Перед последним стартом

	На избирательном участке. Фото Владимира Иванова (НГ-фото)

В НАЧАЛЕ ноября окончательно определился состав участников заключительного этапа избирательной гонки: на линии последнего старта выстроились 28 избирательных объединений и блоков. Избирательный закон с выборами по партийным спискам, подвергавшийся яростному поношению, сыграл именно ту роль, которая на него возлагалась, - роль катализатора в становлении партийно-политической системы в России. Уже одно то, что число объединений и блоков сократилось более чем на треть по сравнению с 1995 г., а в общественном сознании реальные претенденты обозначены гораздо более рельефно, чем четыре года тому назад, и отделены от охотников попытать счастья в избирательной неразберихе - прямой результат действия нового законодательства.

В таблице показано, как изменялась ситуация от выборов 1993 г., застигших общество и политический класс в состоянии неготовности, к 1995 г., когда излишне либеральное избирательное законодательство позволило расцвести "ста цветам" (и чертополохам), и как выглядит расстановка сил в преддверии выборов 1999 г.

Конечно, процесс формирования партийно-политической системы в нашей стране далек от завершения. Политическая самоидентификация избирателей ориентирована не столько на партийные программы, сколько на лидеров и "образы" партий (точнее - протопартий), складывающиеся в массовом сознании. Эти образы выражают не столько социально осознанные интересы, сколько стереотипы сознания (очень часто мифологического), порожденные и воспитанием, и спецификой жизненного опыта, и различиями во влиянии социальной среды, и темпераментом, и другими трудно верифицируемыми обстоятельствами. Поэтому социально-профессиональная структура населения далеко не совпадает с политико-идеологическими пристрастиями электоральных групп: сторонников одного и того же умонастроения и одних и тех же ожиданий легко обнаружить в самых различных стратах общества.

Ученые выстраивают векторы и распределяют политические предпартийные образования вдоль осей: демократия - авторитаризм, рынок - государственная распределительная система, унитаризм - федерализм (конфедерализм) и т.д. В массовом же сознании приоритеты значительно более аморфны. Социально и идеологически близкие политики делаются узнаваемыми либо тогда, когда ими предлагается некая понятная, привычная, осязаемая идея, либо когда сходное умонастроение выражает лидер, обладающий выразительной харизмой, которая соотносится с такой идеей, либо когда сочетается то и другое.

В России довольно заметно выделяются четыре умонастроения, которые в несколько огрубленном виде можно представить как ориентированные каждое на свою идеальную модель:

- стабильное и по минимуму обеспеченное (хотя и унылое и скудное с иной точки зрения) бытие нашего общества в 60-80-е гг. (а в радикальных разновидностях этого идеала - ленинская либо сталинская эпоха);

- дореволюционная эпоха, тоску по которой ярче других выразил Станислав Говорухин в знаковом фильме "Россия, которую мы потеряли";

- улучшенный и освобожденный от очевидных дефектов и несуразностей сегодняшний образ жизни;

- демократический идеал, ориентированный на ценности европейской цивилизации.

В мире партийной политики этим четырем основным типам предпочтений соответствуют четыре идеолого-политические позиции, которые занимают соответственно коммунисты, некоммунистические националисты, квазицентр (партии властной или готовящейся к овладению властью номенклатуры) и демократы. В таблице представлены эти четыре главных политических сектора, а также промежуточные сектора расплывчатого социалистического идеала и маргинальных образований - характерные приметы переходного времени.

В политике, как и в электоральной массовой психологии, это разграничение довольно аморфно. Границы между секторами размыты, между ними - промежуточные зоны, в них пребывает пока еще едва ли не большинство избирателей, многие из которых и в 1993-м, и в 1995 гг. делали свой выбор в последний момент и которые, качнувшись в ту или иную сторону в декабре, определят, кто и сколько получит мандатов.

