Национальная тема

	Последний шедевр Ильи Глазунова

Леонид Бородин

Любое автоматическое перенесение чего-либо из прошлого в настоящее как минимум проблематично. Я как-то уже писал, что во всем нашем прошлом, столь нам дорогом, нет ни одного мгновения бытия, которое могло бы стать образцом построения нашего будущего. Поэтому говорить об уваровской триаде в сегодняшней стране, где нет ни самодержавия, ни православия, а с народностью далеко не все ясно, по меньшей мере странно.

У большевиков во время революции было два препятствия на пути построения царства справедливости на земле - религия и крестьянство как определительное сословие бывшей российской империи. Крестьянство было средой, в которой апробировались социальные, экономические модели, из этой же среды выходили, условно говоря, наши Пушкины. Это была почва, на которой стояло Российское государство. В течение двадцати лет она была успешно уничтожена большевиками. Уже поэтому ни один из элементов этой знаменитой триады сегодня всерьез рассматриваться не может.

Мы живем в состоянии смуты, а смута - это ведь не просто кризис экономических и политических учреждений, это прежде всего кризис идей. Я считаю, что без духовного встряха у нас ничего не произойдет и импульс может быть не со стороны народа, а только со стороны власти. Момент для деголлевского - самого мягкого - варианта выхода мы уже пропустили, теперь надо искать что-то посильнее: либо франкистский, либо пиночетовский вариант.

То, что произошло в Югославии, - самое "полезное" для русских событие этого века. С конца предыдущего века активно прививалась идея, что возможно как бы за скобки вынести некие общечеловеческие ценности и, ориентируясь на них, выстраивать линию поведения в политике, экономике и т.д. Югославские события показали, что это ерунда, что, как и в былые времена, все решает сила. Пока у нас не появится достойная сила, способная изменить возникшее соотношение, мы не сможем побыстрее выкарабкиваться из ямы. Проще говоря, у нас сейчас один приоритет - сила...

В плане культурном, творческом уваровская триада была для меня не более чем историческим фактом, которым я, безусловно, интересовался и предметно вникал в суть. Я пришел к убеждению, что любая формула всегда имеет некоторую степень относительности. К тому же когда формула является констатацией факта, ею невозможно пользоваться. Поэтому в русской философии просто отсутствует теоретическое использование этой самой триады. Я не представляю себе человека, который всерьез сегодня будет пытаться с ней работать на теоретическом уровне.

Юрий Кублановский

современной литературной и культурной ситуации легендарная триада "православие, самодержавие, народность" - предмет размышлений для каждого, кому не безразлично отечество, кто бьется над загадкой исторического падения нашего государства. Она - в свое время - была выдвинута государственными идеологами в заграду другой триаде - "свобода, равенство, братство", - принесшей со времен Французской революции всей Европе неисчислимые бедствия и унесшей сотни тысяч человеческих жизней. В России накат освободительной идеологии был опасен особенно. Об этом еще в 1811 (!) году предупреждал граф Жозеф де Местр. "Зародыши русской цивилизации, - писал он тогда Н.П. Румянцеву, - созревали среди грязи французского регентства. В совершенно беззащитную Россию явилась вдруг развратная литература восемнадцатого столетия, и первыми уроками французского языка для сей нации были богохульства... Свобода в подобной ситуации действует, как крепкое вино, ударяющее в голову человека, к нему непривычного. И ежели при таковом расположении умов явится какой-нибудь университетский Пугачев и присовокупятся к сему безразличие, неспособность или амбиции некоторых дворян, бесчестие чужеземцев и происки некоей отвратительной секты (де Местр имеет в виду масонов. - Ю.К.), и т.д. и т.д., тогда государство в соответствии со всеми законами вероятия буквально переломится, подобно слишком длинному бревну, которое опирается лишь на свои концы".

Монархия попыталась поставить освободительной идеологии плотину, опирающуюся, в сущности, на идеалы Руси допетровской, хотя ее сакральность в низших слоях была поколеблена, в высших - подорвана.

И тем не менее и эта триада, и уроки ее поражения не стали историческим реликтом, а, повторяю, продолжают будоражить умы всех, кто окунается в прошлое, чтобы извлечь уроки для будущего.

