернативными концепциями истории или даже человеческой личности. Теперь, я полагаю, мы стоим у истоков серьезных споров о личностном измерении человеческой жизни.

Нацисты и коммунисты показали пример высшей степени человеческого высокомерия, когда полагали, что политическими средствами можно воплотить утопию. Быть может, мы стоим у порога высокомерия еще большего, но проявляющегося спонтанно, а не согласно политической директиве. Оно будет менее контролируемым и более динамичным. Оно будет означать не преднамеренное использование власти, а, скорее, спонтанное использование растущих возможностей науки для улучшения, переделки и создания человеческой личности. Все это означает новую эру в отношениях между людьми.

На протяжении большей части своей истории человечество пыталось преодолеть и поставить под контроль внешние обстоятельства нашей жизни. Теперь все чаще и чаще серьезные спорные вопросы, встающие перед нами, оказываются обращены, скорее, к внутренним аспектам существования. Взять хотя бы такие темы, вокруг которых начинают разворачиваться политические дискуссии в развитых обществах, как контроль над рождаемостью и смертностью, увеличение продолжительности жизни, здравоохранение, пластические операции, пересадка мозга, синтез человеческого и искусственного интеллекта. Мы способны охватить все эти темы, заниматься ими так или иначе, но без какого-либо определяющего критерия. В философском смысле мы запутались, в религиозном - чувствуем себя неуверенно.

Опасность заключается не только в бесконтрольных изменениях, имеющих непредсказуемые последствия, но и в растущем разрыве в том, что касается условий жизни человека, между обществами, в которых эти потенциальные возможности будут реализовываться в широком масштабе, и обществами, испытывающими нехватку средств для их осуществления. В итоге может возникнуть новое неравенство в условиях жизни, которое будет выражаться не неравенством в доходах (явившимся следствием промышленной революции, ответом на которую стал марксизм), но неравенством в органических условиях жизни. Это поставит серьезные проблемы перед миром, который в данном случае станет еще более разделенным с точки зрения доходов.

Обратимся к докладу ООН о человеческом развитии за 1998 г. В нем бросаются в глаза статистические данные об экономическом неравенстве. Некоторые цифры говорят сами за себя: три самых богатых человека в мире имеют совокупное личное состояние, превышающее ВВП 48 наименее развитых стран вместе взятых. Американцы тратят на косметику 8 млрд. долл. в год. По оценкам ООН, 6 млрд. долл. в год хватило бы для того, чтобы дать всем детям мира начальное образование. Европейцы съедают мороженого на 11 млрд. долл. в год, в то время как 9 млрд. долл., предоставленных ООН, вполне хватило бы на то, чтобы обеспечить чистой водой и надежной канализацией всех нуждающихся. Американцы и европейцы расходуют 17 млрд. долл. на корм для домашних животных; если увеличить гуманитарную помощь до 13 млрд. долл., то можно было бы обеспечить элементарной медицинской помощью и накормить всех нуждающихся по всему миру. 225 самых богатых людей планеты имеют совокупное состояние более чем в 1 трлн. долл., а 3/5 из 4,4 млрд. жителей развивающихся стран лишены канализации, 1/3 - чистой воды и 1/5 - медицинского обслуживания.

Революция, затрагивающая внутренние обстоятельства нашего существования, непредсказуема по размаху и неопределенна по направлению. Она происходит путем углубления раскола с точки зрения материальных условий жизни людей. Я полагаю, что в будущем это поставит перед нами серьезные вопросы. ХХ столетие, если говорить языком идеологических дискуссий и политических суждений, было преступным столетием. А между прочим, началось оно с огромной волны оптимизма. Если полистать основные европейские и американские газеты от 1 января 1900 г., то видно, что люди были исполнены оптимизма. Сейчас, когда мы идем в новое столетие, я считаю, нам следовало бы - именно вследствие нашей победы в 1989 г. - позаботиться, чтобы очень трезво, реалистично и философски взвешенно оценить те проблемы, с которыми мы все можем столкнуться.