Конечно, эта классификация, как и любая иная, схематизирует картину. Но даже при самом беглом взгляде на таблицу легко заметить, что представленные в Думе партийные и предпартийные образования охватывают преобладающую часть всего спектра политических предпочтений, существующих в обществе. Что бы там ни говорили о жесткости и несправедливости 5-процентного барьера, за чертой партийной половины Думы не осталось ни одного влиятельного политического течения.

28 избирательных объединений являют, конечно, пеструю мозаику, великое разноцветье. Как один из авторов избирательного закона могу посетовать, что предварительный отбор не оказался более суров. Однако опыт шести лет нового российского парламентаризма не прошел даром. Он закрепил электоральные ниши за узнаваемыми партиями. На политической "ярмарке тщеславия" свободных мест нет. Пройдемся по ее рядам.

В коммунистическом секторе самое обширное поле занимает КПРФ: преодоление барьера ей (возможно, только ей в этом секторе) гарантировано. Правда, несмотря на свое название, это национал-патриотическая партия. Она давно уже "выбросила за борт", как однажды по другому поводу выразился Сталин, ленинскую диктатуру пролетариата и советскую власть, интернационализм, гуманистическое начало, восходящее к раннему Марксу. Сегодня она - не коммунистическая, не социалистическая, не революционная и не левая (в европейском понимании) партия. Это националистическая, державническая, идейно аморфная партия, "нанизанная на скрипучий бюрократический скелет". Это партия консервативная, вобравшая в себя кадры и традиции поздней КПСС. Эксплуатируя ностальгические мечтания обездоленных стариков о прошлом, она по праву является "наследницей по прямой" сталинизма, наследницей сверхдержавы с ее ярко выраженной антизападной ориентацией в идеологии и политике, наследницей выдвинувшейся после "большого террора" номенклатуры, проходившей соответствующий отбор.

Хотя в парламентской фракции этой партии немало разумных, достойных уважения людей, не они, к сожалению, задают тон в решении главных политических вопросов. "Мертвый хватает живого": костяк партийных кадров составляют руководители второго и третьего эшелонов КПСС, те, кто не сумел приспособиться к новым "правилам игры". Стремление оставаться крупнейшей партией оппозиции, удерживать за собой весь разнородный протестный электорат не позволяет партии цивилизоваться, отсечь звенья и личности вроде Макашова, от которых несет гнилью. Социал-демократической эволюции этой партии препятствуют и объективные условия: сегодня в России нет места для влиятельной социал-демократии, так как нет ни организованного рабочего класса, как в Европе XIX - начала XX веков, ни "нижнего среднего" класса, как на Западе сегодня, ни ресурсов для крупномасштабного социального перераспределения.

Не обладая способностью к трансформации в современную социал-демократию, как это произошло с некоторыми компартиями Восточной Европы, КПРФ могла бы все же продлить свое существование и в нынешнем виде и размере, если бы ей удалось каким-то образом установить свой контроль над главными рычагами власти. Но хотя на парламентских выборах КПРФ скорее всего получит изрядное количество голосов, захватить главный властный пост в стране ей не удастся. Вероятность выхода ее кандидата во второй тур президентских выборов в 2000 г. все еще достаточно велика, но любой его соперник, как в 1996 г. Ельцин, "обречен" на победу. Особенно если таким кандидатом - вопреки мнению здравомыслящих людей в самой компартии - опять станет Зюганов, решительно отвергаемый большинством народа.

Значительно менее очевидно, сумеет ли преодолеть барьер еще какая-либо организация в коммунистическом секторе. В 1993 г. этого смогла добиться союзная с коммунистами аграрная партия, в известной мере потому, что ее электорат был территориально дифференцирован от собственно коммунистического, а сельские избиратели - зависимы от "постсоциалистических" феодалов. В 1995 г. сил на это уже не хватило, и теперь расколовшиеся аграрии попытают счастья в роли придатков к двум разным силам - КПРФ и ОВР.

