Вот Виктор Ерофеев выпустил новый сборник - у Бодлера тяпнул название "Цветы зла", а сам пишет уже "Русские цветы зла"... У нас в Красноярске есть литературный лицей, первый, наверное, в России, так я написал им, что в этом сборнике половина примерно учит тому, как не надо писать. Когда Ерофеев пишет статью - там статья замечательная предваряет, грамотная, толковая, рассуждение логическое,- выходит хорошо. А сам по себе он пишет плохо. И его сподвижники тоже безумно плохо пишут. Не владеют ни словом, ни стилем. Когда Мелихов рассуждает о литературе - это великолепно. Но вот однажды "Литературная газета" сделала ему литературную подножку. Она взяла и сначала напечатала все его "теоризмы", а потом рядом его текст. Это ужасно. Беспомощно совершенно. Но срамники они жуткие. Рубинштейн там, какой-то еще... Я вырос в деревне, детдомовщину схватил, солдатчину. Я владею всем этим, так сказать, искусством. Но терпеть не могу блатнятины, я ею отравился в детстве. Это отвращает, как я не мог терпеть моего папу-пьяницу, потому что отравился этим в детстве. А они упиваются этим - и в кино, и в литературе. Им это внове. И наши певцы, Шуфутинский и другие... Это сознательные путаники. Они надевают штаны назад пуговкой, и все говорят: ай-я-яй, в Париже живет - и как свежо пишет, Мамлеев там и другие... Вы думаете, это трудно сделать? Или написать про девку, которая вышла и попала во всякие сети... Да нетрудно! Любому человеку, хоть чуть-чуть владеющему словом. Вот Улицкая написала "Веселые похороны" - это я не полюбливаю. Это все-таки грязная литература, грязная. Писать о покойнике, об умирающем, как тешатся после похорон... Есть какие-то вещи, где русский человек, как бы он ни служил Мельпомене, громко скажем, каким бы он ни был горьким пьяницей, не повернется у него язык писать такое кощунство. Я считаю, что это кощунство. Кроме "Смерти Ивана Ильича" я не воспринимаю никакого другого произведения об умирании. Я много видел, как умирают люди, - ничего в этом хорошего нет. Писать все это - вокруг поминок, как идет это пьянство, как баба, спавшая с покойником, уходит с другим, - это все-таки срам, русской литературе не присущий. Писали ведь и Куприн, и Бунин... По существу, в "Чистом понедельнике" происходит то же самое, но насколько это прекрасно, насколько это возвышенно! Как, оказывается, можно одной и той же темы касаться разными руками! У меня бывали такие случаи, когда я хотел о чем-то написать, но считал, что я не созрел для этой темы. Мне всю жизнь хотелось написать рассказ о Пушкине. Но я настолько боготворю его - с детства, с первого стихотворения, - что много раз начинал рассказ и откладывал только потому, чтоб не опуститься в какое-то кощунство, пошлость. Я не осмеливаюсь. А для них не существует запретов. Я никогда почти не касался темы матери. Я был маленький, когда она утонула. Я мало о ней знаю - больше по рассказам. Ну не могу я касаться... Я почти не писал о Шукшине, почти не писал о Рубцове. А он каждый день у нас бывал, мы жили через дом. Может быть, удерживает и то, что, какой он был, написать я не могу, а создавать, как мы любим и умеем в России, образ-икону - такой опыт, во-первых, уже был, и не очень он благороден, а во-вторых, не надо - об умершем или хорошо, или ничего. Все-таки в основе своей русский характер целомудрен. Что бы ни происходило, как бы девки тут в Москве ни продавались, ворье там всякое, но я знаю массу людей, кто это душевное целомудрие сохранил и, может быть, какое-то время его и пронесет.
- А вы считаете, что возрождение произойдет в каком-то новом направлении или все-таки в рамках реализма?
- Неизбежно в новом, иначе литература просто остановится.
- То есть реализм, по-вашему, уже изжил себя?
- Нет, реализм обязательно будет присутствовать. Он уже пережил в себе множество поворотов, изгибов, обязательно переживет и какую-то новую материальность, что ли. Воплотится в какой-то новой материи. Урбанизация произошла, теперь будет разурбанизация, откат. Это все материал для размышлений, для литературы. Будут совершенно другие писатели. Сейчас молодые, особенно свои первые книжки, пишут здорово. Они имеют университетское образование, многие уже владеют языком. А вот дальше - пишут на том же уровне или хуже. Мы же начинали с примитива, да и что от меня ждать было - шесть групп образования. Фронт, госпиталь - это не те эстетические институты, где можно шлифовать свой разум и вкус.
- О вашем романе "Прокляты и убиты" много писали - и много критиковали, о повести "Веселый солдат" отзывались, наоборот, в основном положительно. Как вы относитесь к критике, вообще к тому, что о вас пишут?
- А ведь и то и другое - один и тот же сюжет! Но я всегда относился к критике терпеливо. У меня и друзья критики были - Александр Николаевич Макаров, Николай Николаевич Яновский, сейчас Валя Курбатов, Саша Михайлов. Это все мои приятели. Критика - тоже род литературы, каждый имеет право на свой взгляд, начиная от чурки дров и кончая романом.
(Продолжение на следующей странице) ════В начало
Геннадий Петров 
Дарья Гармоненко