В частности, нельзя, очевидно, лечить страну умозрительной формулой, сколь бы прекраснодушна она ни была. Здоровая идеология в обществе носит органический, а не головной характер. Тем более, как это ни парадоксально, именно славянофилы чувствовали себя в самодержавной России особенно несвободно, и цензура была к ним беспощаднее, чем к освободительному движению, чья зараза поражала культурные слои один за другим (закрывались журналы Достоевского, Ивана Аксакова и т.п.). Власть коснела в самодостаточном величии, а между тем продолжала сдавать свои рубежи - вплоть до разгула терроризма и, наконец, революции. Причины поражения консервативной идеи поучительны... Поучительны они и для поэтического творческого процесса.

Поэзия не должна и не может - в ущерб своей полноценности - выполнять идеологическое задание. Мировоззрение стихотворца должно проявляться исподволь и в целокупности, а никак не декларативно. Лиризм превалирует над тематикой, превосходно, когда они находятся в нерасторжимом единстве. Возьмем, к примеру, образцовое "монархическое" стихотворение Георгия Иванова "Эмалевый крестик в петлице": здесь все - и скорбь, и лирика, и катарсис.

Попытки же "заданно" писать о православии, как правило, оборачиваются творческой неудачей. Тем более желание быть "народным". Стихи Тряпкина или Бокова - читаешь и становится неудобно за русского человека. Тогда как лучшая лирика Николая Рубцова - натурально прекрасна.

Очевидно, поэзия не может не быть... "элитарной". Но вот лирика Мандельштама, особенно его поэзия 30-х годов: в ней синтез элитарности и народности. Таковы же творческие миры Пушкина, Лермонтова, русских классиков - подлинная народность. Тогда как многие народнические причитания Некрасова не без фальши.

Одним словом, мне как поэту, постоянно приходится размышлять обо всем этом. И, надеюсь, на пользу и душе своей, и - стихам. Такие размышления - что-то вроде кислородной подушки. Ведь в либеральном вакууме задохнуться не трудней, чем в коммунистическом.

Станислав Куняев

бращение к этой триаде сегодня есть не что иное, как очередная игра и мистификация. Уваровская триада возникла в начале XIX века, когда вполне сложились государство, общество, строй, великие традиции, она была весьма упрощенным идеологическим оформлением того status quo, который остался в истории под названием русской империи, русского общества, русского этноса. Патриотическая русская интеллигенция понимала официозность этой формулы и никогда всерьез ею не пользовалась. К ней не прибегали ни Пушкин, ни Гоголь, ни Тютчев, хотя они как люди, лояльные режиму той эпохи, кажется, должны были бы взять ее по крайней мере на публицистическое вооружение. Но они смотрели гораздо глубже, нежели граф Уваров.

Что касается сегодняшнего дня: как можно серьезно относиться к этой формуле? Если говорить о самодержавии, для того чтобы оно возникло, необходимо крепостное право. Неужели горе-историки и болтуны от политики этого не понимают? При самодержавии была такая концентрация власти, которая достигалась посредством отъятия энергетики от общества, от крестьянства, от дворянства. Русское государство никогда не было государством права, оно всегда было государством долга. Это уникальное явление в истории человечества, когда все были вначале царевыми слугами, потом слугами государства. Ведь русские дворяне с петровских времен - такие же крепостные люди, как и крестьяне, так было вплоть до указа о вольности дворянской, появившегося во времена Екатерины. До этого русский дворянин был абсолютно подневольным человеком, его посылали, как в сталинские времена, по распределению: во врачи, в учителя, в геологи, в первооткрыватели и т.д. Вот это самодержавие. Было бы абсурдно сегодня говорить даже о чем-то подобном.

Я считаю, что спасительным для России может стать только патриотическое мировоззрение. Если оно возобладает сверху донизу, как бывало в самые трудные времена (во время войны, в послевоенную эпоху), если государство начнет проповедовать и поддерживать патриотическое мировоззрение, именно это может стать той единственной спасительной русской идеей, которую сегодня можно найти.

Конечно, важно определить патриотизм, ведь и Гайдар с Чубайсом заявляли, что они патриоты. Но они любят родину, как паразитическое насекомое любит тело, на котором оно живет. Это тоже любовь, и даже кровная связь. Я человек аскетически государственного склада, у меня нет никакой ориентации на внешние силы, только на внутренние возможности народной жизни, так называемый патриотизм Гайдара и Чубайса, в отличие от моего, предельно эгоистичен и материалистичен.