Зато "слева" от КПРФ выступают три экстремистских образования: расколовшаяся надвое организация Анпилова - Тюлькина, а также не порывающее организационные связи с компартией, хотя и выступающее на выборах самостоятельно Движение в поддержку армии, которое опирается на силы внесистемного протеста. В 1995 г. блок Анпилова - Тюлькина вплотную подошел к порогу Думы, получив 4,53%. Ясно, что более чем 15% голосов избирателей для всех трех экстремистских образований в коммунистическом секторе электората не найдется. Но не исключено, что необходимое количество голосов соберет одно из них, - и тогда КПРФ получит в Думе непримиримых критиков ее "соглашательства", а общество - постоянное напоминание о все еще тяготеющей над нами угрозе сталинизма.

Как бы там ни было, распад довольно монолитной в прошлом структуры, какую являла КПРФ, уже начался. Кроме аграриев и "бешеных", от нее откололись полуцивилизованные "патриоты"-державники. Дистанцируются сочувствовавшие партии "красные" губернаторы, избранные три года назад (их насчитывалось около 30); далеко не факт, что все они будут поддерживать в своих регионах кандидатов от компартии.

Наблюдаемое нами сейчас в коммунистическом секторе - это процесс, который как бы зеркально повторяет то, что перед парламентскими выборами 1995 года происходило у демократов. КПРФ, опору которой составляет убывающая часть общества, перестает играть прежнюю "системную" роль. Когда говорят о системности коммунистической партии, то чаще всего имеют в виду ее поведение в Думе, когда фракция КПРФ своими дозированными голосованиями обеспечивала принятие бюджетов, утверждение всех премьеров и т.д. Действительно, без голосов, выделенных коммунистами, не мог бы быть принят ни один бюджет и не могло бы работать ни одно правительство. Но гораздо важнее тот парадокс, что системность КПРФ заключалась в ее "антисистемности". Именно потому, что власть имела мощный противовес в лице КПРФ, ей удавалось консолидировать силы в свою поддержку. Победа Ельцина в 1996 г. в решающей степени определялась тем, что миллионы избирателей проголосовали за него как за "меньшее зло" по сравнению с Зюгановым. С начала 90-х гг. стержнем политической жизни России было противостояние коммунистов и некоммунистов, которое сплачивало все разнородные некоммунистические силы и было самым серьезным препятствием на пути к созданию в стране нормальной двухпартийной (или малопартийной) системы, где цивилизованные силы цивилизованными средствами оспаривают власть и периодически сменяют друг друга у власти. Было бы крайне наивно рассчитывать, что таким будет парламент, избранный в 1999 г., но движение в этом направлении как будто бы наметилось.

Однако для перехода к цивилизованному политическому процессу необходимо вытеснить на периферию общественной жизни (или, по крайней мере, облагородить) силы, доминирующие пока в еще одном секторе, - некоммунистических и отчасти антикоммунистических националистов-державников. До последнего времени монополия в этом секторе принадлежала Либерально-демократической партии (ЛДПР), которая по серьезному счету не является ни либеральной, ни демократической и вообще представляет собой не партию, а личный домен г-на Жириновского. Столкнувшись в Центризбиркоме с афронтом своему вызывающе составленному списку, Жириновский с ловкостью Хлестакова стремительно выстроил иную комбинацию и вновь претендует на думские мандаты с не меньшим правом, чем гоголевский герой - на даяния чиновников. Правда, после ошеломительного успеха, достигнутого шесть лет назад, на каждых следующих всеобщих выборах он терял половину своих избирателей: 21,4% в 1993 г., 11,2% в 1995 г., 5,5% в 1996 г. Слабея, ЛДПР постепенно превращалась в одну из важных опор существующего режима, поставляя ему полсотни голосов на важных голосованиях в Думе и получая за это щедрые вознаграждения.

В отличие от КПРФ, за которой стоят интересы, хотя бы и искривленные, хотя бы и уходящих слоев общества, ЛДПР, а точнее, ее лидер, мастерски использует, эксплуатирует, канализирует настроения, бессознательные эмоции, а подчас и просто тягу к яркой зрелищности, политической клоунаде в обществе, потерявшем однозначные идеологические ориентиры. Конечно, агрессивная националистическая и державническая демагогия способна завоевывать сторонников и в странах с устоявшейся демократией. Примеры тому: Ле Пен - во Франции, Фрей - в Германии, их единомышленники - в Австрии, стяжавшие оглушительный успех на последних выборах. В России электоральная ниша для подобных настроений существует и, вероятно, будет расширяться, если ведущие демократические страны будут считаться с нами не более, чем версальские победители - с Германией. Более того, именно в этом секторе высиживаются, как в знаменитом фильме Ингмара Бергмана, "змеиные яйца", из которых может вылупиться главная угроза демократическому развитию России, идущая на смену увядающему коммунизму.

ЛДПР для этого слишком легковесна, поверхностна. Вполне вероятно, что в декабре она еще сумеет удержаться на плаву, ибо Жириновский - мастер зарабатывать очки на финише, но в среднесрочном плане его партия обречена на растворение. Ниша освобождается для конкистадора, имени которого, возможно, мы еще не знаем. Сегодняшние претенденты на наследство Жириновского - от бывших демократов и квазидемократов, толкующих о "просвещенном патриотизме", до амбициозных экс-генералов и молодчиков из Русского национального единства - пока что сравнительно малочисленны, разобщены и имеют не очень много шансов преодолеть 5-процентный барьер на ближайших выборах.

Но опасность, которая заключена в этом секторе, ни в коем случае не следует недооценивать. В последнее время немалое внимание как в России, так и за границей было привлечено к вспышке антисемитских высказываний и демонстраций. Конечно, десятилетия сталинского и постсталинского антисемитизма оставили глубокий шрам в массовом сознании. Но гидра национал-державничества имеет не только антисемитскую голову. Согласно опросам высказывания Макашова о евреях разделили 5% респондентов, но с позицией "люди коренной национальности должны иметь больше прав, чем люди других национальностей, живущие на той же территории", согласились 18%, в том числе среди лиц с высшим образованием - 17%. Иными словами, потенциальные носители национал-державнической идеологии могли бы при определенных условиях занять заметное место в политической жизни страны и сформировать крупную фракцию в Думе.

Однако еще один парадокс предвыборной ситуации состоит в том, что, хотя национал-державническая идеология имеет свой электорат и на его исключительное представительство претендует едва ли не наибольшее количество допущенных к выборам объединений и блоков, достаточно вероятно, что либо ни одному из них не удастся пробиться в Думу, либо, как и в 1995 г., пройдут одни лишь жириновцы, да и то в потрепанном виде. Все дело в том, что к многообещающему пласту тянутся "соседи" - партии и иные объединения, выросшие на ином поле. В первую очередь это относится, как уже говорилось, к сегодняшним российским коммунистам разного окраса. Но мобилизация национал-державнических настроений - хотя бы в умеренном, несколько облагороженном виде "особого пути России", "обиды за державу" - представляется настолько заманчивой с точки зрения электоральной стратегии, что настроениям этим не побрезговали отвесить поклоны бывший демократ Болдырев, открыто воссоединившийся с националистическим КРО, и некоторые видные деятели, претендующие на создание мощной "центристской" коалиции.

Именно в этом секторе происходят наиболее заметные изменения по сравнению с 1995 г. Сами действующие в нем организации считают себя центристскими. Поскольку перемен желают все, но большинство - перемен осторожных, не отнимающих многое из того, что пришло в нашу жизнь в последнее десятилетие, в политической жизни самая заметная тенденция - "бег к центру": центристами (левыми, правыми или самыми что ни на есть центровыми) торопятся объявить себя большинство политиков по мере приближения выборов. Точнее было бы говорить о квазицентре (ибо в России, где нет ни левых, ни правых в европейском понимании, нет и центра в собственном смысле), или о "партии власти".