Патриотическое мировоззрение может получить широкое распространение прежде всего при существенном изменении материально-исторической жизни народа, роль православия здесь не является определяющей. Реальная жизнь народа состоит из сегодняшней политики - нужны политики-патриоты, из сегодняшней системы образования - к чертовой матери нужно выбросить всю продукцию Сороса и те учебники, которые разрушают патриотическое мировоззрение. Это большая работа для двух-трех поколений, поскольку слишком много уже натворили.

Вернусь к началу. Государство права в наших теперешних условиях, когда мы живем с народами, племенами, у которых господствуют архаические формы сознания, которые пляшут ритуальные танцы, воруют людей и считают это нормальным, просто невозможно. Сахаров, Гайдар, Старовойтова доказывали, что мы можем построить государство по западному образцу, они вели себя как слабоумные люди, не понимающие в какой истории, в какой стране они живут.

Если говорить о влияниях на мое творчество, то именно патриотическое мировоззрение определяло его с довольно-таки давних времен. Насколько я помню, года с 1957-го мое развитие шло последовательно в одном направлении, без всяких скачков и зигзагов. Всегда важным и органическим понятием для меня была народность. Константин Леонтьев считал, что народность сама по себе - это лишь сырой материал, из которого мощные государственные и религиозные силы будут лепить настоящую историю. В отличие от Леонтьева я считаю народность основой всего, именно она представляет собой фундаментальное, вечно существующее в уваровской триаде. Православию тысяча лет, самодержавию триста лет, народность существовала всегда и будет существовать, пока жив этнос.

Возьмем великую русскую литературу XIX века и посмотрим сквозь ее призму на эту знаменитую триаду. Самодержавие. Мы не найдем поддержки этой части триады среди наших великих литераторов. Православие. Даже оно поддерживалось не всеми, не все им жили, самый яркий пример - Лев Толстой. Но что касается народности, то этим понятием жили все: от Пушкина до отлученного от Православной Церкви Толстого. Это поистине универсальное понятие.

Евгений Попов

о-моему, эта триада - достояние прошлого, всерьез рассуждать о ней сегодня без натяжек невозможно. Что-то важное содержится лишь в одной ее составляющей - я имею в виду народность. Здесь я нахожусь между двух полюсов: одни все время клянутся именем народа, другие твердят, что российский народ - это быдло. Я считаю, что народ наш имеет общие существенные черты, умеет в критические моменты собраться и добиться фантастических результатов, но и в расслабленность впадать тоже умеет как никто. В общем, из этой умозрительной формулы лишь в народности есть живое содержание.

В смысле культурном и литературном триада имела какой-то смысл на этапе борьбы с коммунизмом. Примерно по такой схеме: вы нам свою программу строительства коммунизма, а здесь у нас православные заповеди; вы нам плетете про генсеков, а мы будем дома портрет царя держать. Сегодня, по-моему, в ней нет и такой продуктивности.

Дмитрий Пригов

ак во всЯкой формуле такого рода, в этой триаде силен заклинательный элемент, вряд ли когда-либо она отражала реальную ситуацию в обществе. Это магическое название, которое, как предполагается, при его произношении способно инициировать в жизнь некую реальность. Однако расхождения всегда очень сильны. Поэтому апеллировать к этой формуле как к некой реальности прошлого, которая может возродиться, в общем-то, странно. Хотя в нашей культурной ситуации всегда было тяготение к слову, кличкам и лозунгам, имеющим магический заклинательный момент. Уваровская триада, с моей точки зрения, ничем не отличается, например, от лозунга "Партия призвана построить коммунизм!". В таких случаях предполагается, что коль уж заявлено, то никакого строительства коммунизма в реальности и не требуется, он уже создан магическим актом утверждения. Вообще свойство всех лозунгов таково, что они в моменты экстатического общесоциального перевозбуждения могут подвигнуть на какие-то поступки, но в спокойные периоды они реальности не отражают.

Спокойствие и равновесие в обществе могут возникнуть только в том случае, если сложится взвешенная система людских самоидентификаций: профессиональной, культурной, религиозной, клубной, местной и т.д. После этого очень сложно будет выстроить образ врага по какой-либо одной линии, например, национальной. В данном случае все три элемента лозунга Уварова апеллируют к интенсификации сильных, но безличных уровней самоидентификации, не учитывая ни профессионализма, ни регионализма, ни культурных или семейных привязанностей человека. Поэтому это обращение к широким уровням единства приводит к небрежению личностью.