Начавшийся распад коммунистического фронта, раздробленность некоммунистических националистов, ослабление некогда мощных противников способствовали небывалой дифференциации, более того - резкой конфронтации внутри этого сектора. В основе размежевания здесь лежат не социально-экономические и даже не столько политические различия, сколько противоречия личностные и клановые, выведенные на верхний политический уровень. Сегодня на роль партии власти претендуют по меньшей мере три организации: ОВР, "Единство" и НДР. Фаворитом пока является ОВР. Лидеры блока возражают против его определения как "партии власти", утверждая, что их организация при благоприятном для нее исходе выборов может стать партией будущей власти, - а какая же, дескать, политическая организация к власти не стремится? Это, конечно, лукавство: руководящее ядро составляют люди, либо уже располагающие такой властью в регионах, которая никому и не снилась в Кремле, либо уже побывавшие на ключевых постах в федеральной власти и по разным причинам ушедшие либо исторгнутые из нее, либо обслуга тех и других. К тому же значительная часть лидеров одной из составляющих ОВР - "Всей России" не противостоит Кремлю даже в личностном плане. ОВР на сегодняшний день - главная партия правящей бюрократии, ее союзников и клиентов, опирающаяся на самые мощные властные, финансовые и информационные ресурсы, да вдобавок собравшая когорту влиятельных лидеров с международным признанием. Она, несомненно, соберет - в том числе и путем применения таких избирательных технологий, которые прямо запрещены законом, но трудно доказуемы там, где в руках губернаторов сконцентрирована громадная власть, - немало голосов и сформирует одну из крупнейших, если не самую большую, фракцию в Думе. В этом сила блока.

Слабость же его - в разнородности: ни одна другая коалиция не демонстрировала столь же великолепной легкости блокирования кого угодно с кем угодно. Объединение централистов-державников из "Отечества" с автономистами из "Всей России", открыто бросающими вызов общероссийским законам и решениям федеральных судов; сторонников частной собственности, в том числе на землю, с осколками аграрной партии, отстаивающей реликты колхозно-совхозного строя; яростных антикоммунистов с людьми, на миросозерцание которых наложило глубокий отпечаток длительное прохождение всех ступеней советской карьеры; людей, лояльных по отношению к Кремлю, с теми, кто настолько озлоблен, что не стесняется грозить Ельцину и его семье "румынским вариантом", - все это делает состоявшееся исключительно в предвыборных целях объединение непрочным и, скорее всего, недолговечным. Само заполнение списка кандидатов, в том числе двух из трех первых мест, региональными баронами, которые в Думе заведомо работать не собираются и уже посматривают на сторону, предвещает распад фракции, где консолидирующих фигур почти не останется, а амбициозных претендентов на лидерство, решающих свои партикулярные задачи, немало.

Тем не менее еще месяц-другой назад казалось, что в квазицентристском секторе ОВР - единственный перспективный претендент. Однако кремлевской команде с третьей попытки удалось сформировать и выпустить на поле еще одного значимого игрока в лице "Единства". Продвижение "Единства" и взлет рейтингов Путина, собственная электоральная перспектива которого привязана к следующей стадии - президентской предвыборной гонке, свидетельствуют, что кремлевский клан рано сбрасывать со счетов.

Третий парадокс сегодняшней ситуации заключается в том, что Кремль оказался вовсе не заинтересован в резком ослаблении своего стародавнего коммунистического противника. Только выход коммунистического кандидата во второй тур президентских выборов - а не кандидата ОВР, который при определенных условиях мог бы получить поддержку коммунистов, - гарантировал бы избрание Путина (или того, кто займет его пост) президентом в 2000 г. Иное дело, что ни Путин, ни его возможный преемник не привязаны к Ельцину и его ближайшему окружению ни золотыми, ни железными цепями и при случае могут сыграть самостоятельную роль. Но иного варианта у команды Ельцина пока не просматривается. В ближайшей же перспективе "Единство" заявило претензии на свою часть бывшего электората НДР, потенциального электората ОВР, иных квазицентристских партий, и может - если удачно проведет кампанию - эти свои претензии реализовать. Феномен "Единства" показывает также, сколь велико - непропорционально велико для развитых демократий - влияние персонального фактора на формирование партийно-политической системы в России, раз в считанные недели вытащенный бог весть из какого запасника и выпрыгнувший как черт из табакерки лидер, несомненные достоинства которого пока проявились в совсем иной, далекой от публичной политики сфере, при поддержке десятка губернаторов сумел создать электорально перспективную организацию.

Существенные сдвиги происходят также и в демократическом секторе. Выборы 1995 г. нанесли демократам существенный урон. Ушли примерно 10% избирателей, которые в 1993 г. голосовали за "Выбор России", видя в нем тогда партию власти. Но, кроме того, в котел перераспределения были брошены более 8% голосов избирателей, проголосовавших за ДВР и еще 7 мелких демократических образований. Число претендентов в этом секторе в 1995 г. было наибольшим (если не считать маргиналов), и рассеяние голосов стало неизбежным за то воздаянием. (Правда, как видно из таблицы, потери голосов в иных секторах были не меньшими, но для демократов это слабое утешение.)

Перспективы демократов на предстоящих выборах неясны. Заведомо барьер преодолевает одно "Яблоко". Его собственный электорат, хотя и претерпевал известные ротации, был довольно стабилен и колебался на всех федеральных выборах около 7%. Представительство "Яблока" в будущей Думе будет зависеть от того, удастся ли ему рекрутировать новые группы избирателей. По некоторым оценкам, оно при благоприятной ситуации и хорошо проведенной кампании может рассчитывать на удвоение числа поданных за него голосов.

Либералы из демократического лагеря, распавшегося было после своих триумфов на рубеже 80-90-х гг. на десяток с лишним слабых организаций, в преддверии новых выборов сделали, по-видимому, почти все, что могли: создали объединенную коалицию "Союз правых сил" (СПС), заявили общую программу, провели переговоры с близкими организациями о разделе одномандатных округов. Тем не менее вопрос, удастся ли им преодолеть негативный образ лидеров ДВР в сознании достаточно большого числа граждан, чтобы набрать 5% голосов и получить представительство в Думе, остается открытым. Одна часть их потенциальных избирателей, вероятно, проголосует за "Яблоко" как заведомо более проходную партию, а другая - за НДР, не захотевший вступить в коалицию с СПС и тем серьезно повредивший либералам, а себя, скорее всего, обрекший на выпадение из электоральной таблицы.

Итак, перед выборами 1999 г. значительно отчетливее, чем в 1995 г., в обществе обрисовались четыре крупных политических сектора. Консолидация голосов избирателей вокруг ведущих партий в каждом секторе, вероятно, будет больше, чем на предыдущих выборах, а "потерянных" голосов, поданных за партии, не преодолевшие барьер (в 1995 г. их было 44,8%), - меньше. Показательно, что число претендующих на мандаты маргинальных образований сократилось более чем вдвое, а их состав почти полностью обновился: соискатели, не стяжавшие успехов четыре года назад, просто-напросто исчезли. Такая же судьба ждет новопришельцев - с той разницей, что за наслаждение помаячить перед глазами электората с тех из них, кто получит менее 2% голосов (таких в 1995 г. было 28), будут взысканы внушительные суммы. Четырехсекторная политическая структура, надо полагать, сохранится, но в каждом из секторов остается место не более чем для одного-двух объединений, запечатлевшихся в памяти достаточного числа избирателей, общее же число перешагнувших барьер составит от 3 до 6-7 (последнее - если успех улыбнется 3-4 из тех, кто находится сейчас в "зоне риска").

Выборы в Думу, обозначив новую расстановку сил, расчистят площадку для еще более важных - президентских выборов через полгода - если, конечно, непредвиденные обстоятельства не нарушат нормальный ход вещей┘