Если обратиться к содержанию лозунга, возникает только масса вопросов. Вернуть самодержавие практически невозможно, поскольку нет социальных пластов, на которые оно могло бы опереться. Можно иметь вырождающееся самодержавие, но самодержавие без опоры - абсурд. Народность - в многонациональной стране явление не очень понятное. Православию сегодня нужно быть не во главе, а стараться излечиться, поскольку оно фантастически испорчено сервилизмом и агентурностью КГБ. К тому же за прошедшие годы пребывания у власти оно совершенно отстало от действительности и поэтому неспособно претендовать на роль одной из главных составляющих жизни этого общества.

Если говорить об искусстве, то к нему рассматриваемый лозунг тоже неприложим. Его, с моей точки зрения, можно рассматривать лишь как факт истории идеологической жизни общества.

Александр Проханов

та знаменитая триада весьма старомодна и архаична. С тех пор как она была заявлена, реальность претерпела колоссальные трансформации: и общество, и вся русская сущность, и материк Евразия изменялись многократно. Втискивать нынешнюю реальность в эти архаические модели - значит оставить за их пределами огромное количество тонких, но чрезвычайно важных социальных и национальных энергий.

С моей точки зрения, квинтэссенцией русской национальной идеи, русской национальной мечты является категория победы. Эта категория календарная, историческая, метафизическая и религиозно-мистическая.

В 1945 году Россия одержала колоссальную историческую победу, сделавшую XX век русским веком. Во время этой победы произошел удивительный синтез разорванного, растерзанного русского общества. Соединились Деникин и Сталин, русские патриоты-националисты и евреи, узники лагерей и те, кто на вышках с пулеметами их сторожил, - и те и другие просились на фронт. Соединились изнасилованные и подвергшиеся страшному давлению со стороны власти крестьянство и казачество с той самой властью в лице большевиков. Победа 1945 года мгновенно объединила все победы: в Ледовом побоище, в Куликовской битве, в Бородинском сражении и т.д. Свершился огромного значения синтез, по существу являющийся тем состоянием общества, которое позволяет соединиться всем и вся.

Русская победа одерживается Россией каждый век. XIX век стал русским веком после сражения под Бородином и разгрома Наполеона, XVIII - после победоносных суворовских войн. Почему русские не могут без побед? Ведь всякий раз эти победы оплачиваются страшной ценой - колоссальным количеством жертв. Почему каждый раз необходимо одерживать победу? Потому что в недрах русского народа, в недрах Евразийского славяно-русского континента заложена имманентная историческая сущность, которая на религиозном языке называется мечтой о рае, мечтой о всеобщей благодати, мечтой о Земле как монастыре. В социальном плане это - высшая справедливость, это - создание такого земного бытия, которое превращает человечество в братство, в огромную трудовую артель, где реализована идея равенства блага. Сюда входят и федоровское "не умереть никому и никогда" (не просто воскресить мертвых, а не дать умереть живым), и платоновское "оживить машину, камень, материк"...

Эта имманентная русская задача вызывает страшное сопротивление истории, которая пытается выдавить ее из себя. Но это невозможно так же, как невозможно выдавить железо из Периодической таблицы Менделеева. Давление извне приводит к схваткам, стычкам, колоссальным сражениям земным, духовным и небесным. И в XXI веке, куда нас опять выдавливают голыми, нищими, разгромленными, России предстоит снова одержать сверхпобеду и сделать XXI век вновь веком русским.

То, о чем я говорю, не умещается в понятие народность. Категория победы охватывает не просто огромное человеческое общежитие, даже если на Земле останется хотя бы один русский человек, задача присутствия русского в истории сохранится. Метафизическая категория победы связана с категорией рая - как земного, так и небесного. Русская мечта - это мечта о рае, причем о рае для всех народов Земли.

В плане творческом уваровская триада меня не привлекала никогда. Меня скорее томила и манила формула Третьего Рима. Меня привлекало московское, кремлевское, княжеско-царское самодержавие: темное, с плахами, с дыбами, но все же теплое, несмотря на это. А петербургская, петровско-николаевская, очень удачная, но очень холодная модель самодержавия меня никогда не трогала. Граф Уваров выступил со своей триадой, по-моему, с опозданием. Евразийский русский континент уже начинал мучительно искать новые формулы, назревал другой период русской истории.

С моей точки зрения, интереснее было исследовать "красную формулу", с которой наше общество прожило лет 70-80, а не старомодную уваровскую. И для культурологии, и для нашего грядущего она тесна и схематична.